Когда Солнце было богом - Зенон Косидовский

Как-то раз он явился к судовладельцу Шредеру и попросил взять его на должность бухгалтера. Когда изумленный хозяин фирмы убедился, что этот бледный, несмелый и невзрачный на вид юноша свободно владеет семью языками, то немедленно принял его на работу.

На новом месте Шлиман проявил еще и другие таланты: он оказался ловким и оборотистым купцом, умеющим очень выгодно устраивать даже самые сложные торговые сделки.

В 24 года он настолько хорошо овладел русским языком, что мог свободно разговаривать с русскими купцами, которые приезжали в Амстердам закупать очень ходкий в то время товар - голубой краситель индиго. Шредер решил послать его в качестве своего представителя в Петербург.

Год спустя Шлиман основал свою собственную торговую фирму. Ему посчастливилось сверх всяких ожиданий. Доставляя на российский рынок индиго, он в короткое время сколотил себе немалое состояние.

Как правило, люди быстро забывают о своих юношеских мечтах, а если порой и вспоминают, то с пренебрежительной улыбкой, считая их наивными. Но Генрих Шлиман был сделан из другого теста. Разбогатев, он сразу же отправил Минне, своей подруге детства, письмо с предложением стать его женой. Ответ ошеломил юношу: практичная немка вышла замуж, не дождавшись возвращения своего немного чудаковатого друга.

Шлиман сильно огорчился, но вкуса к жизни, однако, не потерял. Он много путешествует по Европе, живет то в Берлине, то в Париже, то в Лондоне. Его капитал постоянно растет.

Кроме того, он продолжает изучать языки. В 33 года он знал  пятнадцать языков. Кроме названных семи он овладел - польским, шведским, норвежским, чешским, датским, латинским, а также классическим и современным греческим языками. Шлиман хорошо видел, сколько пробелов в его образовании, и каждую свободную минуту отдавал учебе, уделяя особое внимание истории.

«Мне не хватает общего образования, я никогда не стану ученым», - записал он в свой дневник в минуту отчаяния.

Мечты юношеских лет не покидали Шлимана, хотя он и ушел с головой в купеческие дела, ворочая миллионами. Все это он считал лишь средством к достижению цели, поставленной им перед собой в далеком детстве. В свободное время Шлиман переводил на современный греческий язык и учил наизусть всего Гомера, вникая в мельчайшие детали, на которые критики либо не обратили внимания, либо недооценили их важности. Несмотря на то, что даже выдающиеся историки того времени считали «Илиаду» и «Одиссею» плодом поэтической фантазии и утверждали, что Троя на самом деле вообще не существовала, он ни разу не поколебался в своих убеждениях.

Шлиман знал, что великие греческие историки во главе с Геродотом и Фукидидом никогда не сомневались в исторической достоверности Троянской войны, хотя в поэме Гомера часто упоминаются боги, помогающие людям, и происходят чудеса

Но ведь в «Илиаде» и «Одиссее» наряду с фантастическими эпизодами немало реалистических сцен из обычной повседневной жизни: например, картины хлебопашества и рыболовства, а дворцы и убогие хижины, скажем, жилище свинопаса в  «Одиссее», оружие, домашние занятия женщин, одежда и украшения описаны настолько подробно, что просто-напросто кажется невозможным, чтобы все это существовало лишь в воображении поэта. Кроме того, Гомер точно указывает географическое положение берегов и островов Средиземного моря, хотя порой и уносится на крыльях фантазии в сказочные страны, например, при описании острова Цирцеи, сраны циклопов или Гадеса.

Но время осуществления давней мечты еще не настало. Шлимана захватило пока что другое деле. В 1848 г. в Калифорнии нашли золото. Сразу же ринулись туда, словно в поисках земли обетованной, огромные массы людей; казалось, что началось наибольшее со времен крестовых походов переселение народов. Неудержимая лавина двигалась через Соединенные Штаты, пробиваясь сквозь прерии, леса и пустыни, переходя реки и топи, взбираясь на перевалы Скалистых гор и Сьерра-Невады. Золотая лихорадка охватила не только американцев, но и европейцев. Калифорнию заполонили шумные толпы бродяг, скорых на драку и выпивку, скитающихся бедняков и авантюристов - искателей легкого обогащения. На безлюдных местах быстро возникли наскоро сколоченные из досок селения с корчмами и игорными домами, где скандалы и убийства были самыми обыденными вещами.

