Бруклинские ведьмы - Мэдди Доусон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего не отстойно, если твоя жизнь в результате наладится. И в любом случае у тебя будет крутая история, чтобы рассказать ее внукам, когда вы с Джереми будете праздновать золотую свадьбу. Про то, как ты дважды за год вышла замуж. Я думаю, это будет отличный рассказ.
Я иду на кухню, на ходу вскрывая конверт, и держу письмо в одной руке, пока другой открываю холодильник и достаю кувшин чая со льдом, затем беру в шкафчике стакан. Птицы у кормушки самозабвенно щебечут — вероятно, жалуются на жару, — и я останавливаюсь поглядеть на них, прихлебывая чай.
Когда я опускаю взгляд к письму, в глаза бросается имя Бликс.
«Уважаемая госпожа Макгроу, нашему адвокатскому бюро поручено распорядиться имуществом Бликс Марлен Холлидей…»
Имуществом? Бликс умерла?
Господи боже! Бликс умерла…
Я оседаю на один из кухонных стульев. Кладу письмо на стол и на миг закрываю глаза, вспоминая вечер моей свадьбы, когда она сказала, что ее жизнь близится к концу, а я не настояла, чтобы она рассказала подробнее. Как давно это было!
Я собиралась поддерживать с ней отношения — честно собиралась, — хотела рассказать ей о Джереми и о том, что теперь живу в Джексонвилле и что все со мной будет в порядке благодаря ее добрым пожеланиям насчет большой жизни и всего остального в таком роде… Нет, честно, я ужасно себя повела. Столько всего случилось за такое короткое время, а я ничего ей не рассказала. Хотя, вообще-то, с какой стати? Она двоюродная бабушка Ноа и — да, была ко мне добра, но она из его стана. Однако, даже уговаривая себя таким образом, я знаю — все это лишь оправдания, и чувствую себя ужасно виноватой. Вся эта моя новая жизнь во Флориде — знала ли Бликс каким-то образом, что я в конце концов тут окажусь? Проклятие! Я же понятия не имела, что она болела!
А теперь она умерла.
Вот дерьмо.
Я снова беру письмо и пробегаю его глазами.
«Наша недавно скончавшаяся клиентка, Бликс Холлидей, в своем последнем завещании назвала Вас в качестве наследницы ее недвижимости — дома на Беркли-Плейс в Бруклине, Нью-Йорк…»
Я роняю письмо.
Конечно же это ошибка. Иначе и быть не может. Наверняка Бликс завещала дом Ноа, а почтовые службы доставили письмо мне, потому что он торчит в какой-то африканской дыре, у которой и адреса-то нормального нет… а может, она оставила дом нам обоим в те приблизительно двадцать минут, что мы были женаты, а потом не удосужилась изменить завещание и вычеркнуть из него мое имя.
Но нет. Я подбираю письмо и читаю дальше. Если верить мистеру Санфорду, я — единственная наследница дома.
Я, Марни Макгроу.
Мистер Санфорд настаивает, чтобы я приехала в Бруклин так быстро, как только смогу. Лучше сделать это немедленно, потому что от меня потребуется принятие решений.
Я перечитываю заключительную часть письма.
«Я знаю, возможно, госпожа Макгроу, Вы удивлены, но моя клиентка хотела именно этого. Она неоднократно говорила мне о том, как надеется, что Вы станете жить в Бруклине и присматривать за домом. Совсем недавно, перед самой смертью, она призывала меня убедить Вас, что Вы должны срочно приехать в Бруклин, ознакомиться с условиями завещания и поучаствовать в принятии важных решений. И просила заверить в том, что Ваши расходы будут целиком возмещены. В соответствии с ее пожеланиями, на время организационных мероприятий Вы должны остановиться в завещанном Вам доме. Хочу также сообщить Вам, что квартиросъемщики ждут возможности с Вами познакомиться. И если Вы близко знали Бликс, которая была и моим дорогим другом, то также знаете, что она любила, чтобы все шло заведенным ею порядком и чтобы к ее пожеланиям относились с уважением.
Искренне Ваш, Чарльз Ф. Санфорд, эсквайр».
Вот тебе и раз! Я положила письмо и потерла виски. Бликс зовет меня. Раньше она меня приглашала, и я отказала ей — а теперь она требует, чтобы я приехала, теперь, когда уже слишком поздно. Слишком поздно, чтобы ее увидеть.
Почему? Чего она от меня хочет?
Я почти слышу ее голос: «Это твое приключение. Вперед!»
Серьезно? Мне предлагается приключение, когда я менее всего в нем нуждаюсь. Я гляжу в окно. Мимо него, мелькая крылышками, летит стрекоза.
Вечером я вручаю письмо Джереми, который читает его от начала до конца один раз, потом другой.
Oн уже собирается сделать это в третий раз, но я забираю письмо у него из рук. У него такое неодобрительное выражение лица, что я чувствую необходимость спрятать Бликс обратно в безопасное место у себя в сумочке между солнцезащитными очками и мешочком с принадлежностями для рисования.
— Я так понимаю, ты собираешься поехать ради этого в Бруклин, — говорит он самым невыразительным голосом. Ну еще бы. Он — прагматик, а тем, кто не знал Бликс, происходящего не понять.
— Ну да. Я забронировала билет на пятницу.
— На пятницу!
Он вздыхает. Я знаю, о чем он думает: ну вот, сидим мы в нашей любимой закусочной, где так хорошо говорится о кабриолетах, пляжах и островах, а приходится беседовать об этом. О постановлениях, которые не имеют к нам никакого отношения. О доме, про который мы тоже знать не знали и думать не думали. О поездке. Квартиросъемщиках. Бруклине. Чертовом Нью-Йорке. Какое нам до всего этого дело? И, догадываюсь я, хуже всего для него то, что двоюродная бабка моего бывшего мужа, человека, чье имя в присутствии Джереми мне даже произносить не разрешено, каким-то образом вернулась в мою жизнь, пусть даже и не напрямую. Должно быть, сейчас ему кажется, что Ноа лично явился в наши отношения, чтобы швырнуть гранату.
— Но откуда нам знать, что это не разводка? — говорит он. — Может, начнутся проблемы с законом. Осложнения. И к тому, нужно ли тебе с этим связываться? Ты же ее толком не знала.
Я помешиваю в своем стакане чай со льдом.
— Это не разводка. И я ее знала.
— У нее даже твоего нового адреса не было, — отмечает Джереми. — Разве это близкие отношения?
— Тут скорее моя вина, чем ее. Я не поддерживала с ней связь. Не знала, что она умирает, а то непременно стала бы с ней общаться. Она завещала мне свой
