Плюс - Макэлрой Джозеф

«Ты ведь не хочешь длиться вечно», — Въедливый Голос знал, как сказать, И: «В чем будет преимущество капсулы, способной менять размер?»

Может, Въедливый Голос знал тогда, что было у Имп Плюса в голове. Въедливый Голос привязывал себя к факту.

Связь была там на самом деле. Тогда Имп Плюс это знал. Но какая связь теперь?

Никакой, кроме вмешательства Въедливого Голоса посредством Центра, чтобы опять подвергнуть Имп Плюса проверке и убедиться, он ли там или чужой исследователь. Нет, связи были не там, а здесь. С Солнцем. С силой косы. Связи среди него самого.

Но лишь бы были связи, которых он желал, — в этом было дело?

Лишь бы были связи, в каких он нуждался. Альбедо, сказала ложноширь среди поворотов существа Имп Плюса, — сказала тихо или хрипло сквозь ресничные бахромы, медленно преобразуясь в структуры шафрановых солей — Альбедо, альбедо.

И из одного поступило прежнее давление, и Имп Плюс сказал себе, что, возможно, ничего из того, что он думал найти здесь, не было чем-то, а лишь воспоминанием из ветреных тормозных парашютов Земли: но эта мысль не была достаточно активной, чтобы растворить давящую коагуляцию — для этого использовали слово коагуляция. Но это было словом Центра. Он набирал некоторые слова Центра, которые сами напрашивались на использование. Но для чего?

Но затем в давлении и перевернутой пропасти безразличия, коагуляция, что, подобно дальнейшим процессам, замедлялась, отвердевала и густела вокруг, закрепляя его от функции по нечто с покрытыми коркой углами, собрала и перенесла застопорившееся присутствие Солнечных кос в свет, который сейчас глубоко внутри растений открыл хлоропласты. Которые Имп Плюс видел настолько хорошо, что видел электроны и дыры. В спешке. Обещанное перемещение, которое, казалось, позволит ему выйти за пределы ИМП, чтобы увидеть, как Солнце бьет в фотоэлектрические элементы-клетки в солнечных панелях и выводит электроны из этих элементов в цепь энергии.

О которой Въедливому Голосу было необязательно сообщать Имп Плюсу. Так как Имп Плюс раньше был кем-то. То есть тем, кто знал ультрамикроны.

Две ложношири под прямым углом пытались растрястись влагой. Продольные драпировки откристаллизовались прочь от шафранового к обесцвеченному, как у давно развеявшегося перекреста зрительных нервов.

Но ночное тепло поступило не от подобной забавы. Тепло наталкивалось на эту, теперь почти полностью внутреннюю спираль, ныне настолько постоянную, что не возвращалось, потому что никуда не исчезало.

Оно должно было уйти куда-то: или никуда не уходить, разве что в «Ятерьное деление» ложношири. Он не мог избавиться от рыбы. Скопа на побережье падала камнем и ее кратко затягивала под воду ее жертва. Видение Имп Плюсом бредений ускорялось или бредения замедлялись так, что они были закреплены, минуя таким образом двигательные — и минуя цвет — функции, а затем вновь призывались в новое твердое тело. Определенные бредения — по крайней мере, внутри себя — двигались, как окружности, в одну сторону; определенные внутренние диаметрально уже двигались в другую. Ряд морфогенов, больше, чем, как он думал, у него было, склонялся через две или три ложношири (точно две или три), сросшихся вместе ближе, и ряд морфоген-наростов, присоединив внутренних ложноширей к внешним, мигал красным так медленно, что ряд растянулся в свет все мягче и мягче, пока Имп Плюс, недоумевая, почему он больше не растягивается, не увидел, что он больше не растягивается.

Он думал, что если, как прежде во время давления от пыли шестеренок, мысль коагулировала без большего размышления, тогда все равно могла возникнуть потребность для коагуляции, иная, нежели неудача. И то, что думала Земля, Имп Плюс знал, было заблуждением. Потому должна ли была Земля считать себя центром радиуса Имп Плюса.

