Пусть умрёт - Юрий Григ

 Звучала ненавязчивая музыка. Гости, совершая броуновское движение, подобно молекулам, слеплялись в группки, которые, просуществовав совсем недолго, распадались и, заряженные новой порцией информации, спешили поделиться ею со своими очередными собеседниками. Время от времени кто-то вдруг, вспомнив о хозяине пирушки, произносил несколько слов от всей души. Все ожидали сюрприза, ибо знали – Марлен Марленыч непременно что-нибудь этакое выдаст.

      И тут вышел на сцену какой-то, на пингвина похожий. Попросил минуточку внимания.

      Все, естественно заинтересовались, что сейчас предложат; гвалт помаленьку пошел на убыль. Свет погас. По обочинам поляны разом вспыхнули факелы, шатры с притихшей публикой осветились красноватым колеблющимся светом. Под звуки трансцендентного этюда Листа «Дикая охота»  из темноты, сгустившейся между палатками, вкатили на телеге целиком зажаренного сохатого. Огромная туша возвышалась, подобно горе, рога и глаза подсвечивались фосфоресцирующим светом, а по сторонам шагали усатые дядьки, одетые по-охотничьи, словно сошедшие с картины Перова «Охотники на привале».

      Банкет раскручивался на всю катушку.

      Но хватит об этом! Хватит испытывать твое терпение, читатель, скучным описанием разгула чревоугодия и гедонизма. Надеюсь, ты уже получил достаточное представление о результирующей умов и настроений, царящих здесь. Посему предлагаем оставить до поры до времени это скопище и, как подобает многоопытным наблюдателям, невидимой и неслышной тенью перелетим в запрятанную в дубовой рощице невдалеке стеклянную оранжерею.

      Строение было не совсем обычным: в теплой и влажной атмосфере искусственного лета среди буйно разросшихся тропических растений порхали экзотические бабочки. Доставлялись они сюда по прихоти хозяина резиденции, и в связи с исключительной краткосрочностью насекомьей жизни предстояло им сгинуть на противоположной стороне планеты, в холодной неприветливой стране, где раздолье было разве что их сестрам – маловыразительным, блеклым капустницам.

      Здесь, уютно устроившись в колониальных плетеных креслах, за столиком, опирающимся на ножки в виде массивных львиных лап, вели беседу двое мужчин.

 В одном из них мы, уже порядком разочарованные безрезультатными поисками, наконец-то с радостью распознали неуловимого хозяина вечеринки, самого Марлена Марленовича. Другой, полноватый, вылитый колобок, с ярко выраженной азиатской внешностью – был незнаком.

      Столик располагался на островке, омываемом с обеих сторон ручьем, вытекающим из купы кустов анноны в рост человека. Ветки были усыпаны спелыми сахарными яблоками, похожими на виноградные грозди, высеченные из оникса.

      За стеклянными стенами было уже порядком темно. Оранжевыми апельсинами зажглись на деревьях фонари вокруг павильона. Воздух был свеж и прозрачен. Отдаленный шум, напоминающий о происходящем на поляне, не мог помешать разговору.

      — Хорошо тут у тебя! Как в джунглях, – произнес завороженный гость и умолк, озираясь вокруг.

      Говорил он по-русски без акцента, однако, речь его носила следы восточного колорита, впрочем, не слишком нарочитого. С минуту они молчали, и, как бы очнувшись, он сказал:

      – Я помню, как ты помог отцу, Марлен. Он не забыл... Большое тебе спасибо за это.

      Он почтительно склонил голову, отдавая дань уважения человеку, пришедшему на помощь его родителю в трудную минуту.

      — Как он? Встречаетесь? – нетерпеливо взглянув на часы, поинтересовался Пронькин.

      — Спасибо, нормально. Чаще перезваниваемся.

      — Это хорошо. Сын не должен забывать родителей. Но, давай, дорогой Нурулло, ближе к делу. Говори, какие проблемы?

      — Гражданство надо, Марлен-офо. Поможешь?

      — Гражданство?! Кому?

      — Мне.

      Пронькин откинулся на спинку кресла и рассмеялся. Кресло скрипнуло.

      — Тебе?! Скажи, Нурулло, зачем тебе российское гражданство? Что, дома так плохо?

      — Зачем плохо? Хорошо... Так, пусть на всякий случай будет еще одно.

      — А может в президенты России решил баллотироваться?

      — Зачем в президенты, Марлен? – хитро улыбнулся Нурулло. – У вас свой есть,  хороший... А я маленький человек, слава аллаху, мне достаточно простым гражданином быть. Всё для детей делаю.

