Злые боги Нью-Йорка - Линдси Фэй

Шэф Мэтселл улыбнулся и стукнул гусиным пером по губам. Только раз.

– Такой большой город вмещает все виды людей. К сожалению, именно те, кто меньше всего уважает закон и порядок, создали свой особый язык, истоки которого теряются в тумане британской истории. То, что вы видите перед собой, – зачатки лексикона брызгального наречия. Если хотите, бандитский лексикон.

– Вряд ли вам понадобится моя помощь, вы слишком основательно знаете образ действий жуликов.

Он рассмеялся. Я посмотрел на его записи, уверенные, немного заносчивые и перевернутые вверх ногами. Записать язык преступников – вдохновенная идея, неохотно признал я. Но что толку знать брызги, если фактическое расследование преступления не совпадает с повесткой дня демократов?

– Мистер Уайлд, мне не нужна ваша помощь с лексиконом. Вообще-то я предпочту занять ваше время другими делами. Теперь я знаю, насколько сильно вы переживаете об этом деле. Знаете, мне было интересно. Что вы чувствуете.

– Именно то, что должен чувствовать человек, когда речь идет о мертвых птенчиках, – холодно ответил я.

– Я вас понимаю. Но мне бы хотелось, чтобы и вы поняли, как непрочна наша организация. Скажите, из вашего собственного опыта, людям нравятся «медные звезды»?

Я неохотно помотал головой. На каждого человека, благословляющего нашу бдительность, приходился другой, разглагольствующий о свободных улицах и духе революции.

– Полиция Харпера была бесполезна, – продолжал Мэтселл, – и именно поэтому она провалилась. Дело не в том, что наш город не понимает, насколько сильно нам требуются правоохранительные органы. А в том, что нью-йоркцы едят некомпетентных на завтрак, а наши преступники приправляют свои аргументы языком патриотизма. Я компетентен, мистер Уайлд, но нахожусь в очень сложном положении: чрезвычайно трудно расследовать преступления хоть сколько-нибудь заметной давности. Практически невозможно. Проходит день, неделя, и все следы, оставленные преступником, исчезают. Сейчас мы говорим о серии преступлений, которые раскачивают весь город и могут подорвать основу избирателей всей Демократической партии. И если мы не раскроем эти преступления, если покажем, что так же беспомощны, как и те синесюртучные пустозвоны, которых мы заменили, меня ничуть не удивит будущая победа вигов и роспуск «медных звезд». Они предпочитают вливать свои деньги в банки и промышленность.

– Вы все думаете только о проклятой партии, – прошипел я.

– Она дала вам эту должность, верно?

– Не велика честь. Вам подойдет любой негодяй, который умеет махать дубинкой со свинцом.

Джордж Вашингтон Мэтселл нахмурился и побарабанил пальцами.

– Мы оба знаем, что это не совсем так. Есть разные виды полицейских, как в любой группе людей. Некоторые хотят охранять улицы, а некоторые – пользоваться на тех же самых улицах преимуществами медной звезды. Я первым признаю, что среди моих полицейских есть негодяи, но тут уж ничего не поделаешь, это ради партии. Я утверждаю, что лучше терпеть нескольких полезных жуликов, чем лишиться всей полиции. А значит, у нас есть мертвые кролики, есть порядочные люди, и все они патрулируют улицы. А еще есть вы.

– И что же есть я?

Я даже не пытался скрыть гримасу. Казалось, она уже прилипла к моему лицу.

– Видите ли, все остальные предотвращают преступления. Патрульные и капитаны. Но одно дело – предотвращать их, и совсем другое – расследовать уже совершенные. Подозреваю, мистер Уайлд, что это как раз ваша работа. Расследование свершившегося факта. Видите ли, не каждый на такое способен. И ей-богу, вы этим и займетесь. Отгадайте загадку и доложите мне, и только мне.

– Какую именно загадку? – спросил я.

Он дружелюбно развел руками и опустил их на стол.

– Вам известна другая?

Я взглянул на карту Мэтселла; в моей голове сверкали и метались мысли, как ножи в драке. Я смотрел на ту точку, где заканчивался город, где под бессловесными деревьями спрятали птенчиков. Я хотел знать, как они там оказались. Я мало что так хотел и никогда еще не испытывал подобных чувств к головоломкам. Отчасти из-за Птички, наряду с остальными, но на деле все было еще проще. Присматривать за баром – бесконечная череда дней, одних и тех же разговоров, снова и снова, а на закуску – мечты о собственном пароме и куске земли на Стейтен-Айленд. Чтобы не потерять интерес к работе, тебе приходится разгадывать клиентов, основываясь на здравом смысле. Но неважно, правильно ли ты угадал – через час после закрытия ты все забудешь, а на следующий день новый клиент сотрет в памяти все следы вчерашнего. Но сейчас у меня была единственная цель – гора, на которую можно забраться и увидеть вершину собственными глазами. И я хотел знать.

