Яд или лекарство? Как растения, порошки и таблетки повлияли на историю медицины - Томас Хэджер

богини Персефоны, съевшей зерна граната, будучи в заточении в Подземном царстве, что обязало ее возвращаться туда на шесть месяцев каждый год – это приводило к наступлению неплодородного зимнего периода). В Европе в Средние века женщины носили на бедрах яички ласки, венки из трав, амулеты из кошачьих костей, использовали напитки и мази с менструальной кровью, трижды обходили место, на которое помочилась беременная волчица – все это ради того, что предотвратить беременность. Дело было не только в том, что беременность и рождение ребенка были главными причинами травм и смертей молодых женщин, и не в том, что беременность вне брака считалась грехом. Беременность означала конец независимости, ограничение возможностей и бесконечный труд по дому. Все, что могло предотвратить это, как бы безнадежны ни было попытки, стоило попробовать.

Когда к делу подключились ученые, ситуация не сильно улучшилась.

В XVIII и XIX веках биология беременности – все события, происходящие в утробе женщины в течение девяти месяцев между зачатием и родами, – были «черным ящиком», почти полной загадкой.

Беременность саму по себе, конечно, можно было избежать путем воздержания. Но кроме этого, единственным проверенным способом по предотвращению зачатия было оснащение мужчин ранними формами презервативов – ненадежными профилактическими средствами, изготовленными из всего, начиная от маринованных овечьих кишок и заканчивая льняными мешочками, обвязанными вокруг пениса разноцветными лентами.

В 1898 году Зигмунд Фрейд писал: «Теоретически одним из величайших триумфов человечества было бы возведение деторождения в ранг добровольного и сознательного акта». Он говорил от лица все большего числа экспертов, выявивших на рубеже XX столетия новые важные причины для контроля рождаемости: нависшую угрозу массового голода из-за перенаселения, растущее движение за права женщин и желание многих лидеров рационализировать и укротить то, что казалось неуправляемыми импульсами с нежелательными последствиями – в том числе и секс.

Среди этой последней группы были чиновники Фонда Рокфеллера в США, в 1930-х годах начавшего тратить часть своих огромных финансовых ресурсов на новую область молекулярной биологии. Одна из причин, по которой эти усилия привлекали как бизнесменов, так и ученых, заключалась в том, что финансирование обещало лучшее понимание взаимосвязи между биологией и поведением. «Психобиология» стала одним из самых популярных слов.

Причин для инвестиций было предостаточно. Годы между двумя мировыми войнами были временем социальных и политических волнений, экономической депрессии, растущего беспокойства по поводу угрозы коммунизма, городской преступности, падения нравов и разрушения социальных связей. Сотрудники Фонда Рокфеллера хотели лучше понять роль биологии, найти генетические корни преступности и психических заболеваний, выявить связи между молекулами, действиями и эмоциями. Здесь было нечто большее, чем чистая наука; влиятельные люди, руководившие фондом и дававшие ему советы, также хотели использовать полученные знания для создания более рационального, менее импульсивного мира, который с меньшей вероятностью развалится на части, и, как побочный эффект, более благоприятного для ведения бизнеса. Некоторые довольно тревожные первые шаги в мир биологического социального контроля были сделаны фондом в конце 1920-х годов в рамках программы, которую они назвали «Наука о человеке». Историк науки Лили Кэй пишет: «Мотивацией огромных инвестиций в новую программу [Фонда Рокфеллера] было развитие наук о человеке как всеобъемлющей объяснительной и прикладной основы социального контроля, базирующейся на естественных, медицинских и социальных науках».

Среди многих сфер, которые финансировал Фонд, были исследования биологии, связанной с сексом. Половые гормоны только начинали изучаться. Все знали, что в период полового созревания человеческий организм претерпевает значительные изменения: в новых местах растут волосы, человек становится фертильным и начинает интересоваться сексом. Оказалось, что многие из этих изменений регулируются молекулами в крови, передающими сообщения от желез к другим системам органов. Эти молекулы – гормоны – начинали выделяться в период полового созревания, а затем приходили в абсолютный беспорядок у женщин во время беременности. В 1920-х и 1930-х годах исследователи только начинали понимать, почему и как все это происходит и каковы основные действующие лица этих процессов.

Одна из важных подсказок пришла от Людвига Хаберландта, худого, напряженного, усатого австрийского физиолога, использовавшего средства Фонда Рокфеллера для поддержки своей работы по исследованию гормонов.

Например, в 1920-е годы было хорошо известно, что, если женщина забеременела, она не может забеременеть снова до родов. Говоря научным языком, она временно бесплодна.

Во время беременности у самок прекращается овуляция (выделение яйцеклеток для оплодотворения). Хаберландт обнаружил, что может воспроизвести это в лаборатории без беременности, пересадив небеременным самкам подопытных животных кусочки яичников от беременных. Оказалось, что эти кусочки ткани что-то выделяют – некий химический передатчик. Хаберландт решил, что это, вероятно, гормон, который препятствует овуляции. Он сделал подопытных самок временно бесплодными. И он знал, к чему стремился: выделить этот гормон, очистить его и сделать из него противозачаточную таблетку.

Но он был человеком, опередившим свое время. Относительно примитивные лабораторные установки и химические технологии, доступные в конце 1920-х годов, не позволяли изучать биомолекулы на необходимом уровне сложности; отсутствие хороших инструментов и ранняя стадия научных исследований в области химии беременности замедлили прогресс. Но это не помешало ему опубликовать свои идеи.

В 1931 году Хаберландт написал небольшую книгу о своей работе, в которой «в жутких подробностях, – по словам одного эксперта, – описал революцию в контрацепции, произошедшую примерно 30 лет спустя».

Сейчас Хаберландта часто называют дедушкой Таблетки. При жизни его работа вызвала шквал критики в Австрии. «Обвиненный в преступлении против нерожденной жизни, – писала его внучка, – попавший под перекрестный огонь моральных, этических, церковных и политических идей того времени», он стал мишенью для тех, кто считал, что деторождение – территория Бога, а не то, что люди должны пытаться контролировать. Всего через год после публикации своей пророческой книги Хаберландт покончил жизнь самоубийством.

Его работу продолжили другие. В течение нескольких лет не менее четырех исследовательских групп выделили молекулу, которую он искал, – гормон прогестерон. Другие ученые последовали его примеру, пытаясь понять, как прогестерон работает в организме. В 1930-е годы ученые выяснили, как устроены прогестерон и другие половые гормоны, такие как тестостерон и эстрадиол. Все они были родственными, входили в химическое семейство стероидов и были построены из пяти- и шестисторонних колец углерода с различными боковыми цепочками. Химики, специализирующиеся на стероидах, до сих пор называют 1930-е годы «десятилетием половых гормонов». Во время Второй мировой войны приоритеты исследований сместились в сторону военных нужд, финансирование сократилось, и исследования в области половых гормонов приостановились. Сразу после войны акцент был сделан на рождении большого количества детей, а не на предохранении. Одним из немногих ученых, продолжавших