      — Если для детей, купил бы какое-нибудь, ну испанское, что ли, или австралийское. Денег у тебя хватит. – Он вздохнул. – Ладно, попробую что-нибудь сделать. Гарантировать, что быстро получится – не могу. Я ведь от этих дел отошел, но для тебя переговорю кое с кем.

      — Зачем гарантировать, Марлен. Мне гарантии не нужны, мне гражданство нужно. Сам знаешь – сколько скажешь, столько и заплачу. Торговаться не буду.

      — Удивительный у вас на Востоке народ, Нурулло, – хмыкнул Пронькин. – Гарантии вам не нужны, дело подавай. Деловые, значит? Ладно... Дело так дело. Сделаем. А про мое дело не забыл?

      — Как можно забыть? Э-э-э... – Нурулло воздел руки, призывая небо в свидетели своей обязательности.

      — Тогда готовь следующую партию. Не меньше четырех человек. Сегодня увидишь двух своих батыров в деле, – сказал Пронькин.

      — Что, понравились?

      — Они не бабы чтобы нравиться. Их задача – драться. Сам знаешь...

      — Эти не подведут, смелые ребята.

      — На словах все смелые. А как до дела доходит...

      — Не-ет, мои смелые, – он протянул Пронькину зеленую папку с золотым тиснением – Вот, Марлен, здесь мои документы.

 Пронькин взял папку и, не открывая – прикажу, мол, откроют, – положил ее на столик и проговорил:

      — Увидишь отца – привет передавай.

      — Спасибо, дорогой Марлен-офо, – поблагодарил проситель приторным голосом – таким, который хочется запить водой. – Обязательно передам. Мне когда позвонить?

      — Не стоит утруждать себя, уважаемый Нурулло. Будут новости – свяжемся.

 Нурулло поднялся. Пронькин жестом остановил его.

      — Погоди, не спеши, присядь на минуту. Слыхал про Бурна-Тапу, в Африке? Одно время «дурь» там переваливали в промышленных масштабах… Ну? Твои батыры наверняка там терлись.

      — Слыхал, слыхал, как же.

      — Планирую скоро там одно мероприятие провести. Развлечемся слегка. Приглашаю. Все за наш счет, как всегда.

      — Спасибо Марлен-офо, – еще раз елейно поблагодарил Нурулло.

      — Благодарить потом будешь, если понравится, – усмехнулся Пронькин. – Приглашение с точной датой и билетом вышлем.

      — Опять сафари, как в девяносто девятом, затеял... Помнишь, тогда мы с тобой трех львов и пару леопардов подстрелили? Львица матерая была, шкура на стене у меня дома висит.

      — Сафари, но не совсем.

      — Темнишь ты, Марлен-офо.

      — Интригую. Иди, уважаемый, иди, повеселись. Через полчаса интересно будет. Сюрприз будет.

      — А... об этом все с утра говорят. Что, салют будет особенный? Как прошлый год?

      — Салют, салют. Сам увидишь, – со вздохом ответил Пронькин и сделал прощальный жест, означавший, что аудиенция окончена.

      Когда гость покинул павильон, Марлен Марленович слегка приподнял руку, даже не руку, а ладонь, оставив локоть на столике. Тотчас же, как если бы с него вдруг сняли шапку-невидимку, у столика возник человек. Это был личный секретарь, доверенное лицо хозяина и его родной племянник, Николай.

      Дядюшка вздохнул и, сокрушаясь, обратился к молодому человеку:

      — Ты слышал, Коля? Заковыристей салюта ничего не способны вообразить. Предел фантазии! Э-эх, необразованный народец пошел. Ты только глянь на это быдло, там, на поляне. Есть там хоть один человек, у кого диплом не купленный? И с такими приходится общаться.

      — Да, не то что ваше поколение, дядя Марлен, – с готовностью поддержал своего родственника Коля.

      — Книжек не читают. Потому как, если бы читали, то вспомнили бы Петрония. Читал?

      — Пир у Тримальхиона, – обнаружил недурную начитанность Николай.

      — Молодец! Весь в мамку. Мамка твоя читать любила. Это я ее в детстве заставлял. А что это у тебя с галстуком? – он протянул руку и ткнул пальцем в оранжевое пятно, расплывшееся на самом кончике галстука.

      — Где? А, это? Не заметил, дядя Марлен...

      — Запомни: блюда надо под цвет галстука выбирать. Шучу, шучу… Вот что, набери-ка мне Матвея – время уже подходит. На вот, с моего набери.

      Николай взял со столика «Vertu» из 24-каратного золота с циферками, выложенными бриллиантами, и набрал номер. Потом стал терпеливо ждать, пока Матвей Петрович не услышит свою любимую джазовую увертюру к разговору (а если не услышит, то непременно почувствует вибрацию в кармане брюк, а если не почувствует, то шестое чувство подскажет – хозяин вызывает).