Въедливый Голос, должно быть, знал, что у Имп Плюса в голове. Имп Плюс намеревался жить. Капсула — даже многогранная ИМП с беспрецедентным окном — могла быть выстроена под увеличение; но она должна где-то остановиться. Имп Плюс вырос так, что втиснул капсулу, а затем уже сделал многое другое. Сжался, перегруппировался, его превратило в другие движения. В электрическое движение тоже, даже если чтоб контролировать орбиту капсулы, он не знал. Тем временем великое Солнце в своих формах использовало ятерь, где могло. А Имп Плюс вплел в него свое солнце, которое принес с собой с Земли размножаться. Но если эти солнца вплелись частично из-за желания Имп Плюса, памятного с тех последних недель Земной решимости, и если те косы, струящиеся по трубке к растениям, постоянно разрывали связь воды данного объема воды, чтобы потом приумножить и приумножить элементы связи, а затем возобновить их связь для создания сетчатого увеличения воды, то он знал лишь, что это может произойти: а не то, что произошло.

Но хотел ли он, чтобы это происходило всегда? Что бы он делал, если б так и было? Капли сладкого потока толкались по трубке вверх. Ему не нужно, но он теперь не нашел никакого сладко-глаза поддержать его парение сквозь к микровзору, что у него несомненно был.

Что было системой жизнеобеспечения? 

И затем он увидел, что это был за вопрос. И сделал так зрением, которого прежде не знал. И нахождением этих образцов вопросов.

Вопросом было то, на что был ответ.

Дрожь пустила зыбь по диаметральному чему-то или оси, которой стали морфоген-наросты, и он думал, что тройственные единицы, которые с Солнечными косами разделяли трубку, ведущую вниз, были двуокисью углерода. Имп Плюс видел, что кислород (также не в одиночку) продолжает возвращаться вверх по трубке от растений даже сейчас ночью при темном цикле. Он видел смешение с солнцами и другими силами в телах, бывших кожухами растениям, он также увидел прежде в главной системе колец сине-черных тел зеленой идеи глубоко внутри решетчатых хлоропластов водорослей.

Но увидеть эти полуизвестные — это не найти путь насквозь к себе. Он удерживал и был удерживаем: он был тем, что видел: пластины были равно одинаковы: путь был сквозь решетку, позволяя ему видеть, что, как хлоропласты могли быть электрическими полупроводниками, как солнечные элементы-клетки, установленные снаружи рядом с солнечными телескопами и приемниками альбедо, так и он имел свою субстанцию, полупроводниковые решетки перемещающихся электронов и перемещающихся дыр; и, невесомое, это все могло стать чище, как стали другие полупроводники через поколения работы на орбите.

Полупроводник. Вот чем был Имп Плюс.

Но путь, им обнаруженный, не был зрением; путь был сквозь него.

К ограде настолько по-Земному отдаленной, что сквозь нее не будет видно.

Пока после он не услышал, что Въедливый Голос видит насквозь.

И тогда Имп Плюс имел значение двух сальмонелл. В невесомом пространстве одна размножалась в три раза быстрее другой; поскольку трехкратная, в отличии от другой, подвергалась облучению: было ли это излучением?

Что вернуло его: взяло и качнуло его назад: пырнуло его таким ожогом тормозной ракеты, что его орбита распалась: вернуло его назад, но не к тому, что было излучением, а к тому, что было подвержено облучению.

Но ложноширящиеся рокоты уже начали нанизывать сеть гармонии. Музыку для его мембран. Поэтому он очень старался увидеть смысл в том, что сейчас стреляло в него сетку за сеткой под напряжением из Земной ограды, но уже без пульсирующей вспышки красного: и эти сетки рассказали ему, что изменения скоростей невесомости, вызванные излучением, еще могут также замедлять некоторые процессы и тем самым давать облученным клеткам шанс залечить свои травмы или хотя бы сделать жизненно важным разрастания, которых этим клеткам не избежать.

Но сквозь музыку ложноширей Имп Плюс обрел припев альбедо, альбедо как нежную тягу тормозной ракеты, не слышимую, а лишь припоминаемую. И в том, что он принял как парение себя, он знал, что альбедо было не более, чем Солнечным излучением, вернувшимся с Земли, и что отрава, рассеиваемая по всему нему рассвет за рассветом из ныне рассеянной пламенной железы и всего остального его, была ядом.