Взрослые дети, или Инструкция для родителей - Елена Кабанова

Чем ближе характер человека к социальному характеру, тем более полной становится его адаптация, тем успешнее он продвигается по социальной лестнице, но тем меньше остается у него индивидуальных черт, а вместо подлинного «Я» формируется «псевдо–Я», или, как называл это психологическое формирование К. Юнг, «маска», «персона». Словом, прессинг со стороны общественности так или иначе старается привести личность в маскарад и нацепить на нее «личину», чтобы та приросла намертво. И мы, действительно, охотно используем маски, чтобы не возбуждать в посторонних людях негативных эмоций и не провоцировать их на агрессивные проявления в наш адрес. Но! Носить маску – одно, а быть ею – другое. Ведь, пока человек не достиг той вершины автоматического конформизма, когда именно отсутствие души и личности дарит ему ощущение душевного и личного комфорта, ему очень тяжело и плохо. Его искалеченная, смятая общественными требованиями индивидуальность беспрерывно болит и ноет, словно затекшая конечность.

Единственное спасение – в тщательном сохранении и развитии собственного «Я», несмотря на возникающие проблемы в карьере и общении. Этот индивидуальный компонент держит человека «на плаву» во все времена и при всяких нравах. Человек выжил, потому что оставался собой. Роль индивидуации[74], главным образом, в том и состоит, чтобы противостоять автоматическому конформизму. В то же время необходимо помнить: никакая индивидуальность не в силах существовать, целиком отказавшись от социальной адаптации. И даже патологическое поведение предусматривает «мимикрию под лояльность». Мы – канатоходцы, а правильно выбранное видение мира – наш балансир. Вот почему здесь столько говорится о самопознании – оно залог верного выбора.

Вокруг нас невероятное количество «масок и декораций», готовых в любой момент заменить нашу личность и наше восприятие на «стандартный вариант».

И нашествию «декораторов» приходится сопротивляться изо всех сил. Хотя все мы люди. И к тому же чрезвычайно занятые люди. Нам приходится решать столько конкретных задач, что высокие задачи нас только утомляют. Так хочется заглянуть в конец задачника, списать ответ оттуда, после чего поставить галочку в списке благополучно завершенных дел. Французский политик Эдуар (Корректорам: именно Эдуар, а не Эдуард — бог его знает, почему) Эррио говорил: «Доктрины имеют то преимущество, что избавляют от необходимости думать».

Вдобавок взрослому человеку кажется, что он – такая целостная, сформированная, устоявшаяся личность, которую не проймет никакая психологическая обработка. Вот почему мы так легко попадаемся на идеологические крючки – мы их просто–напросто не видим. И покорно укладываем в нашу индивидуальную систему ценностей кирпичи – да что там, целые блоки – стереотипных «сверхценностей», рекомендованных извне. Мы словно нестойкие покупатели перед умелыми коммивояжерами, «втюхивающими» нам то или иной мнение по тому или иному поводу. А в результате мы и не замечаем, как перестраивается наша система приоритетов.

Системы приоритетов, они же пирамиды ценностей, складываются и перекладываются в сознании человека в течение всей жизни. Внизу помещается все легко добываемое, обыденное, не требующее особого внимания; на вершине – самое вожделенное, самое недосягаемое, самое драгоценное. И таких пирамид в нашем «Я», как правило, присутствует не одна, а несколько. Есть системы ценностей, сформированные сверхзадачей – религиозной идеологией, например, или произведениями Ф.М. Достоевского. Есть пирамиды, сложенные социальными нормами, принятыми в том кругу, в котором мы вращаемся – и никто не станет спорить, что у богемы одна система ценностей, а у банковских клерков – другая. А есть структуры индивидуальные, сделанные «по спецзаказу» — сообразно личным вкусам и пристрастиям. Но в конечном итоге решение, принятое в конкретной ситуации, не может зависеть сразу от всех «пирамидальных систем» – приходится выбирать одну в качестве ориентира. И здесь–то начинается основной «разброд и шатания», результат которых в большой степени зависит от того, в каком обществе вырос человек – в традиционном или в индустриальном.

