Знак Сокола - Дмитрий Хван
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через некоторое время по сигналу трубача конные варвары, ловко управляя лошадьми, развели свои ряды, словно занавесь, и к маньчжурам вышло двое знатных, судя по их украшенным доспехам, воинов. Один из них — чужеземец-христианин! Они, остановившись на некотором расстоянии от воинов чалэ-чжангиня, ожидали его, Дюньчэна. Он тронул поводья, не сводя глаз с чужеземца. Медвежья шапка, густые брови, дерзкий взгляд и ухмылка, спрятанная в бороде. Чужеземец сидел подбоченившись да поигрывая ремешком плётки. Дюньчэн не знал, каков ритуал приветствия у христиан, поэтому ждал, покуда чужак сам примется его приветствовать. Однако тот, немного поговорив с амурцем на незнакомом для маньчжура языке, даже не думал являть нингутскому чалэ-чжангиню какие-либо знаки уважения. Это немало озлобило маньчжура, но он сдержался и ждал от варваров слов приветствия.
Наконец, амурец, представившись Лавкаем, начальником железного конного войска, и представив чужеземца Симеоном, вторым человеком в крепости, спросил Дюньчэна, кто он такой.
— Я Дюньчэн, нингутский чалэ-чжангинь, присланный из самого Мукдена!
Чужеземец что-то спросил у амурца, посмеиваясь.
— Симеон спрашивает, как ты можешь быть начальником того, чего уже нет?
Маньчжур побелел от злости, сжав до боли кулаки:
— Мятежные варвары! За это преступление вы ещё заплатите! Империя Цин и наш великий император…
— Говорят, он умер?
Военный чиновник словно врезался с разбегу в каменную стену, воины сзади зароптали:
— Надо приходить с сильной армией! Проучить собак! Вырвать им языки!
Дюньчэн ценой неимоверных усилий проглотил неслыханное оскорбление и ледяным голосом объявил варварам о своём желании встретиться с их князем.
Амурец и бровью не повёл:
— Князь наш далеко отсюда и встречаться с тобой не будет, потому как ты не с посольством пришёл, а с воинами. Ты можешь встретиться с начальником крепости и окрестных земель.
Тогда Дюньчэн пожелал пройти к нему прямо сейчас. На что ему было отвечено, что-де такое количество вооружённых людей к крепости подпустить никак нельзя. Маньчжуру предложили отпустить своих воинов обратно, а самому вместе с двоими безоружными людьми войти в крепость. Дюньчэн скрепя сердце согласился.
— Тогда слезай с коня, сдавай оружие и проходи за мной, — сказал Лавкай маньчжуру.
Тот безропотно отдал подошедшему воину-амурцу свою саблю, кинжал и приказал Лифаню следовать за ним. После чего Дюньчэн отвёл коня к своим воинам и хлопнул его по крупу, дабы тот уходил прочь, и, не оборачиваясь, проследовал за чужеземцем и его даурским вассалом. Чиновник ощущал, что помимо заживо сжигающей его ненависти к чужакам и жажды снова увидеть свою семью его гложет какое-то неясное чувство.
Обойдя холм, маньчжурский военачальник увидел потрясающую картину. Во-первых, в глаза бросилась крепость, стоящая у реки. Она была очень необычна, Дюнь-чэн ещё не видывал такие укрепления. Во-вторых, по мере того как они приближались к ней, начальник смог рассмотреть и городок, что отстоял от крепости примерно на семь сотен шагов. Зажатый меж двух холмов, на гребнях которых стояли башенки и небольшие домишки, он также обзаводился крепостной стеной и рвом перед ней. Насыпаемый вал сразу же укреплялся брёвнами и камнем, чтобы по весне грунт не расплылся. На строительстве были заняты десятки людей, они постоянно сновали вверх и вниз, словно муравьи, не останавливаясь даже на мгновение. Работники вынимали грунт, засыпали его в ящик с небольшим деревянным колесом впереди и по деревянным мосткам толкали этот ящик наверх. Потом ссыпали землю на вал, в пространство между рядами брёвен вместе с камнем и трамбовали. Было видно, что работа ведётся по плану и каждый точно знает, что ему нужно сделать.
А через мгновение чалэ-чжангинь вздрогнул от протяжного рёва — по тёмной воде Сунгари шло два корабля. Как и говорили Дюньчэну ранее, это были те самые суда, что чадили из своего чрева бесовским дымом, это они разрушили до основания Нингуту!
Неподалёку от берега несколько десятков амурцев упражнялись с аркебузами, на которых был тот самый длинный нож, про который чиновник слышал ещё в Нингуте. Они по команде чужеземцев втыкали аркебузу в тряпичных кукол, набитых соломой и посаженных на деревянные шесты. Дюньчэн чувствовал, что происходит нечто неправильное, чего не должно быть. Опасность нависла над Цин с севера.
Матусевич смотрел на ворота из окна своего кабинета: скоро Дежнёв должен привести маньчжурского переговорщика. Что же, думал Игорь, поговорим. И пусть заодно этот маньчжур увидит нашу силу. И в первую очередь — силу воли и нежелание уступать ни в чём.
