Санджар Непобедимый - Михаил Шевердин

Через минуту Медведь крикнул:

— Я так и знал!

Ни он, и никто другой, конечно, крика этого из–за шума реки не смог услышать, но в то же мгновение Медведь инстинктивно обернулся. Рядом с ним стоял проводник и с любопытством следил за его движениями. Горец улыбнулся, показав в густой заросли бороды ряд ослепительно белых зубов, и, успокоительно закивав головой, наклонился к лошадиной туше. Одним ударом ножа он вспорол кожу мышцы на груди лошади и протянул Медведю небольшой кусочек металла.

— Пуля! — закричал Медведь.

Хотя таджик ничего не услышал, но по выражению лица Медведя он, очевидно, сообразил, в чем дело, и понимающе закивал головой. Он поднял кулак и потряс им по направлению висящего высоко над их головами овринга, а затем в сторону хижины угольщика, где расположился на отдых отряд.

По дороге проводник молчал. Уже на самом верху тропинки он проговорил:

— Шакал крадется по следу льва.

— А? Что вы сказали? — удивился Медведь, но горец снова замолк.

Только часа через два Медведь и проводник выбрались на дорогу. Шатаясь от усталости, они дошли до усадьбы угольщика. Кошуба, стоявший у ворот, издали кричал:

— Эгей, Медведь, вы опаздываете к плову! Поторапливайтесь.

— Смотрите, — показал старик пулю.

Командир покачал головой и окликнул Санджара. Тот ничего не сказал, но лицо его потемнело.

Подошел встревоженный Ниязбек. Он посмотрел на пулю, взял ее и повертел между пальцев.

— Так и знал, — заметил он, — так я и думал… Иначе почему бы ни с того, ни с сего мой Серый стал на дыбы?

— А зачем вы стреляли? — вырвалось у Медведя.

— Ох, вы напрасно трудились, уважаемый, — сказал Ниязбек, улыбнувшись. — Когда эти проклятые таджики потревожили камни, и они посыпались на нас, я испугался. Я подумал, что они злоумышляют плохое, ну и вытащил револьвер… Когда я взмахнул им, он сам собой выстрелил. Я не знал только, что попал в Серого. Бедный Серый.

С минуту Санджар испытующе смотрел в лицо Ниязбека.

— Ну, мы тут заболтались, — медленно проговорил Кошуба, — там ужин перепарится…

Вечером к костру, где сидели Джалалов, Медведь и несколько красноармейцев, подошел Кошуба. Закурив свою люльку, он вдруг со злостью сказал:

— Память у меня отшибло что ли в этих горах…

Медведь хмыкнул что–то под нос. Остальные с любопытством повернули головы к командиру.

— Этот святоша на ишаке, письмоносец Кудрат–бия. знаете, кто он? Он нас в Янги–Кенте угощал. Как его… Смотритель вакуфа Гияс–ходжа.

Все теперь припомнили, что, действительно, это был тот самый мутавалли.

Сердито кашлянув, Кошуба добавил:

— Странно… Что ему тут нужно? Под ногами крутится. Следовало бы… — Что хотел сказать командир, так и осталось непонятным.

VII

Санджар был мрачен. Нервничал.

Даже его конь Тулпар потерял свой гордый, независимый вид и то, косясь и фыркая, ошалело рвался вперед, напирая на соседних всадников, то пугался кустиков на обочинах дороги. Настроение всадника передавалось коню…

Нервозность Санджара была вызвана приказом оставить экспедицию и вернуться в район Гузара, где добровольческий отряд должен был патрулировать большой Термезский тракт.

Кошуба недвусмысленно пояснил Санджару, что нарушение дисциплины может вызвать большие неприятности. Самовольное выступление в районе Сары–Кунда также грозило командиру доброотряда серьезными последствиями. Об этом говорили все в экспедиции.

Санджар все понимал. Не раз он натягивал решительно поводья, не раз с уст его готов был сорваться приказ отряду повернуть обратно… И все же он продолжал ехать вперед.

Он гарцевал около самого колеса скрипучей арбы. Под полукруглым нарядным навесом ее, расписанным затейливым орнаментом, ехала, вместе с другими женщинами, Саодат.

Санджар говорил что–то горячо, убеждающе. Саодат, умудрявшаяся на тряской арбе вышивать шелками на платке яркий узор, слушала, изредка пожимая плечами. Вдруг она подняла голову. Медведь, ехавший позади арбы, услышал голос Санджара:

— Все равно я не откажусь от вас…

— Вот что, товарищ командир, — спокойно перебила его Саодат, — нам очень надоедает визг и стоны колес нашей арбы. Вы попросили бы нашего сердитого возчика Мумина смазать их. Из уважения к вам, он, несомненно, сделает.

Ошеломленный Санджар даже остановил лошадь. Какого угодно мог ждать он ответа, только не такого. Глаза его жалобно заморгали, губы искривились.

Медведь сочувственно поглядел на Санджара и, протянув ему папиросу, добродушно заметил:

— Что, джигит, с женщинами–то потяжелее, чем с Кудратом, воевать?

— Посмотрим… — И, хлестнув злобно коня, Санджар умчался вперед.

— Ей–богу, — прошептал Медведь, — честное слово, он ее украдет.

Санджар в сопровождении Джалалова, Курбана и трех бойцов подъезжал к Дербенту.

Караван остался позади, у Железных ворот.

Несколько раз за последний день Курбан замечал на боковых тропах, лепившихся по склонам крутых невысоких гор, поросших мелколесьем, кудратовских головорезов. Боясь нападения в самом ущелье, на узкой дороге, сдавленной с обеих сторон грозными, почти черными скалами, Кошуба выслал вперед Санджара разведать — свободен ли путь впереди.

В Дербенте был базарный день. Большая чайхана на площади перед базаром была полна народа. Пастухи и крестьяне, спустившиеся из окрестных долин в кишлак не столько ради торговых дед, сколько ради того, чтобы послушать новости, заполняли большой помост около чайханы.

Поодаль, на земляном возвышении, покрытом красным паласом, чинно восседала местная знать — дербентский казий, имам, несколько баев и богатых скотоводов.

Сегодня, кроме обычных базарных дел, их привлекала сюда весть о предстоящем приезде экспедиции.

С помоста, на котором разместились дехкане, доносился голос:

— Огонь высекала молния его меча, конь его летел быстро, как горный поток, куда бы он ни устремлялся, он был подобен буре, и враги падали перед ним, видя за его спиной крылья ангела смерти…

Кто–то спросил:

— И давно он так воюет, Касым–домулла?

— Не перебивай… — Молодой человек в одежде городского покроя, читавший рукописную книгу, досадливо посмотрел на спрашивавшего и продолжал: — На своем быстром, как стрела, коне он устремился на дива, а ростом тот был с вабкентский минарет, а усы его тянулись вверх как чинары, уши же были, как одеяла: одно он клал под себя, другим покрывался. Увидел див батыра, да как заревет: «Человечиной пахнет! Вот на обед будет у меня шашлык из человечины!» Но батыр взмахнул мечом, и див остался без головы.