И, кажется, шеф тоже пылал желанием узнать. Несмотря на демократов.

– Верно, я думаю только об одной, – тихо сказал я.

– Тогда вам лучше взять это, – ответил он, протянув мне медную звезду и ухитрившись скрыть самодовольство.

– Вы вернули меня в патрульные, просто чтобы посмотреть, как я поступлю?

– Все оказалось намного яснее, чем я ожидал.

Я прикрепил звезду к лацкану. И почувствовал себя заметно лучше.

– Мне нужно немного денег, – признался я. – Для дела, даю вам слово. Подмаслить газетчиков.

– Очень умно с вашей стороны. Если требуется, берите средства у вашего брата. На завтрашнем собрании он получит партийные пожертвования, наличные, еще не занесенные в приходные книги. Не говорите об этом деле никому, за исключением капитана Уайлда и мистера Писта, если вам вдруг понадобится еще один союзник. Человек, который написал в газеты, – безумец. Никаких мертвых птенчиков нет и не было. Вы меня поняли? И если за этим позорным куском дерьма стоит кто-то из «медных звезд», я возьму его за яйца. Прежде чем уйти, напишите отчет о той пороховой бочке, которую вы сегодня успели потушить.

– Удачи вам с лексиконом, – примирительно сказал я от двери, касаясь полей шляпы. – Это и вправду очень полезная идея.

– Это самая полезная идея, которая когда-либо приходила мне в голову, не считая идеи привлечь определенного полицейского к расследованию конкретного преступления, – спокойно ответил он. – Выметайтесь из моего кабинета, мистер Уайлд. И никому ни слова.

Я написал отчет. Тщательно выписав «нападение с целью убийства», «угроза жизни», «хулиганство в общественном месте в состоянии опьянения» и многое другое. Честный способ рассчитаться за репу. Затем, раз уж я не располагал средствами для подкупа газетчиков и очень хотел поговорить с Птичкой, я пошел домой, на Элизабет-стрит, отражая полями шляпы тяжелые копья позднего августовского солнца. Не доходя двадцати ярдов до своей двери, я повстречал сюрприз.

У моей двери ждал прекрасный экипаж, какие никогда не останавливаются у пекарни миссис Боэм. От дорожной пыли безупречная черная краска казалась матовой.

Я остановился, изучая объект. Черный возница сидел на козлах, обратив ко мне залитый потом затылок. Я привстал на цыпочки, вытянул шею и заглянул в экипаж. Возможно, ожидая увидеть докторский саквояж Питера Палсгрейва, как по волшебству явившегося нам на помощь. Или брошенные на сиденье записи к завтрашнему выпуску, оставленные владельцем газеты, который захотел вытащить из меня подробности сегодняшнего происшествия.

Но внутри было пусто. Только намек на фиалки, смешанный с запахами улицы и нагретых кожаных сидений. Похолодев, я развернулся и нырнул в пекарню.

Ни миссис Боэм. Ни Птички, если уж на то пошло. Мои мышцы сдавило спазмом. Внутри сидела Шелковая Марш, улыбающийся ангел с пустой душой, и пила за пекарским столом остывший чай. Аромат фиалок и платье самого чарующего из оттенков зеленого.

– Прошу прощения за неожиданный визит, мистер Уайлд, – сказала она с отработанной застенчивостью. – Надеюсь, вы не сочтете меня бестактной, но я… Я очень расстроена. Ваша хозяйка ушла разносить товар, но была так любезна, что сначала приготовила мне чай. Налить вам чашечку?

«Помни, тебе не нужно выглядеть дружелюбно, – подумал я, – и вполне естественно казаться удивленным. Расценивай разговор как возможность, не раскрывай карты и моли Бога, чтобы Птичка оставалась наверху».

– У меня мало времени, мадам Марш. И признаюсь, я несколько удивлен. Я полагал, что вы захотите увидеть моего брата, если чувствуете себя… расстроенной.

Шелковая Марш налила мне чаю, печально выгнув розовые губы. К своему ужасу, я понял, что аккуратно сложено и лежит на стуле у нее за спиной, рядом с мешками муки. Тщательно выстиранная миссис Боэм ночная рубашка Птички. Ее следовало либо сохранить как улику, либо сжечь, но вместо этого она пала жертвой рачительной хозяйки, уступив известняку и щелочи. У меня не было ни единого способа узнать, заметила ли ее Шелковая Марш, не выдав при этом себя.