— Это вам не толпы амурских туземцев гонять, — негромко проговорил он.
Правда, кроме сильного характера нужна и сила оружия. Амурская часть княжества крепла год от года, именно сюда направлялось всё самое лучшее и новое, что было произведено в оружейных цехах Ангарии. На верфях Албазина поморами и переселенцами строились рыболовецкие корабли, ладьи, лодки. Недавно была заложена ещё одна канонерская лодка, уже пятая на Амуре. Машина, котёл, узлы механизмов и прочие металлические части конструкции канонерской лодки уже частью прибыли в главное амурское поселение.
Люди Бекетова, а до него Сазонова уверенно осваивали верхнее течение Амура, используя лояльных амурцев, называвших ангарцев братьями. Дауры и, в чуть меньшей степени, солоны охотно отдавали детей в школу, крестились, перенимали опыт обработки земли, участвовали в строительстве, их активно использовали в разведке и распространении слухов об ангарцах между разбросанными на большой территории поселениями амурцев.
Берега Амура вплоть до устья реки Бурея уже полностью были под контролем албазинского воеводы. Южнее Амура власть Албазина уже вышла за правый берег реки Кумары. На Сунгари пока было не столь благостно, но Матусевич старался, а его ставка на Лавкая себя целиком оправдала — даурский князец делал очень многое для того, чтобы власть Сунгарийска крепла день ото дня. А после того, как городок Наун будет вовлечён в орбиту Ангарского княжества, огромный выступ к северу, созданный течением Амура, будет срезан и колонизация этих земель станет лишь вопросом времени.
Дверь отворилась, и в кабинет воеводы зашёл Семён Дежнёв. Казак снял шапку.
— Игорь Олегович, так чего, маньчура ентого заводить?
После короткого кивка Матусевича атаман скрылся за дверью, воевода же сел за крепкий дубовый стол и в некотором напряжении ещё раз перебрал в уме все возможные варианты взаимоотношений с империей Цин. Единственное, что было ясно, — до мирного дележа Приамурья маньчжуров надобно было ещё не раз и не два макнуть лицом в кровавую лужу. И конечно, Игорь не допускал вредной мысли о недооценке соперника. Это лишь раз или два можно сглупить, не зная возможностей врага. А не единожды умывшись кровью, маньчжуры изменят тактику.
Снова скрипнули дверные петли. Зашёл всё тот же Дежнёв, за ним Лавкай, севшие по левую и правую стороны от воеводы. Семён Иванович уже знал, что в азиатской традиции по левую руку садился более важный человек, потому и занял это место. В середину комнаты прошло трое маньчжуров, шурша своими одеяниями. Лишь чалэ-чжангинь, являвшийся старшим среди них, смотрел смело, исподлобья, остальные же явно терялись в непривычной обстановке. За ними появились Лазарь и Стефан да два дюжих казака.
Дюньчэну поставили стул посреди кабинета, остальные расселись по лавкам, что стояли вдоль стен. Однако главный маньчжур остался стоять, с недоумением глядя на Матусевича.
Воевода обратился к Лавкаю:
— Скажи ему, чтобы садился, церемоний не будет. Он не посол. И пусть задаёт вопросы, время идёт.
Вскоре недовольный маньчжур сел на стул. Первый его вопрос был о Нингуте:
— Это твои люди уничтожили мою крепость?
— Да, — кивнул Игорь. — Я сам был там и отдавал приказы моим воинам.
— Почему вы напали?
— Ваши воины напали на мою крепость первыми. Уничтожение Нингуты было местью, — отвечал Матусевич. — И так будет каждый раз, если вы будете нападать снова.
— Вы, наверное, не понимаете, — произнёс Дюнь-чэн, сжимая кулаки. — За моей спиной империя, и мой император, мы сотрём вас!
— Ваш император мёртв. А чтобы стереть нас, вам нужно постараться. Ваша первая попытка не удалась, хотите попробовать ещё? — спокойным тоном сказал воевода. — Ты для этого привёл войско на развалины Нингуты? — Маньчжур молчал. — Я понимаю, зачем ты пришёл ко мне, — сложив ладони домиком, произнёс Игорь. — Ты хочешь вернуть Эрдени?
Перевод полковому начальнику не понадобился, он молниеносно встал, едва услышал имя жены, и бросился к столу воеводы, с грохотом опрокинув тяжёлый стул. Дежнёв успел подставить бок и толкнуть кинувшегося на Игоря маньчжура. Дюньчэн ударился о край стола и с трудом устоял на ногах. Атаман скрутил его, помог и Лавкай. Шипя от боли и гнева, Дюньчэн выкрикивал ругательства, понося чужеземцев. В углу кабинета вскрикнул Лифань, которого придавил к полу казак. Сотника конной стражи также уложили на пол, заломив руки. Матусевич не спеша встал и, положив ладонь на затылок маньчжурского военачальника, стал негромко говорить: