Палач - Виктор Вальд

– Я тебе покажу, как это. На первом приговоренном. А второго можешь и сам. Ведь ты прилежный ученик.

Гудо скривился в гримасе.

– Я – вор. Ну, могу еще ножом. Случается. А вот так взять и махать топором… Для тебя это просто… как улыбнуться. Честно говоря, у тебя неудачная улыбка. Как и твои шутки. А тут еще эти золотари второй день на улицу не выходят. Зря им бюргермейстер выдал по два гроша. Наверное, купили бочку вина и где-то спрятались от меня. Но я не сказал еще о самом главном… Что это?

Гудо стоял напротив нарисованного им вчера креста и покусывал нижнюю губу. После некоторого раздумья палач произнес:

– Крест этой ночью мне не помог. – И полой плаща затер мел.

– Да я не о кресте. Посмотри под ноги.

Гудо опустил взгляд. В этом месте на несколько десятков шагов исчезла смесь желтого от нечистот снега и толстого слоя грязи. Непривычно смотрелся уложенный камень мостовой и скользящая по нему тощая свинья, недоумевающая, куда подевались городские отбросы.

Гудо пожал плечами и продолжил путь. Продолжил и Патрик:

– Ну а самое интересное – в голубятне[39] старой Ванды. Уже вторую ночь Ванда и ее девки перемывают друг другу косточки. И это при гостях. Так что гости не задерживаются не то что на ночь, а даже для того, чтобы под юбку заглянуть.

– Это убыток для города. Это уже мое дело, – мрачно произнес палач и свернул в улочку налево.

Бордель старой Ванды находился в сотне шагов от Ратушной площади. Почти в центре города. Сейчас в центре города. А в те далекие времена, когда город принадлежал сеньорам, баронам из рода Фрильке, этот дом был построен за старой замковой стеной. Он располагался в стороне от жилища знатных господ, а маленькая замковая церковь была отделена от места греха толстой и высокой стеной. Теперь из окошек третьего этажа борделя были видны острые шпили Кафедрального собора и многие из жителей города шли на божественные службы мимо большого старого дома, который изначально строился для сладостного, но греха.

И во времена сеньоров, и в годы муниципальной власти города этот дом находился под покровительством, ибо был во многом полезен и оправдан. Покровители получали денежную выгоду – налог, гулящие девки – средства для жизни, а Церковь, присматривающая за жизнью своей паствы, избавлялась от больших грехов.

Ведь в городах всегда был избыток женщин. Даже высокая женская смертность от болезней и родов, при которых умирала каждая третья первороженица, не шла ни в какое сравнение с гибелью мужчин во время войн, междоусобиц, драк, опасных путешествий и неумеренности во всякого рода наслаждениях. Одинокие женщины пытались выжить благодаря собственному труду. Но работа прачками, плетельщицами корзин, белошвейками, торговками яиц, сыров, овощей и фруктов едва позволяла выжить. Нужда гнала женщин к тем занятиям, что так или иначе сводились к плотскому греху. Служанки в богатых домах, при харчевнях и в цирюльнях были обречены на греховные утехи. Но с них город не имел дохода, и поэтому такие женщины в силу доносов и обид других женщин подвергались жестокому преследованию властями. Как и те, кто сводил замужних женщин с искателями их утех. В особенности строгому наказанию подвергались обитательницы борделя, если они в силу любовной привязанности отдавали свое тело без оплаты или часто нарушали устав, в котором прописывались правила и взаимоотношения между обитателями борделя, а также многочисленные запреты.

В каждом ремесленном цеху был свой устав. И каждый нарушивший его подвергался немедленному суду и наказанию старейшинами цеха. В силу обязанностей перед городом старшиной борделя являлся палач Гудо.

Именно поэтому он с большим вниманием во время пути слушал рассказ своего помощника о многочисленных нарушениях, ставших ему известными.

Гудо совсем не был удивлен тому, как много Патрик знает о внутренней жизни греховного дома. Палачу было известно по отчетам, а точнее, благодаря наушничеству содержательницы борделя, старой Ванды, что его молодой помощник два, а то и три раза в неделю ночует у ее подопечных.

Это было понятно. Молодой сильный парень, пристрастившийся к плотским утехам еще в годы университетской учебы, он нуждался в регулярном освобождении от семени, что так вредно молодой крови. Но непонятно, как при своем мизерном жаловании Патрик позволяет такие растраты. То, что он мог заниматься своим воровским ремеслом, Гудо и не думал. Он был достаточно убедителен, когда обещал отрубить руки. И молодой человек это твердо осознал. Тем не менее у него хватало денег и на оплату девок, и на подарки им, и для себя – на свежую пищу и на пиво с вином.

