Теплая птица: Постапокалипсис нашего времени - Василий Гавриленко

Марина открыла свою банку и, взяв сухарь, стала есть.

— Ешь с хлебом —так быстрее насыщаешься, — жуя, проговорила она. — Учти, паек —на целую неделю.

Свечка горела ровно, бросая на стены кельи световой круг. Как там сказала Марина? Старцы, ведущие летопись эпохи? Я представил, как сгорбившись, один из них сидит у свечи и кропотливо и бережно заносит в толстую, обшитую кожей книгу события и людей. Но вот дверь кельи отворяется и входит Царь (Кремль так близок к Храму!), он тоже старец, но борода у него не седая, а рыжеватая. Царь что-то тихо говорит летописцу, словно просит о чем-то. Летописец скорбно качает головой. Царь начинает кричать, распаляться и вдруг … обрушивает набалдашник своего посоха на голову старика! Страницы недописанной книги заливает кровь…

Марина доела тушенку и положила пустую банку в пакет.

— Андрей, давай посмотрим, что за экипировку тебе выделил Христо?

По голосу было ясно —ей интересно. Я пожал плечами: «Действуй».

За годы скитаний по Джунглям у меня выработалось убеждение: то, что надето на мне, — оптимально для выживания.

— Ух, ты!

Марина вытащила из мешка короткое кожаное пальто с высоким воротником.

— Наверное, Снегирь нарыл в развалинах музея, — сообщила Марина.

Кроме пальто в мешке оказались ботинки на высокой платформе с толстыми носами, усиленными металлической пластиной.

— Настоящие гриндера! — восхитилась Марина. — Христо явно благоволит к тебе.

Свитер, попорченный молью, промасленные джинсы с сохранившимся значком на поясе “D&G”, противогаз, перчатки, и, самое главное, — пистолет, а к нему —патроны.

Скажу честно, содержимое мешка по-хорошему удивило меня. Да к тому же могу ли я, в самом деле, разгуливать по резервации в тряпье игрока?

Я стянул через голову старый свитер, изрезанный заточками и клыками, пропитанный моей кровью и слюной тварей. Увидел: Марина стоит рядом со мной, зеленые глаза слегка поголубели —колдунья!

— Я рада, что ты простил меня, Андрей, — прошептала она, касаясь пальцем застарелого шрама в виде буквы «С» у меня на груди.

Я обнял свою женщину, поцеловал —ее губы пахли тушенкой.

Марина вдруг заплакала.

— Я рада, что ты простил меня, Андрей.

5. Взрывчатка

Собаки повизгивали, приседая так, что шерсть на груди утопала в снегу. Шесть пар глаз сверкали в сумерках.

Сильные, лоснящиеся от сытости животные. Чем Снегирь их кормит?

— Берегите собак, — увещевал хозяин, застегивая ремень на шее последнего пса. Снегирь ловко орудовал левой рукой, помогая себе обрубком правой. — Других нам не найти.

— Не волнуйся, — беззаботно отозвалась Марина. — Чуть что, мы способны постоять и за себя, и за собак. Разве только шальная пуля…

— Чур тебя. Сплюнь!

Марина сплюнула на снег. Поверх комбинезона она надела пуховик с надписью на спине: «Полиция», на голову водрузила шапку-ушанку. В правой руке —длинная погонщицкая палка.

Я чувствовал себя неуютно в новой одежде: пальто жало под мышками, джинсы терли в области паха. Зато гриндера словно специально пошиты под мою ногу.

Собаки рвались, подергивая ремни. Трудно поверить, что они смогут сдвинуть сани, если мы с Мариной усядемся в них.

— Пшли! — крикнул Снегирь, ударив по загривку вожака упряжки, пегого пса с обвисшими, порванными ушами.

Ветер рванулся навстречу.

Красная площадь осталась позади, упряжка понеслась вдоль поросшего кустарником берега реки. Зеленая вода неподвижна, лишь кое-где плыли по течению снежные островки. Посреди широкой дороги замерли проржавелые машины. Казалось, что скрипение полозьев и ровное дыхание собак разносится на многие километры вокруг.

— Взгляни, Андрей, — окликнула Марина.

Справа от упряжки виднелись белые развалины.

— Храм Христа Спасителя. Здесь проходили церковные службы. В книге сказано: Храм был разрушен, затем всем миром восстановлен.

— Как это —всем миром?

— Значит, каждый дал, сколько смог.

Направляемые Мариной собаки свернули в переулок. От развалин домов рябило в глазах. Джунгли еще не пришли сюда —упрямо и бесповоротно —но кое-где их наступление уже заметно.

