Вентус - Карл Шрёдер

Гала попала в живой лабиринт, направлявший ее движение. Принцессу ненавязчиво и незаметно препроводили к обеденным столам. Лавйн не спускал с нее глаз, не обращая внимания на окружающих.

Почти дойдя до столов, она обернулась и посмотрела назад. На него.

Он запомнил этот миг на всю жизнь. Он был так счастлив! Что-то между ними произошло.

Впереди раздались пронзительные крики. Лавин открыл глаза. Они были в глубоком ущелье неподалеку от города. Здесь, при бледном свете костров, бригады пленных трудились по ночам, мастеря снаряды для паровых пушек.

Генерал и Хести спешились и подошли к карьеру, где пленные роялисты, подстегиваемые плетьми, с руганью и стонами обтесывали камни. За прошедшие годы рабочие глубоко вгрызлись в гору. Нижние слои были соляными. Лавин, никогда ранее не видевший карьеров, залюбовался ровными стенами. При дневном свете они, наверное, сияли белизной. Здесь пахло океаном, и этот запах вызвал у генерала улыбку.

Соль стоила дорого, и карьер хорошо охранялся, поскольку люди генерала хотели получить свою долю добычи. Они пытались добраться до ценного продукта, однако соляной пласт лежал гораздо глубже. Лавин хотел, чтобы к тому времени, когда придет пора обстреливать город, у пушек высились горы камней размером с дом. Соль тоже пригодится, не важно, дорогая или нет. Его люди соберут обломки и купят себе- награду. Лавин не мог купить то, что хотел, поэтому оставался равнодушным к искушению.

- Сюда! - позвал один из надзирателей.

Там собралась большая толпа - и солдаты, и заключенные. Когда Лавин проходил мимо, пленники не выказывали признаков страха. Они смотрели на него открытым взглядом. Их реакция вызвала у Лавина неловкое чувство - они были ее созданиями, и он не понимал их.

- Сэр! - торопливо отдал честь надсмотрщик.

Его объемистый живот блестел от пота в пламени факелов. Он стоял возле большой глыбы белой соли толщиной как минимум в полметра. Двое загорелых солдат осторожно обрабатывали поверхность глыбы кисточками для рисования.

Лавин скептически склонил голову набок, взглянул на надсмотрщика, потом на Хести.

- И ради этого ты притащил меня сюда среди ночи?

- Посмотрите, сэр! - показал надсмотрщик.

Лавин шагнул к глыбе. В ней был человеческий труп. Очертания тела, пусть искаженные, ясно проглядывались сквозь бледно-молочные кристаллы. Лавин в шоке отпрянул, затем снова сделал шаг вперед, заинтригованный этим малоприятным зрелищем.

- А где…

- Глыба свалилась вон оттуда, - показал надсмотрщик, - часа два назад, и раздавила одного из рабочих.

Когда остальные пошли вытаскивать его, им показалось, что он залез на глыбу и погиб на ней, - потому что они увидели силуэт, понимаете? Но его нога торчала из-под глыбы. - Надсмотрщик расхохотался. - А три ноги - это слишком, верно? Они присмотрелись повнимательнее. А потом позвали меня. Я, в свою очередь, позвал полковника, - закончил он, явно выдохшись от этой речи.

Хести провел пальцем по контурам фигуры.

- Мастер, отвечающий за карьер, считает, что слои, которые мы разрабатываем, были заложены опреснями восемьсот лет назад.

Лавин поднес к лицу побелевший палец. Море.

- Значит, в то время здесь была соляная равнина? Как же тут образовались холмы?

- В основном благодаря смыву поверхности, но это скорее подводная соляная гора, а не равнина. Иначе здесь вся округа была бы разрыта на несколько километров. Посмотрите сюда, сэр!

Внизу, чуть правее тела, кристальный блок был прочерчен темной линией.

- Что это?

На погребенном в соляной глыбе человеке был военный мундир. Лавин разглядел даже патронташ. А из-за плеча, без сомнения, торчал ствол мушкета.

У Лавина перехватило дыхание. Мушкеты являлись собственностью королевской гвардии. Так было всегда, насколько он знал. Много поколений назад Япсия была в точности такой же, как в детстве Лавина. А потом пришла Гала, нарушила древние традиции ипривела его народ на край гибели.

В свете факела блеснуло что-то еще. Лавин склонился ниже.

- Дайте больше света! Принесите фонарь!

Люди бросились выполнять приказ. Лавин услышал, как Хести хохотнул у него за спиной.

«Да, Хести, тебе удалось меня отвлечь, - подумал Лавин. - Можешь быть доволен собой».

Когда принесли фонари, Лавин присмотрелся еще раз. Действительно, на сморщенном пальце солдата, вросшего в соль, блестело серебряное кольцо.

Лавин выпрямился, потер кулаками глаза - и тут же зажмурился от попавшей в них соли.

