Рай под колпаком - Виталий Забирко

Валентин Сергеевич зашелся гомерическим хохотом.

— Напрасно смеетесь, — остудил я его, — Это вы все принимаете за игру, а он говорил вполне серьезно, и скоро здесь начнутся строительные работы. Так что готовьтесь к выселению.

— Да? — Улыбка сползла с лица Бескровного. — А вы знаете, я об этом не подумал… Решил поиграть в маниловщину, забыв о фактах… — Он, было, расстроился, затем махнул рукой. — Ну и черт с ним. Этот вечер, по крайней мере, наш. Идемте ужинать.

Я поплелся к рукомойнику, умылся, но холодная вода не взбодрила. Прав был Бескровный, не следовало засыпать на заходе солнца… Вытираясь полотенцем, я отошел от домика к краю обрыва. В городе как-то не обращал внимания, какие закаты в розовом раю, сейчас же впервые увидел. Солнце над горизонтом приобрело фиолетовый цвет, и от этого сумерки казались густыми, тревожными, нагоняющими тоску, которая и без того была беспросветной.

— Артем, сколько вас можно ждать? — позвал Валентин Сергеевич. — Коньяк выдыхается!

Я бросил последний взгляд на черную в сумеречном свете излучину реки и зашагал к беседке.

Валентин Сергеевич протянул к беседке шнур, и теперь стол освещала электрическая лампочка. От ее умиротворяющего света, отрезающего беседку от сумерек розового рая, казалось, что мы ужинаем на природе и ничего вокруг не изменилось. Но настроение это отнюдь не подняло. Не помог и коньяк — если пару часов назад я страстно желал напиться, то после сна желание как отрезало, и я выпил исключительно, чтобы поднять настроение. У Валентина Сергеевича тоже настроение из мажорного перешло в минорное, и мы ужинали молча.

Вяло закусив, я глубоко вдохнул посвежевший к ночи воздух и поморщился.

— Не пойму что-то… То ли у вас где-то фиалка растет, то ли запах от архитектора не выветрился.

Валентин Сергеевич принюхался. — Нет, это не от архитектора и не весенняя фиалка пахнет. Ночная фиалка, растут здесь несколько кустиков.

Глава 16

Всю ночь одуряюще пахло фиалкой, и я ненавидел этот запах даже во сне. Вставать и прикрывать окно было лень, и я лежал на сыроватых, как в купе поезда, простынях, дремал и мечтал о том, как завтра утром выкорчую все кустики фиалки к чертовой матери. О том, чтобы вырваться за пределы купола, я не мечтал несмотря на всю фантастичность ситуации, по-прежнему оставался рационалистом и маниловщиной, как Бескровный, не страдал.

Под утро, когда то ли мое обоняние притупилось, то ли концентрация аттрактантов фиалки в воздухе снизилась и ее запах сменился каким-то другим, более тонким, приятным, я наконец-то уснул. Спал без сновидений, но при этом чудилось, что кровать мягко, словно колыбель, покачивается из стороны в сторону, будто я на самом деле ехал в купе поезда, только стука колес не было слышно.

Проснулся поздно, часов в десять, и чувствовал себя усталым, разбитым и не выспавшимся, как никогда. В комнате пахло чем-то приятным, но чем именно, заторможенное сознание определить не могло. Я долго лежал с закрытыми глазами, ощущая на лице легкий прохладный ветерок из открытого окна, и пытался снова заснуть, чтобы проснуться с ясной головой, но ничего у меня не получилось. Тогда я открыл глаза, сел на кровати и замер от неожиданности.

Комната, в которой я проснулся, не имела ничего общего с комнатой в дачном домике Бескровного. Просторная, светлая, с двумя огромными окнами, она была похожа на картинку из рекламного проспекта — настолько идеальными смотрелись белые стены, потолок, матово-серый пол. Я сидел на низкой, удобной кровати, на стене висел плоский экран телевизора, в углу стоял стол с компьютером, а возле балконной двери, которую я вначале принял за окно, — кресло-качалка.

Я встал и, полный смятения, хотел выйти на балкон, но тут сзади раздался шорох. Обернувшись, я увидел, как кровать медленно вползает в стену и закрывается дверцами. Только тогда я обнаружил в гладких белых стенах практически незаметные большие двери. Однако открывать и обследовать, что за ними кроется, не стал — в первую очередь следовало разобраться, где я нахожусь. Свою одежду я нигде не увидел, поэтому, как был, в трусах, открыл дверь на балкон и вышел.

Балкон находился на втором этаже особняка, стоящего на холме у реки. Сзади, над крышей, нависала розовая стена купола, а перед домом простирался большой цветущий сад. Лишь тогда я понял, чем пахло в комнате — цвела вишня. Под балконом кто-то негромко разговаривал, я глянул вниз и увидел небольшой бассейн, возле которого на полированных гранитных плитах террасы раскачивался в кресле-качалке Валентин Сергеевич. Он вел с кем-то неторопливую беседу, но собеседника видно не было — скрывал большой козырек под балконом.

Перегнувшись через перила, я хотел окликнуть Бескровного, но спросонья из горла вырвалось лишь невразумительное мычание.

Валентин Сергеевич поднял голову, увидел меня, помахал рукой.

— С добрым утром! — поприветствовал он. — Как спалось в новом доме? Спускайтесь к нам.

Все еще плохо соображая, я вновь оглядел открывающуюся со второго этажа панораму и только тогда начал кое-что узнавать. Излучина реки, противоположный пологий берег и стена купола ничуть не изменились, зато косогор, на котором располагалось садоводческое товарищество «Заря», претерпел существенные изменения. Поросший жухлой прошлогодней травой пятачок у обрыва превратился в закованную в камень площадку, огороженную парапетом, земля в саду была ухоженной, между деревьями не проглядывало ни одного строения, а домик писателя стал вот таким вот особняком. Как и обещал «бригадир» в оранжевом комбинезоне — и выселять нас с писателем не пришлось. Поневоле позавидуешь таким технологиям домостроения.

Вернувшись в комнату, я опять испытал недоумение — выходных дверей не было. Лестницы с балкона во двор тоже. Как мне отсюда выйти, не прыгать же со второго этажа — тут метров пять будет…

Немного раскинув заторможенным сознанием, я обследовал дверцы в стенах. Вначале попал в небольшую комнату, где на свисающих с потолка кронштейнах был развешен богатый мужской гардероб, а у стен в одном ячеистом стеллаже стояла разнообразная обувь, а в другом — разложено по полочкам мужское белье. Следующая дверца вела в обширную туалетную комнату с ванной, душем, умывальником, унитазом, биде и еще черт-те чем. Не раздумывая, я забрался под душ, затем почистил зубы и побрился. После душа голова стала работать немного лучше, и я понял, для кого предназначалась одежда в соседней комнате. Вернувшись в гардеробную, я принципиально не стал рассматривать новые вещи, нашел свои джинсы, рубашку, куртку, кроссовки, оделся, обулся, вышел в комнату и открыл последнюю, третью дверцу. Она-то и оказалась выходом на винтовую лестницу, по которой я спустился в холл и, не обращая внимания на внутреннее убранство особняка, вышел на террасу.