Жаркие ночи в Майами - Пат Бут

Капитан полиции направлялся к ним. За ним следовал адвокат Арагонов. Росетти не мог далее терпеть.

— Мне позвонил Дон Бланкхарт и предложил тебе контракт на два года с «Уитни энтерпрайзис». Точно не знаю, но он может принести пять миллионов или даже больше. — Джонни отступил на шаг, чтобы посмотреть, как она воспримет такую бомбу.

Лайза склонила голову набок и улыбнулась.

— Пять миллионов долларов, — сказала она наконец, потом повернулась и сделала пируэт на каблуках, прищелкивая пальцами. — Ха! Пять миллионов долларов!

— Разве это не замечательно?

— Это замечательно, замечательно… для меня.

— Для нас, — поправил ее Росетти. Семьдесят пять процентов лучше, чем пятнадцать, но и пятнадцать процентов — это не какая-нибудь мелочь, особенно если учитывать, что работать-то будет Лайза.

— Нет-нет, Джонни, это замечательно для меня, но совсем не замечательно для тебя.

— О чем ты говоришь?

— Я ждала подходящего момента, чтобы сообщить тебе, Джонни, и, знаешь, я думаю, что сейчас именно такой момент.

— Что сообщить? Что за бред?

— Сообщить, что ты больше не мой агент. Я ухожу. Теперь я для тебя в прошлом. Я больше не работаю на «Элли».

Джонни раскрыл рот, но слова застряли у него в глотке.

— Ты нашла другого агента? — наконец выдавил он из себя, захлебываясь слюной.

— Да, — ответила Лайза Родригес. — Я буду работать с Кристой Кенвуд.

12

Ки-Уэст

— Ты работаешь, папа?

Дочь стояла на пороге и с шаловливой улыбкой толкала дверь взад-вперед. На девочке была соломенная шляпка с черной лентой, розовая кофточка с надписью «Рождена, чтобы быть красоткой», черные поношенные шорты и грязноватые теннисные туфли. В свои пять лет она уже наряжалась так, чтобы поразить отца.

Питер Стайн откинулся на спинку кресла и улыбнулся.

— А, Камилла! — сказал он. — Нет, на самом деле я не работаю.

Разве, когда просто сидишь перед пишущей машинкой, ты работаешь? Разве ты пишешь, когда просто обдумываешь, что написать? Кто знает? Когда день идет к концу, кому какое дело? Никто не просит писателя писать, и у плотников, наверное, тоже свои проблемы, хотя сейчас Питер Стайн не мог вообразить, что это за проблемы.

— Замечательно, — сказала дочь, — тогда я вхожу.

Она подбежала к нему, Питер развернулся в кресле и обнял ее, когда Камилла прильнула к нему, положив голову ему на колено. Какое-то время они не двигались, целиком поглощенные любовью друг к другу, но он знал, что это ненадолго: Камилла никогда не оставалась спокойной, всегда о чем-то спрашивала, чего-то хотела… Этим она была немного похожа на него, но в ребенке все это выглядело так привлекательно!

— Ты пишешь книгу, — сказала она.

Для Питера это утверждение прозвучало как обвинение.

— Да, пишу, и это очень трудно.

— Я мешаю тебе работать?

— Нет, дорогая. Я сам себе мешаю.

Она хихикнула.

— Нельзя мешать самому себе. Это обман.

— Да, это обман. Ты права. Я обманываю самого себя.

— Ты мой глупый папочка, — сказала она, но при этом ткнулась в него носом, показывая, что вовсе не считает его глупым, что в действительности он — самый замечательный папочка на свете.

— Луиза разрешила тебе пойти ко мне? — коварно спросил Питер.

Большая толстая няня всегда пыталась выкроить себе время на дневные «мыльные оперы». Она знала, что если Камилле удастся просочиться в его рабочий кабинет, запретную для нее территорию, то девочка благодаря своему обаянию сумеет пробыть у отца все время, пока идет «Санта-Барбара» и значительная часть «Дней нашей жизни».

— Нет, она смотрит телевизор, а мне скучно, вот я и пришла сюда. Папа, можно мне поиграть с твоей пишущей машинкой?

Могу я попиликать на твоем «Страдивари»? Могу я поплясать на твоем «Стейнвее»?

— Да, дорогая, только будь осторожна. Твой папа очень любит свою пишущую машинку.

— Так же, как меня? — В голосе обвинительные нотки.

— Нет, дорогая. Папа любит тебя больше всего на свете.

Это была правда, но не совсем вся. Потому что в голове у него была книга, которая никак не получалась, книга, которая зрела в нем уже два несчастных года. Он любил эту книгу и ненавидел за ту боль, которую она ему причиняет и будет причинять, пока какая-то будущая книга не сотрет ее из памяти.

Камилла села к нему на колено и принялась стучать по клавишам: ттобпряткисюжзщтанцылаут.

— Смотри. Это я тебе написала.

Она вынула лист бумаги из машинки и с горделивой улыбкой вручила отцу.

Тот внимательно посмотрел на буквы.

— Что там написано, папа? Прочитай.

— Ты очень хорошо написала, дорогая. Я могу различить два слова, почти три. Это на два с хвостиком слова больше, чем я сочинил за весь день, и мне кажется, что это хорошие слова. «Прятки» и «танцы». Главное, о чем сейчас пишут в книгах, — как получше спрятаться от мира и поразвлечься.

— Что?

Камилла склонила головку набок, шляпка съехала и чуть не упала. Он просто не мог не поцеловать девочку. О Боже, как она прелестна!

Она стерла след поцелуя тыльной стороной ладони, но выглядела довольной.

— А ты тоже играешь в прятки и развлекаешься, папа?

— Да. Я годами прячусь здесь, а потом отправляюсь в такие места, как Майами, и тогда все устраивают вокруг меня большой шум, я езжу в длинных лимузинах, пью шампанское, и все говорят мне, какой я умный.

— Ты почитаешь мне свою книжку, когда я буду ложиться спать? Там есть про разных зверушек?

Дочь взялась за ворот его распахнутой рубашки и заглянула ему в глаза, и сердце его растаяло.

— Дорогая, я был бы рад почитать тебе, но думаю, что тебе это покажется скучным.

— Как Луизин телевизор?

— Нет, не так, как Луизин телевизор, по-другому. Эта книга скучна для маленьких девочек, но не для взрослых.

Боже, как опасно разговаривать с детьми! Дети многое проясняют. Может быть, его книга будет скучна для взрослых и интересна детям. Это зависит от взрослого. Зависит от ребенка. Черт побери, а есть ли какая-то разница между теми и другими, не считая жизненного опыта — названия, которое люди дают своим ошибкам.

— Как она называется?

— Она называется «Мечта, которая мне снилась».

— Почему?

— Потому что я однажды прочитал фразу в романе одного писателя, которого звали Виктор Гюго. Там было сказано: «Жизнь убила мечту, которая мне снилась». Вот об этом моя книга. Это трудно объяснить, но мечты вдохновляют нас, и нужно притворяться, будто они реальны, иначе жизнь потеряет всякий смысл. Но на самом деле мечты оказываются нереальными, реальность убивает их, и, когда они умирают, нам очень грустно.