Может, он имел небольшой доход от того малого, что было его наследством. А может, приберегал деньги на приятное, так как ютился в маленькой комнатушке могильщика Ешко. А может, помогал угрюмому копателю могил в дни похорон.

Так или иначе, но факт был налицо: Патрик стал своим человеком в доме старой Ванды, перепробовал всех одиннадцать ее содержанок и разве что не возлежал на самой старухе, сорокапятилетней Ванде, и на ее подруге, учетчице Агнессе, которая была на пять лет ее старше. А может, пользовался и ими, поскольку их услуги в силу преклонного возраста стоили едва ли не вполовину дешевле. Во всяком случае, посетители их пользовали не реже, чем других. Особенно ученики и начинающие подмастерья.

– Я этих сестер плотского греха очень хорошо знаю, – не умолкал Патрик. – Это только кажется, что все они разные. Но дьявол-искуситель дал их праматери Еве одно общее и вечное – способность соблазнять и получать радость от своего умения. Не думай, что им нужны одни только деньги, нет. Им нужно приблизить мужчину и завладеть им. Это только глупцы думают, что они соблазняют и овладевают женщиной. Глупцы… Они и не подозревают, что соблазняет и овладевает ими женщина. Я-то знаю. Ведь во всех университетах писцы[40] – главные знатоки женщин. И я был не из последних. Всем известно изречение: «Красивые женщины и виноградный сок – возлюбленные всех писцов». У нас в Кельне были классы на втором и третьем этажах. А на первом был бордель. Так иногда они пробирались к нам во время занятий. Вот была потеха. Наставник читает лекции, а на задних рядах…

– Хватит, Патрик. Мы пришли.

Мужчины остановились у большого дома в три этажа, над дверью которого никогда не угасала свеча, закрытая красным стеклом. Для еще большей узнаваемости все пятнадцать окон дома были зарешечены и выкрашены в пестрые цвета. В основном преобладал красный цвет.

Гудо толкнул дверь и вошел в большую комнату для гостей. Здесь стояли три стола со скамьями и два высоких шкафа с кухонной утварью и множеством кувшинов и кружек.

За дальним столом, обхватив руками седую голову и широко расставив ноги, сидела Ванда, содержательница борделя. Из кухни, находившейся справа от нее, доносилась громкая женская перебранка, часто подкрепляемая ругательствами. С лестницы слева лился такой же поток упреков и сквернословия.

Гудо уселся напротив содержательницы борделя и грозно уставился на нее. Ее лицо перекосилось от страха, вызванного внезапным приходом палача. Он тут же приложил палец к своим устам, запретив Ванде издавать какие-либо звуки. Так они просидели достаточно долго, пока из кухни не выглянула одна из содержанок и, увидев господина в синих одеждах, ойкнула и спряталась.

Шум на кухне тут же утих. После этого замолкли и те, что были на верхних этажах.

– Гости есть? – тихо спросил Гудо.

Ванда, глотая слюну, отрицательно покачала головой.

– Зови всех, – велел палач и сбросил свой плащ.

На зов Ванды из кухни робко вышли пять девок, а с лестницы, все еще пылая гневом, спустились остальные шестеро. Увидев столь нежеланного гостя, они тут же побледнели и, сбившись в кучку, застыли на нижних ступеньках.

– Кто желает что-либо сказать? – не повышая голоса, спросил палач и, выждав некоторое время, продолжил:

– Вы уже все сказали. Я слышал. Слышал и мой помощник. Ваши слова подтвердит Ванда. Вы опозорили честь вашего устава, который дали вам городской совет и бюргермейстер. В редких городах есть такие уставы. А бюргермейстер побеспокоился и о вас. И чем же вы отблагодарили его? Злостными нарушениями. Вы все виновны. Маленькая Анхен, ты увидела, что твой гость еврей, но не сообщила об этом содержательнице. Нехристианам вход в этот дом запрещен. За это ты будешь наказана десятью ударами кнута. Жирная Редвига, ты принимала мужчин в свои недозволенные дни. Тебя ждет позорный столб и ошейник на рыночной площади. Хитрая Хейла, ты знала, что плотник Питер имеет жену и прелюбодействует. Ты понесешь тяжелый камень до конца городского округа, а затем удалишься из этих мест навсегда. Безносая Метц из Ульма, ты обманом пробралась в аббатство и осквернила его с тремя монахами. Старый осел повезет тебя обнаженной через весь город, а затем я поставлю на твоем лице клеймо. Оно будет ярким дополнением твоему безносому лицу. Раскрашенная Анна, ты соблазняла мужчин прямо на улице. Это строго запрещено. За это я отрежу тебе уши. Та из Ботцена, твой позор велик. Ты приходила в дом кузнеца Раульфа и отдавалась ему без оплаты…