Островитяне - Зоя Журавлева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно, — сказала Ольга. — Мы же пока тут.
— Если нужно, я могу подежурить, — сразу предложил Павлов. — На «Баюклы» вполне выспался, так что — могу.
— Ну что вы! — жеманно отказалась Вера Максимовна, удалилась с плавностью.
Павлов проводил ее внимательными глазами:
— Серьезная, кажется, особа…
— Учится на заочном, — сказала Ольга, не желая ответить по существу. Сразу сменила тему: — Ваша жена тоже сейсмолог?
— Нет, к счастью, — улыбнулся Павлов. — Она в музыкальной школе работает, в Южном, по классу скрипки. Как у вас тут насчет скрипки?
— Баян в клубе есть, пианино, правда — расстроенное, — сказала Ольга помедлив, переварила для себя музыкальную школу; его жена, значит, тоже, — прямо наследственность для начальников станции. — Константин Шеремет на гитаре играет, очень неплохо.
— Скрипки вам не хватает, — засмеялся Павлов. — Дочка пошла в первый класс, не хочу срывать им учебный год. Пока обживусь, то да се.
— Без семьи обживаться трудно, — сказала Ольга.
— Ну, это мне не грозит, — засмеялся уверенно. — Получу квартиру, весной приедут. А я пока в боковушке расположусь, тут, на станции, если не возражаете. Я уже бросил там чемодан.
— Может, мою квартиру… — начала Ольга. Но он перебил сразу:
— Ваша квартира — ваша. А меня в поселке даже больше устраивает, клуб, школа — все рядом для моих женщин. Без квартиры я не останусь, это не беспокойтесь.
— Клюев и дом выбьет, — засмеялась Ольга.
— Отдельный дом мне не нужен, — ответил Павлов серьезно, будто Юлий Сидоров. — Я люблю, чтоб были соседи, радио орет за стеной — пусть, люблю, чтоб живые лица кругом. Одиночество как раз неважно переношу, испугался в детстве.
Он улыбнулся, скулы в нем напряглись, кожа обтянула их туго. Но Ольга за день уже привыкла к этой улыбке.
— Кто же вас так напугал? — вяло спросила Ольга.
— Скорее — что, — усмехнулся Павлов. — Как-нибудь потом, если к слову придется…
Тут вернулась Вера Агеева. Следом за ней, почти сразу, вошла баба Катя — эта уж не пропустит, чтоб новый человек да мимо ее дома. Ольга подмигнула бабе Кате, но та вроде чем-то была взволнована, не ответила. Сказала прямо с порога:
— Как звать-величать-то, новый начальник?
— Павлов, Геннадий, — назвался Павлов охотно.
— А по отчеству?
— Андреевич, — улыбнулся Павлов. — Но откликаюсь и так.
— Павлов, Геннадий Андреевич, — повторила баба Катя с раздумьем вроде, даже с сомнением. — Ну что ж. Нетрудно запомнить, это бывает…
Непонятно — чего «бывает».
— Едва загнала в кровать, — сообщила Вера Агеева, — Не желают ложиться, ждут, видите ли, отца. А отца черти носят…
— Загулял, значит, — хмыкнула баба Катя. Снова насела на Павлова: —А откуда сам, если не секрет?
— Испугаете человека, баба Катя, — засмеялась Ольга.
— Ничего, — сказал Павлов, — выдержу. Родился вроде в Хабаровске, так что — местный, дальневосточный.
— А пусть гуляет, мне что! — хмыкнула Вера Агеева.
Тут баба Катя засмеялась чему-то, тряхнула головой, будто отогнала муху, вытаращила глаза, как Мария, подмигнула Ольге, сказала:
— У меня внучка замуж выходит, так что всех приглашаю на ужин!
— Мария?! — ахнула Ольга. — За Константина?
— А то за кого же? — ответила баба Катя гордо. — У ней хахалей нет: с пяти лет с Константином гуляет.
— Успел все же до пенсии, собрался, — хмыкнула Вера Агеева.
— А ты, девушка, не завидуй, — сказала ей баба Катя. — Ты уж у нас пристроена.
— Вот кому не завидую, так это Костькиной жене…
Ольга хотела вмешаться, но баба Катя ответила быстро, как припечатала Верку:
— Сама знаешь, что врешь.
И сразу отвернулась от Веры. Та — промолчала, занялась на столе бумагами, потом вовсе вышла в темную комнату, где «зайцы».
— Все уж сидят за столом, — сказала баба Катя. — Идемте!
— А удобно? — Павлов взглянул на Ольгу.
— Еще чего! — сказала баба Катя, взяла его за рукав, потащила за собой в дверь.