Шлиман тоже отправился в Калифорнию, где открыл в деревянном бараке контору и с большой прибылью скупал золотой песок у старателей, которым немедленно требовались деньги на кутежи и азартные игры. Даже заболев тифом, Шлиман, лежа в задней комнатушке конторы, с постели следил, как проводятся сделки.

Увеличив таким образом свое состояние, Генрих Шлиман покинул Калифорнию и предпринял путешествие сначала в Каир, а затем в Иерусалим и Трансиорданию. Во время поездки он настолько хорошо овладел арабским языком, что даже сами арабы не могли распознать в нем иностранца. Шлиман совершил неслыханно отчаянный для того времени поступок: надел арабский костюм, для большей безопасности велел сделать себе обрезание и пробрался в Мекку, что запрещалось неверным под страхом смертной казни.

И, наконец, он отправился в Грецию - страну, овеянную мечтами юности. Когда корабль приплыл к берегам Итаки, родины Одиссея-мореплавателя, путешественника охватило сильное волнение. Шлиману казалось, что после долгих лет скитаний по свету, после многочисленных приключений, он так же, как некогда Одиссей, вернулся, наконец, на родину. Генрих встал на колени и со слезами на глазах поцеловал землю. Жители острова с удивлением и любопытством смотрели на незнакомца, который вел себя так странно.

На Итаке Шлиман начал первые археологические изыскания. Он сделал пробный раскоп на том месте, где, по преданию, когда-то высился прекрасный дворец Одиссея. Там Генрих нашел человеческие кости, жертвенный нож, терракотовые статуэтки идолов и другие мелочи. Затем Шлиман отправился в Пелопоннес, переправился через Дарданеллы и перешел равнину, на которой должна была находиться Троя.

Решив с этого времени посвятить себя только археологии, он вернулся в Америку, где закончил все свои коммерческие дела. Теперь ему оставалось подыскать себе жену, преданную и любящую, верного товарища в предстоящей нелегкой работе[17]. Как обычно, он избрал весьма своеобразный путь: написал письмо своему приятелю, греческому архиепископу Вимпосу, прося порекомендовать ему девушку бедную, но образованную, пылкую поклонницу Гомера и преданную сторонницу независимости Греции, по возможности, красивую брюнетку с типично греческими чертами лица, но прежде всего с добрым сердцем.

Архиепископ прислал ему фотографию своей племянницы, 16-летней Софии Энгастроменос. Шлиман смотрел на нее, как загипнотизированный. Это была девушка классической красоты, с нежными, правильными чертами лица, словно вырезанного в камее. Легкая улыбка, блуждающая на губах, придавала ей неуловимое очарование, столь характерное для женщин Востока.

Шлиман немедленно выехал в Афины, там впервые встретился с Софией и сразу же, как мальчишка, в нее влюбился. Его покорила не столько красота девушки, сколько прямота, скромность и простота ее характера.

Но Шлиман решил не поддаваться внешнему очарованию и, как планировал, устроил строгий экзамен. Он задавал ей бесчисленное количество различных вопросов, на которые София правильно отвечала. Он спрашивал, например, в каком году посетил Афины император Адриан, какие отрывки из Гомера она знает на память.

Все шло как нельзя лучше. В конце он поинтересовался:

- Почему ты согласилась выйти за меня замуж?

- Потому что родители мне сказали, что вы очень богаты.

Услышав такой ответ, Шлиман пулей вылетел из комнаты.

Правдивость девушки больно задела стареющего жениха - Генриху пошел 47-й год. Но было слишком поздно, он понял, что уже не волен в своих чувствах. Генрих вернулся и попросил ее руки.

Сразу же сыграли свадьбу - он никогда не любил откладывать того, что уже однажды решил сделать.

Однако вскоре Шлиман убедился, что жена его - искренне преданная и любящая женщина.

«София - прекрасная жена, - пишет он в дневнике, - она любит меня страстно, как гречанка, я также горячо ее люблю. Мы разговариваем только по-гречески, на этом прекраснейшем в мире языке».

А жить со Шлиманом оказалось очень нелегко. Мы узнаем об этом из воспоминаний его дочери Андромахи.

«Бедная женщина! - пишет она о своей матери.- Она рассказывала мне, как во время свадебного путешествия должна была посещать вместе с ним все музеи Италии и Франции. Он велел ей также изучать иностранные языки, а его методы можно назвать поистине драконовскими. Отец не разговаривал с ней ни на каком другом языке, кроме как по-французски, пока она целиком им не овладела. Но как только она стала говорить на этом языке, он тотчас же перешел на английский.