- Сэр?

- Кольцо. Снимите его с трупа и принесите мне. Генерал, моргая, оглядел стоявших вокруг подчиненных. У них был смущенный вид.

- Я не мародер. Мы вернем ему кольцо после осады и похороним его с почестями, как королевского гвардейца. Но кольцо - символ продолжения традиции. Я хочу надеть его на палец, когда поведу вас в бой.

С этими словами Лавин отвернулся и сел на лошадь.

Вернувшись в палатку, он разделся и приготовился ко сну. Что-то подсказывало ему, что теперь он сможет уснуть. Лампа над походным столом горела по-прежнему, и когда Лавин сложил рубашку, чтобы подложить ее под голову, в глаза ему бросилась все еще открытая книга Галы.

Лавин сам удивлялся тому, насколько книга вновь завладела его воображением. Похоже, Хести все-таки не удалось вырвать его из плена этих чар. Генерал застыл на месте; потом, осознав, что он ведет себя так, словно боится проклятой книги, быстро подошел к столу и склонился над раскрытой страницей.

«Древняя мудрость гласит, что в разные эпохи органы чувств у людей были развиты в разной степени в зависимости от среды, в которой они жили. Так, до возникновения письменности главным органом было ухо. А после ее возникновения - глаз.

Мы утверждаем, что подобные соотношения существуют и между эмоциями. У каждой цивилизации есть главные чувства - и чувства забытые либо ненужные. Но вернее будет сказать, что между эмоциями не существует четкой грани. Вас учили, что в человеческом сердце любовь находится в таком-то круге, ненависть- в другом, а между ними располагаются гордость, ревность и все прочие королевские или плебейские эмоции. Мы же утверждаем, что эмоции - это поле без всяких границ. Жизнь вынуждает нас пересекать поле то в одном направлении, то в другом, снова и снова, чтобы достичь тех целей, которые общество навязывает нам. Эти направления перекрещиваются, и в конце концов посреди поля появляются протоптанные тропки, перекрестки и остаются белые пятна, куда мы никогда не ступали.

Мы называем эти перекрестки так же, как города, но белые пятна остаются без названия. Мы называем протоптанные дорожки любовью, ненавистью, ревностью, гордостью. Однако направление нашего движения обусловлено жизненными обстоятельствами, а они вовсе не вечны и не неизбежны.

Мы знаем, что прекратить человеческие страдания можно, изменив соотношение между эмоциями так, чтобы горе и несчастье остались безымянной нехоженой пустошью.

Задача королевы - управлять народов справедливо. Задача Королевы королев - управлять самой справедливостью. Мы знаем, что высочайший акт творения - это создание новых эмоций, выше тех неуправляемых чувств, которыми наделила нас природа. И Мы это сделаем.

Как Мы отвоевали у природы новые поля и города, так Мы отвоюем новые чувства, выше любви и преданности, у поля человеческих сердец».

Лавин закрыл книгу.

Хести даже не догадывался, какую услугу ему оказал. Несмотря на все, что Лавин знал о выходках королевы, и даже несмотря на те зверства, которых он навидался во время войны, генерала по-прежнему терзали сомнения. Она была его королевой… и не только.

Ночные звезды и округлые холмы заставили его задуматься о вечности и постоянстве. Вспомнив найденного солдата, Лавин подумал, что те же самые звезды смотрели на его предков - и они же будут улыбаться его потомкам, которые благодаря ему будут говорить на том же языке и жить так, как жил он сам. Все будет по-прежнему. Надо в это верить.

У входа в палатку послышалось деликатное покашливание гонца. Лавин взял у него маленький тряпичный узелок и развязал. На тряпице лежало кольцо солдата в форме выточенного венка. Между крохотными цветочками, словно осколки драгоценных камней, все еще поблескивали кристаллики соли. Лавин сел на койку, задумчиво крутя кольцо в руках. Потом надел его на палец и задул лампу. Впервые за эти дни на душе стало спокойно. Засыпая, Лавин чувствовал, как вернулась уверенность в себе, исходящая от неизмеримой толщи веков, тяжелым грузом покоившейся у него на руке.

Внизу во тьме фыркнула лошадь. Армигер обернулся, хотя Меган не представляла, как он может что-то видеть в черной мгле. Лошадям ничего не грозило, однако Армигер хотел удостовериться.

Они взобрались на вершину холма, возвышавшегося над осажденным летним замком королевы Япсии. Башни замка чернели на фоне неба призрачным силуэтом. Извилистые крепостные стены словно обнимали землю. Замок со всех сторон окружали искорки костров. На холмах в темноте ждали тысячи людей; на соседних холмах, как заметил чуть раньше Армигер, тоже были дозоры. Часовые на этом холме наблюдали за замком, находившимся в сотне метров ниже того места, где спрятались Армигер и Меган.