Внеклассное чтение. Том 2 - Борис Акунин

Бедный Фондорин! Как он ошибся, считая, что доставил своего друга в безопасное место! Несчастная Павлина! Ее жертва будет напрасной.

А более всего следовало пожалеть себя. Не зря сулила Малаша своему питомцу короткий век.

Было время, когда маленькому Мите его спаленка представлялась самым надежным убежищем на свете, а сейчас он сидел и дрожал, боясь заглянуть в углы, где сгустились темные, страшные тени. Единственная свечка на столике горела тускло, ровно, будто над покойником.

А что если Маслов и отъезда ждать не станет, подумалось вдруг Митридату. Зачем ему на себя подозрение навлекать? Доверили ответственному человеку ребенка, а он не уберег. Государыня рассердится, она и так своего охранителя не очень-то жалует.

Другое дело, если неудачливый малютка скоропостижно преставится, еще находясь под отчей крышей. Тут уж к Прохору Ивановичу какие упреки?

И надо же так случиться, что, едва Мите пришла в голову эта мысль, ужаснейшая из всех, как дверь тихонечко пискнула и стала понемножку открываться.

Задвижку надо было закрыть! Не додумался!

В щель просунулася голова, в потемках не разглядеть, чья. Но сверху и по бокам сей предмет был черный, обвислый: парик с буклями. Он!

Увидев, что мальчик еще не ложился, Маслов скрытничать перестал. Открыл створку до конца, вошел.

— Не спится? — ласково спросил он. — А мне, старику, и подавно. Всё думы, соображения разные. Сядем рядком, потолкуем, ладком?

Дверь прикрыл и, заслонив ее спиной, задвинул щеколду — этот скрытный маневр был выдан тихим полязгиванием.

Может, какой-нибудь другой мальчик, проворней рассудком или отважней, придумал бы что-нибудь иное, а Митя поступил просто, как велело естество: завизжал что было мочи. Без слов, но очень громко.

Примерно так:

— И-и-и-и-и-и!!!

И так:

— У-у-у-у-у-у-у-у-у!!!!

И еще так:

— Папенька-а-а-а-а-а-а!!!

Прохор Иванович свою мопсову челюсть отвесил, а сказать ничего не сказал. Да если б и попытался, вряд ли бы вышло, при таком-то шуме.

Прибежали, заколотили в дверь. Митя как голоса услышал, сразу нечленораздельно вопить перестал, перешел на осмысленное:

— Я здесь! Сюда!

Куда Маслову деваться? Открыл задвижку, посторонился.

А в спальню кинулись и Жорж, и Малаша, и папенька с маменькой, и еще там был кто-то, не разглядеть.

— Что… что такое? — вскричал Алексей Воинович. — Что с тобой, сын мой? Приснилось что-ниб…

Тут он увидел Митиного ночного гостя и осекся.

— Ва… ваше превосхо… Что случилось?

Тайный советник, судя по недоуменно разведенным рукам, собирался врать, но Митя его опередил.

Бросился к папеньке.

— Я с ним не поеду! Он — Маг!

— Ну, конечно, приснилось, — улыбнулся папенька. — Какой маг? Это же…

— Великий! Из тайного ордена! Он убить меня хочет!

И стал объяснять, но, поскольку очень волновался, слишком частил — папенька лишь глазами хлопал, а в толк взять не мог.

Зато Маслов понял.

— Вон! — махнул он слугам. — Не вашего ума дело! Да смотрите мне, не подслушивать — в каторге сгною.

И снова дверь на засов закрыл, только теперь уже безо всякой тайности.

— Глядите, глядите! — закричал Митя родителям. — Он больше и не прячется! Скажите, чтоб парик снял! У него там под волосами знаки! Он заговорщик!

— Не шуми так! — Маменька закрыла уши. — Это несносно! У меня завтра будет мигрень!

Открыла дверь и вышла — вот как. А Маслов, злодей, опять щеколдой — вжик.

Вся надежда теперь была на папеньку.

— Что ты такое говоришь, душа моя? — растерянно пробормотал он. — Какие знаки? И почему ты называешь Прохора Ивановича заговорщиком? Как можно?

Ну как ему объяснить, чтоб понял, чтоб поверил? Да еще в присутствии этого!

— Вот, читайте! — воскликнул Митя и подал отцу письмо Великого Мага.

Алексей Воинович склонился над свечкой, стал читать.

А Прохор Иванович со вздохом сказал:

— Не зря я за тобой, дружок, гонялся. Не в меру востер. Был бы умом потусклее, можно было бы оставить среди живущих, а так увы. Невозможно.

Папенька от таких слов письмо выронил. Вряд ли успел дочитать и тем более вникнуть.

— Что вы говорите, ваше превосходительство?! Ведь это сын мой!

Выражение лица Прохора Ивановича удивительным образом переменилось: взгляд заблистал спокойно и властно, лоб разгладился и даже вислые собачьи брыли теперь казались не смешными, а исполненными воли и величия.

