Третья раса - Дмитрий Янковский

— Подойди она вплотную, — сказал я, — могла бы разворотить часть внутренних переборок и нарушить всю систему живучести судна.

— Вот-вот, — кивнул Долговязый. — Меня это тоже озадачило. Она ведь должна была определить класс судна, понять, что это не боевой корабль, после чего без опаски могла бить его точно в сварной шов. Вместо этого она заходит ему в хвост и подрывается в сорока метрах от левого борта. Нормально?

— Может, ее что-то напугало? — предположил я. — Сорнар, там, или удар молнии наверху.

— Теоретически такое возможно. Я видел, как даже старые, хорошо вызревшие «Вероники» взрываются от прямого сканирования на определенных частотах. Но то мины! Пугливых торпед мне видеть не приходилось. Кстати, даже если она неточно определила класс цели, то все равно подрыв на столь большом удалении является полным абсурдом. Будь это не транспортник, а боевой корабль, то с тридцати-сорока метров от борта у него начинается мертвая зона для большинства вооружений. Фактически торпеда уже вошла в безопасную зону и на такой скорости могла беспрепятственно коснуться брони. То есть тут, Копуха, с большой долей вероятности имеет место некий хитрый тактический ход, которого мы с тобой не понимаем. Не говоря уж о самой торпеде. Мало того, что ее нет в каталоге Вершинского, так еще я не нашел ни одной твари, из которой она теоретически могла бы мутировать.

Вот это заявление окончательно стряхнуло с меня остатки сонливости. С мутациями биотехов мы уже сталкивались, но вот отыскать в океане совершенно новый, нигде и никем не описанный тип, даже близко ни на что не похожий — это серьезно.

— Ты говорил с капитаном «Рифа»? — спросил я.

— Нет, — покачал головой Долговязый. — Как раз и хотел с тобой побеседовать, чтобы принять решение.

— Забавно. Старый охотник решил посоветоваться с салагой?

— Ты давно уже не салага, Копуха. И у тебя иногда бывают просечки, что называется. Вспышки озарения, барракуда его дери! Я думал, может, у тебя и сейчас есть мысли по этому поводу.

— Крутится в башке что-то, — признался я. — Но пока бесплотное. Надо расспросить капитана.

— Согласен.

Я оделся в выстиранную форму охотника, мы отыскали нужную барокамеру, и Долговязый нажал клавишу разгерметизации. Заспанный капитан-индус, лет сорока на вид, которого я про себя тут же окрестил капитаном Немо, полминуты моргал и щурился, привыкая к свету. На лбу у него виднелось пятнышко кастового отличия, то ли не смытое водой при всплытии, то ли восстановленное уже после спасения. Наконец Немо пришел в себя, и они с Долговязым заговорили по-английски.

— Я владелец судна, на котором вы находитесь, — представился отставник. — Это бывший спасатель, сейчас списанный и переданный в мою собственность. Мы случайно оказались в зоне бедствия и оказали вам помощь.

— Спасибо, — искренне ответил индус, косо поглядывая на мою темно-синюю форму без погон. Похоже, у него была очень спокойная работа, и видеть живых охотников ему еще не приходилось.

— Я хотел бы узнать подробности катастрофы, — продолжил Долговязый. — При каких обстоятельствах вы получили пробоину?

— Меня вызвали со станции «Тапрабани» и предупредили, что у нас прямо по курсу затопляемый риф, — ответил капитан Немо. — Но это оказалась устаревшая информация. Риф взорвали много лет назад. Я продолжил следовать прежним курсом, но через несколько минут сварной шов левого борта не выдержал натиска волн. Внешний корпус получил серьезные повреждения, и мы пошли ко дну. После этого я отдал приказ о перемещении всего экипажа на вторую палубу и о задействовании системы герметизации отсеков.

— Причиной повреждения могла быть ваша ошибка? — спросил Долговязый.

— Да, — со вздохом ответил индус. — Шторм очень сильный. В таких условиях для подобной аварии достаточно незначительной ошибки в выборе направления.

— Никакой ошибки не было! — не выдержав, сказал я по-русски, помня, что капитан понимает язык. — На вас напала торпеда!

В медицинском отсеке воцарилась короткая, но напряженная тишина. Долговязый красноречиво глянул на меня, а потом, уже не стесняясь, повертел у виска пальцем.

— Чего ты людей пугаешь? — спросил он.

— Какая торпеда? — спросил капитан. — Биотехнологическая? С чего вы взяли?

— Это видно по характеру повреждений. — В отличие от Долговязого мне не казалось, что надо скрывать правду. — У нас было время подробно осмотреть пробоину.

— Ты охотник? — спросил наконец капитан Немо.

— Бывший, — неохотно ответил я.

— Понятно, — кивнул индус. — Вы охотитесь уже сто лет, а торпеды все равно продолжают нападать на корабли.

— Это сейчас не та тема, которую стоит обсуждать, — Долговязый снова перешел на английский. — Вы ничего необычного не заметили на сонаре незадолго до катастрофы?

— Что значит необычного? Вы думаете, я только и делаю, что смотрю на показания сонара? Это далеко не главный инструмент, которым пользуются при навигации в океане. Я и включил-то его только тогда, когда с «Тапрабани» сообщили о возможной рифовой опасности.

— И что?

— Сам я не смотрел на экран, а попросил свериться Лесю. Она работает в контакте с морскими зверями, поэтому прекрасно умеет обращаться с сонаром. Я был занят управлением. По словам Леси, сонар показал прямо по курсу уменьшение глубины до тридцати метров. Для среднего транспортника это не опасно, поэтому я не стал отклоняться от курса. Потеря хода могла привести к еще более тяжелым последствиям.

— А вокруг? Она ни о какой опасности не предупредила?

— Нет, я спросил ее о глубине, и она дала мне ответ именно на этот вопрос. Почему бы вам ее не расспросить? Дайте отдохнуть! Мне еще перед судоходной комиссией отчитываться!

— Вам будет намного легче отчитаться, если мы докажем факт нападения биотеха, — спокойно ответил Долговязый. — Поэтому в ваших же интересах передать нам все данные еще до прибытия в порт Суматры.

— У меня нет никаких данных. Но буду признателен, если поможете.

— Хорошо, — отставник кивнул, давая понять, что тема исчерпана. — Ложитесь, капитан, я вас закрою.

Когда крышка барокамеры с шипением стала на место, отставник искоса глянул на меня.

— Где она? — спросил я, прекрасно зная, что он поймет, о ком речь.

— В другом отсеке, его отвели под женский. Сам ее расспросишь?

— Нет. Пойдем вместе. Так будет лучше, поверь.

Мне трудно было избавиться от ощущения, что Леська до сих пор толком не принимает меня всерьез. Я так и остался для нее мальчишкой, с которым она играла на речке в охотников. Как бы там ни было, но допрашивать я ее точно не смогу. Все же был у нее психологический перевес, чего уж тут говорить.