Ольга шла сзади, посмеиваясь. Завидовала темпераменту бабы Кати, жизненной ее силе, оптимистическому напору, с которым баба Катя встречает все в своей жизни — хорошее и дурное, хорошего все же — больше. Окружена родными, держит их весело, крепко: гони — не уйдут. Юлий вошел как свой, теперь — Костя. Ольга всегда завидовала большим, добрым семьям: горе — поделят, радость — умножат, все в такой семье проще…
У Царапкиных было шумно. Гремел магнитофон. Горели все лампы. Стол был раздвинут. Лидия танцевала на пятачке с мужем Юлием, прижимаясь к нему тесно. Директор Иргушин, раскидав по полу длинные властные ноги, глядел на них с улыбкой. Лиза Иргушина хлопотала возле стола, носила к нему тарелки. Задержалась около мужа, потерлась щекой, засмеялась, убежала за фужерами в кухню. Филаретыч, умиротворенный возней с туристами, благостный, сидел в уголке тихо, тянул лимонад из стакана. Сияющая Мария держала за руку Костьку, таращилась на него, будто только сейчас увидела. Была хорошенькая, в белом платье — как школьница, только белобрысых косичек ей сейчас не хватало. Зато был шиньон.
Бросилась Ольге навстречу, повисла на шее:
— Ой, мы с Костиком жениться решили! Хорошо, правда?!
— А это после увидим — как, — засмеялся Иргушин.
Мария уже подскочила к Павлову:
— Ой, хорошо, что вы к нам пришли! Я боялась, что не пойдете! Мне хочется, чтобы всем было весело. Я бабушке говорю: «А вдруг он не — пойдет?» А она говорит: «Как это не пойдет? За рога приведем!..»
— Болтушка! — засмеялась баба Катя. Крикнула в другую комнату: —Где вы там ходите, мама? Все уже собрались! Человек вон приехал!
— Мы пока на маяке будем жить, — рассказывала Мария Павлову, от души занимала гостя. — Вы еще не были на маяке? Ой, там так хорошо! Правда, Костик? Во все стороны видно! Скалы. Позавчера нерпу выкинуло на скалы. Там часто что-нибудь выкинет!
Константин кивал молча, поскольку вставить слово все равно возможности не было. Да и не хотелось ему сейчас говорить. Просто было внутри тепло, мягко, давно так не было. С детства. Может быть — никогда.
Но Павлов все же нашел просвет, вклинился:
— Вы, значит, там и работаете, на маяке?
— Костик, наоборот, хотел на цунами, — затараторила Мария. — Но мы сейчас с маяка не можем уйти. У Костика отец старый, ему нужен уход. Мы же не можем его оставить!
— Большое движение! — заметил Иргушин с ехидством. — Юлий — к нам на завод, Константин — на цунами, Мария теперь — на маяк.
— А ты чего же отстал? — поддержала Ольга. — Завод все равно уже самый крупный, расти тебе некуда. Тоже шел бы куда-нибудь, хоть в узел связи.
— Почему — именно в узел связи? — быстро спросил Иргушин.
Что-то дрогнуло у него в лице. Или Ольге показалось.
— Да просто так сказала, — засмеялась она. — Чего испугался? Работа, конечно, тяжелая, не мальков разводить. Кларе Михайловне трудно с коллективом справляться. Вот и займись, помоги — сделай самый крупный узел в Союзе.
— Понятно, — сказал Иргушин быстро.
Жена Елизавета внимательно на него посмотрела, но тут же опять занялась салатом. Из крабов был салат.
— Работу как раз не нужно менять, — подал голос из угла Филаретыч. — Работа все-таки не жена.
— Замечание в самое время, — захохотал Иргушин.
Филаретыч деликатно закашлялся.
— Юлик, поставь музыку! — крикнула Лидия. — Константин, можно тебя пригласить?
— Отчего же нельзя, — сказал Костька.
— Разошлась девка, — сказала баба Катя с большим одобрением. Вроде последняя тяжесть с души у ней отлегла.
Лидия, танцуя с Костькой, откинула голову, смотрела ему в лицо прямо, доброжелательно, просто — как родственнику, спокойно. Сама удивлялась, что так спокойно, радовалась этому. Искоса, краем глаза, она видела мужа Юлия. Муж Юлий, кряжистый, сильный — сильнее Костьки, стоял у стены, глядел на Лидию с хорошей улыбкой. Была в нем, как он сейчас стоял, прочность их жизни, ясная надежность для Лидии, правильность ее выбора.
— А я ведь когда-то была в тебя влюблена, — сказала Лидия Константину. — Давно, в детстве.
— Ты? В меня? — удивился Костька.
Хорошо удивился, естественно, будто тогда не знал, в детстве.
— Честное слово, — засмеялась Лидия.
Лидии было приятно, что он не верит, приятно его удивление, приятно сознавать себя перед ним свободной от него, скрытной в своем прошлом чувстве — вон ведь, ничего не заметил, хоть была девчонка, но держала себя. Приятно было чувствовать себя сейчас защищенной от детской глупости — мужем Юлием, сыном Иваном. Все же муж Юлий мог бы быть выше ростом, на язык — ловчее, рядом с Костькой — ярче, эта смешная досада снова мелькнула в Лидии. И она пожалела, что разоткровенничалась с Костькой, дала ему оружие против себя. Но ведь все равно не поверил…