Необыкновенные приключения юных кубанцев - Ольга Репьева

— Не нагоняй, Хветь, страху! — упрекнул Андрей. — Разведку беру на себя. Не беда, ежли и попадусь на глаза: я придумал, как отбрехаться. Прихвачу с собой листовку, а иду якобы к самому старосте…

И не забудь прихватить хороший дрынок, — вставил слово Миша.

— Обизательно, укусить не дамся. А вот на лай кто-нибудь верняк выйдет, и ежли нельзя будет отвертеться по-другому, тогда скажу: случайно, мол, наскочил на следы какого-то диверсанта и посчитал долгом сообщить властям. Потому, добавлю, что вот в этой листовке наши доблестные освободители просят… ну и так далее. На всякий случай надо достать из пещеры что-нибудь от парашюта и подбросить на чердак конюшни на бригаде.

— Это — сделаем!

— Вот, если б удалось провернуть! — мечтательно воскликнул Миша. — И барашка спасли бы, и фрица-именинника собачатиной накормили.

— Всё это пока что только мечты, они могут и не сбыться, — заметил Ванько без мишиного энтузиазма. — Один шанс из тысячи.

— Ну, так уж и из тысячи! Не прорежет с волкодавом, надо найти ему замену, — не сдавался Федя. — У кого из наших есть большие собаки?

— О! Кабыздох! — предложил кандидатуру Миша. — Который у бабки Падалки. Она не знает, бедная, как от него отделаться: здоровый — с телёнка, а ленивый — гавкнуть не допросишься. Токо жрет да гадит, это я говорю её собственными словами. Вань, ты на это как?

— Не знаю… — поёжился тот. — У меня рука на Кабыздоха не поднимется: какой бы он не был, убивать жалко.

— Кончайте вы панихиды разводить! — вмешался Андрей. — Во-первых, ещё не сорвалось дело с волкодавом, точнее — с собакодавом. А во-вторых… вобщем, поговорим об этом, когда вернусь.

Под вечер, с палкой и листовкой, он отправился на разведку.

У Гаповских по меже рос невысокий, но уже плодоносящий фундук. На ветках навязалось множество орешков — по два, три и более вместе. Они начали коричневеть и были почти неразличимы среди листьев. Андрей раскусил несколько щтук для пробы — вполне спелые. «Надо будет не прозевать! «— подумал он.

Приблизившись к дому, услышал на огороде за орешником возню. Незаметно подкрался ближе и увидел Лёху: тот копал яму. Рядом лежал на боку волкодав; было видно, что с ним не всё ладно. Лёха, не подозревая, что за ним наблюдают, вырыл яму глубиной в колено, присел на корточки у занедужавшего любимца.

— Жалько мэни тебэ, бидолагу, та шо ж зробышь!.. — донеслось до Андрея.

— Хай тоби зэмля будэ пухом!

Сказав так, он поднялся, замахнулся лопатой, плашмя с силой огрел «бидолагу» по голове; тот судорожно повёл лапами… Затем спихнул в ямку, забросал землёй, потоптался и, вскинув черенок на плечо, поплёлся к дому. Андрей надломил пару веток для ориентира и тоже пошёл обратно, набив по дороге карманы и пазуху орешками.

Ни вечером, ни утром следующего дня за барашком не пришли. Полагая, что все же заявятся, его в череду не пустили, привязав в огороде. Замена же ему уже была готова. В ожидании дальнейших событий ребята занялись рытьём ямы для зимнего хранения картошки.

Надо ли говорить, как все они переживали! И было отчего. Во-первых, нарушен строгий приказ «худобу не расходовать», во-вторых, вдруг догадаются, что подсунули не баранину, а собачатину?.

Незадолго до прихода череды на обеденную дойку у двора Кулькиных остановилась бедарка-одноконка. Туман разразился лаем, и Ванько вышел встречать. Его поджидали полицай с Лёхой; последний в ехидной усмешке показывал редкие зубы.

— Добрый день, пан полицай, вы…

— Приехали за овцой. По распоряжению…

— За какой овцой? — сделав удивлённое лицо, Ванько, в свою очередь, не дал и ему договорить.

— За обнаковэнной, яка в череди пасэтьця, — с гонором пояснил Леха. — Ничого прыкыдуватьця прышелэпкуватым!

— За валашком, что ли? А я его ещё вчера прирезал…

— Як это «прирезал»? — повысил голос «пан». — Тебя предупреждали об ответственности?

— Да знаю… Но понимаете, в чём дело: его корова чья-то боднула. Он бы всё равно не выжил.

— Брешешь, поди, стервец! — усомнился полицай. — Мясо куда подевал?

— Да никуда. Присолил и лежит в лоханке. Принести показать?

— Показать бы тебе вот этой плёткой! — выругался тот; глянул на напарника: — Шо ж делать? Приказано доставить живого барашка… У кого тут ещё есть овцы?

— Та е ще у двох… — В голосе Лёхи слышалось разочарование: ему, видать, хотелось насолить именно Ваньку. — А чи вин нэ брэше? Давай подывымось.

— Тащи лоханку сюда!

Ванько обернулся мигом. Подходя, расслышал последние слова из разговора:

«… забэрэмо и ризаного, нажарым сашлыкив для сэбэ. «С удручённым видом поставил он лохань на передок бедарки, снял крышку. Разделанная на куски, собачья туша выглядела вполне правдоподобно.

— Что-то больно синее, — не понравилось полицаю. — Ты его зарезал или задушил?

— Он, пан полицай, уже был подыхал, когда я его прирезал… оставьте его нам, я уже не помню, когда баранины пробовал, — попросил Ванько. — Если, конешно, можно…

— Накрой и ставь в ящик сзади! — приказал полицай, а Лёха съехидничал:

— Голову та кышкы тоби оставляемо, ото и покуштуешь баранины!

Едва бедарка укатила, Ванька окружили ребята:

— Ну как, получилось?

— Прорезало?

Он пересказал весь разговор с приёмщиками. Все остались довольны, хотя получилось не совсем так, как хотелось бы: вместо этого барашка заберут у кого-то другого, собачатина пойдёт не на угощение коменданта и прочих высокопоставленных, а на «сашлык» Лёхе и его приятелям…

Под вечер, как это было уже не раз, Андрей с Мартой занесли Васятку, после чего балкой неспеша направились в конец хутора. Навестив мастерицу наматывать верёвку на кол, уселись под копешку, все ещё стоявшую с краю акациевой поросли.

Вчера по известной причине у Андрея не нашлось свободного времени, они не «встречались»; да и сегодня перебросились всего несколькими малозначащими фразами. Поэтому новостей накопилось множество.

По пути сюда он, похвалив и поблагодарив за помощь в спасении барашка, увлеченно рассказывал в подробностях об операции «Сашлык». Она слушала внимательно, иногда улыбалась, даже смеялась — в зависимости от излагаемых обстоятельств. Но при этом от Андрея не ускользнула перемена в её настроении — задумчивость, рассеянность, некая угнетённость. Заметив, что она и здесь уже в который раз украдкой вздохнула, он обеспокоился:

— Ты сёдни какая-то не такая… Не заболела, случайно? — Марта отрицательно крутнула головой. — Может, с девчонками не поладили?

— Ну что ты! нет…

— Но что-то же произошло? — Повернул её лицом к себе. — Посмотри мне в глаза. Теперь точно вижу: у тебя что-то на душе.