Разница между традиционным и индустриальным сознанием так велика, что даже небольшие подвижки в сторону одного из полюсов серьезно отражаются на массовом сознании. А значит, и на той самой «средней пирамиде», сложенной из социальных норм, сформированных определенными социальными группами. Впрочем, читатель наверняка уже задается вопросом: зачем весь этот экскурс в социологию и в теорию массового сознания? Затем, что большинство реакций, которые кажутся нам «глубоко личными», рождается скорее коллективным мироощущением, нежели нашим собственным.

Мы и не замечаем, что видим современную молодежь «из своего вчера», а не «из их сегодня».

И пытаемся судить – или хотя бы обсуждать – их поведение согласно нормам, внедрившимся в наше сознание лет двадцать тому назад. Старшее поколение, поколение семидесятых–восьмидесятых, в основном сформировалось, как вы понимаете, в эпоху застоя, в строго регламентированной среде – то есть в более традиционном обществе, где «семейное происхождение» было так же важно, как и в крепостное время. В «постперестроечную эпоху» клановые, сословные установки понемногу стали уходить из сознания людей. Этот процесс начался совсем недавно – когда государство, наконец, освободило нас от шор и предоставило право на собственную оценку информации. Естественно, смена идеологии заняла самый короткий срок, а вот перестройка «идеологически выдержанного» сознания будет долгой.

Все мы время от времени возвращаемся к старым ориентирам, пытаясь облегчить себе задачу. Во всяком случае, выражения «из плохой семьи», «из хорошей семьи» вполне актуальны, наше впечатление от человека зачастую обусловлено ими. Тем более, если этот человек – партнер вашего собственного чада, нынешний или будущий, брачный или деловой. И мы нередко забываем, что психологические установки младших сложились уже в другом обществе. В индустриальном. В том самом «мире каменных джунглей», где успех и неуспех зависят во многом от личных качеств. Где отсутствие необходимых данных невозможно компенсировать «фамильными достоинствами». Молодежь видит, как представители «хороших семей» прозябают в более чем скромных условиях, бездарно растрачивая жизнь в попытках сохранить пыльные останки «фамильного достояния». И как болидами пролетают по небу никому не известные ранее «суперновые суперзвезды».

Он может все и он не может ничего

Все эти признаки «внезапных взлетов и падений» совершенно естественны для «переломного момента» истории, когда, как писал психолог масс Г. Блуммер, «все способствовало тому, чтобы индивиды срывались с якорей своих традиций и бросались в новый, более широкий мир. Сталкиваясь с этим миром, они были вынуждены каким–то образом приспосабливаться, исходя из совершенно самостоятельных выборов. Совпадение их выборов сделало массу могучей силой. Временами ее поведение приближается к поведению толпы, особенно в условиях возбуждения. В таких случаях оно подвержено влиянию тех или иных возбужденных призывов, которые играют на примитивных порывах, антипатиях и традиционных фобиях. Это не должно заслонять тот факт, что масса может вести себя и без такого стадного неистовства. Гораздо большее влияние на нее может оказывать художник или писатель, которым удается прочувствовать смутные эмоции массы, выразить и артикулировать их»[75].

Прежде чем научиться объединяться в массу — под влиянием общих порывов, антипатий и фобий, но без стадного неистовства, — нация переживает «эпоху толп».

Масса отличается от толпы более высоким уровнем разумности поведения. Ее ведут не только авторитеты – культурные, этические, политические лидеры – ее ведет способность отдельных представителей к индивидуации, к личному восприятию, к получению информации. А поведение толпы обусловлено лишь потребностью в эмоциональной разрядке, оттого и нивелируется по нижней планке – по поведению ее наиболее примитивной и наиболее «взрывной» группы. Как говорил Артур Шопенгауэр, «у толпы есть глаза и уши и немногое сверх того». Выйдя из подобного состояния, человек радуется обретению мыслительных способностей и уповает на их могущество, надеясь на скорейшее разрешение всех проблем и забывая про фактор времени. В. Ключевский раскрыл этот фактор одним вопросом и одним ответом: «Сколько времени нужно людям, чтобы понять прожитое ими столетие? Три столетия». На то, чтобы научиться мыслить, требуется определенный срок. Видимо, раза в два–три дольше того времени, которое нация провела в «эпохе толп». Потом только наступает «эпоха масс».