— Твой сын смертельно заболел, — сказал Великий Маг отставному секунд-ротмистру суровым, непререкаемым тоном. — Жить ему осталось всего ничего. Он при смерти, разве ты не видишь? Спасти его ты не в силах, можешь лишь сам заразиться неизлечимой хворью. Если не отойдешь в сторону — ты тоже не жилец.

Алексей Воинович ужаснейше побледнел.

— Но… я ничего не понял! Какой-то маг, какие-то знаки… Ваше превосходительство, умоляю! Чем я… чем мы вас прогневали?

— Ты глуп, Карпов, и в этом твое счастье. Сядь. — Маслов слегка толкнул папеньку в грудь, и тот попятился, сел на кровать. — Только поэтому я могу оставить тебе жизнь. Да не просто оставлю, а вознесу тебя на высоты, какие тебе не снились. Знаю, предел твоих мечтаний — услаждать похоть полудохлой старухи. Я же могу дать тебе неизмеримо больше. Мне нужен доверенный помощник. Безымянность во многих смыслах полезна, но по временам крайне неудобна. Обычным слугам не всё доверишь — так можно себя и выдать…

— Я… я всё равно не понимаю… — пролепетал Алексей Воинович.

— То-то и хорошо. Мне не нужен шустрый, от такого жди измены или ненужного извива мысли. Ты же удовольствуешься ролью моего рычага, посредством которого я буду приводить в движение махины. Ты будешь единственный из живущих, кто знает про знаки, и уже одно это вознесет тебя надо всеми.

— Папенька, не слушайте его, он врет! — крикнул Митя, чтобы родитель поскорей пришел в себя, очнулся. — Вы не единственный, кому будет ведомо про знаки на его теле! Еще Мартын знает, глухой экзекутор! А раз Маслов вам в этом врет, то и всё прочее ложь, только чтоб заморочить!

Тайный советник посмотрел на Митю и улыбнулся.

— Бедный Мартын Исповедник. Помер он, Митюша. В тот же самый вечер, когда мы так неудачно допросили Пикина. Выпил Мартынушка протухшей водки и приказал себя поминать. Если б он не только глухой, а еще и немой был, тогда ладно бы. А так нельзя, сам понимаешь. Ты ведь у нас умник. Догадался ведь в тот же вечер к себе не возвращаться, сбежал из Питера.

Так вот он чего больше всего испугался, дошло до Митридата. Что я в тот же вечер исчез. Не знает про изгнание из Эдема! Откуда ему? Решил, что я всё понял и пустился в бега — от него, от Великого Мага. Так, получается, Пикин мне тогда жизнь спас, вышвырнувши из окна?

— Я не зверь, но ведь большое дело на мне, — продолжил Прохор Иванович. — Сколько людей в меня верят, и каких людей — не твоему батьке чета. Светлые головы, радетели Отечества. По одному подбирал, как жемчужины в ожерелье. Как за дело возьмемся — у нас горы прогнутся, реки вспять потекут. А тут ты. Я людей хорошо знаю, изучил за долгую службу. У тебя талант из цифири корень извлекать, а я умею то же с людишками производить, каждого до самого корня вижу. Вижу и тебя. Ты мозгами резв, да не мудр. И мудрым никогда не станешь, потому что душонкой слаб. Гниль в тебе, которую для красоты жалостью зовут. Не способен ты к нерассуждающему повиновению. От тебя большое дело погибнуть может. Сам рассуди — можно ль тебе жить? Никак нельзя.

Верно, оттого что, говоря это, тайный советник смотрел на Митю и не цепенил папеньку своим магнетическим взором, Алексей Воинович скинул морок, стал приходить в себя.

— Не поспеваю мыслью за вашими речениями, — воскликнул он, подбежав к сыну и обняв его, — но вижу, что вы желаете Митридату погибели. Сжальтесь над младенцем! Или уж разите нас обоих!

Сказал — и рубашку рванул, как бы обнажая грудь. Никогда папенька не был таким красивым, как в этот миг!

Но Маслов родительской самоотверженностью не восхитился, равнодушно пожал плечами:

— Гляди. Мне что одного похерить, что двоих. Только не будь еще глупей, чем я про тебя думаю. Чем лишиться всего, лучше потерять часть. У тебя ведь есть и другой сын. Решай, Карпов. У меня театры разводить времени нет. Желаешь умереть — умрешь. Хочешь жить — поедешь, со мной в Питер. Жену и старшего сына бери с собой. Для начала выговорю тебе чин статского советника, да в память о царицыном воспитаннике тысячонку душ. Для утешения. Но это пустяки. Скоро свершится некое событие, после которого мой помощник получит всё, что пожелает — хоть графский титул, хоть министерство. Только служи верно, не двурушничай.

— Графский титул? — повторил Алексей Воинович. — Ми… министерство?

И вдруг перестал быть красивым.

— Да. Или смерть. Выбирай.