Луна скрылась за тучей, стало темно. Я думал, Марина остановит упряжку, но не тут-то было: собаки не сбавили скорости. Мы въехали на мост, полный мертвых автомобилей, — река внизу струилась черной лентой.

— Тпру!

Упряжка замедлила ход.

С моста виден густой лес, выросший вдоль речного берега.

— Парк Горького —одно из самых опасных мест в Пустоши, — сообщила Марина. Голос ее звучал настороженно. — Андрей, держи пистолет наготове.

Мы свернули с моста в тонкую кишку переулка. Снова выглянула луна, снег заблестел. Полуразвалившиеся здания возникали перед упряжкой, как будто вырастая из-под земли. Мне начинало казаться, что собаки сбились с пути.

Вдруг Марина крикнула:

— Стой!

Упряжка замерла. Псы дышали тяжело, роняя на снег слюну.

— Приехали.

Я увидел желтую ленту железной дороги, платформу с покореженной табличкой: «Москва —товарная». До боли захотелось взобраться на невысокую насыпь и по шпалам —прочь из этого города, в Джунгли.

— Андрей, скорее. Кажется, будет метель.

Марина была права —небо заволакивали тучи; усиливался ветер.

— Здесь раньше был рынок, — перекрикивая ветер, сообщила Марина. — Кое-что сохранилось.

— Рынок сохранился?

— Кое-что из барахла.

Я взял вожака за ошейник, дернул. Упряжка последовала за мной, таща сани.

Это было длинное приземистое сооружение из шероховатых, соединенных между собой металлических листов. Крыши не было, ворот тоже. Вместе с собаками мы вошли внутрь. Лучше бы мы этого не делали… Посреди склада горел костер (и как только мы не заметили, не почуяли дым). У огня, сгорбившись, сидели трое.

— Мародеры, — шепнула Марина.

Я сжал в кармане рукоять пистолета.

Мародеры поднялись нам навстречу. Двое, крупные, с одинаковыми квадратными подбородками, с близко посаженными свиными глазками (близнецы?), с выражением сытой невозмутимости на физиономиях, одетые в одинаковые тулупы и большие валенки. Третий —коротышка, горбоносый, тщедушный, в желтом пальто похожий на цыпленка.

— Кто вы такие? — крикнул «цыпленок». Голос у него оказался неожиданно низким, словно украденным у другого человека. — Уёбывайте отсюда! Это моя территория.

— Что значит твоя территория? — внешне спокойно ответила Марина. — С каких пор Район Второго Кольца поделен?

Коротышка сплюнул на снег.

— С тех пор, как я сюда пришел.

— Ты? — Марина пожала плечами. — Я тебя впервые вижу.

«Цыпленок» умолк, глядя по-волчьи. Его сподручные переминались с ноги на ногу.

— Ну, не будем ссориться, — коротышка вдруг сменил гнев на милость.

Замер, разглядывая меня.

— Кожанка, гриндера… Недурные вещицы… Вы сектанты?

Молчание.

— Можете не отвечать. Вижу: сектанты. Ленинцы, сталинцы, возрожденцы?

— Не твое дело, — оборвала коротышку Марина. — Мы приехали за барахлом, и имеем на него такое же право, как и вы.

— Не мое де-ело, — протянул, словно зевая, мародер. — Кстати, отличная упряжка…

Я и моргнуть не успел —в левой руке коротышки появился пистолет.

— Пожалуй, я заберу ее, если вы не против, — он засмеялся. — А ты, кожанка, — обратился «цыпленок» ко мне, — держи руки по швам. Дернешься достать пушку —начиню свинцом.

Ветер завывал где-то в черной вышине, ему вторила одна из собак в упряжке, словно чуя: хозяева попали в беду.

— Глеб, — коротышка кивнул одному из близнецов. — Обшарь-ка их.

Тупо ухмыляясь, мародер направился ко мне. Сухой снег поскрипывал под его валенками.

Эти трое оставили Марину без внимания. Краем глаза я видел: девушка, держа руки за спиной, что-то делает с ошейником вожака стаи. Что она задумала?

С коротким рыком пес рванулся вперед, взрывая снег широкими когтистыми лапами. Мгновение —и он уже у костра мародеров. Этого времени оказалось достаточно: коротышке, чтобы всадить в собаку пулю, а мне —чтоб выхватить пистолет.

Не давая «цыпленку» повторно прицелиться, я выстрелил в него. Мародер упал в костер, желтое пальто вспыхнуло.

Собака визжала, перекатываясь по снегу, наконец, затихла. Марина подбежала к ней, присела рядом.

— Стоять! — заорал я бросившимся врассыпную близнецам.

Громилы замерли, озираясь и хлопая обледенелыми ресницами.

Я подошел к костру —пахнуло жженым волосом. Поднял со снега выпавший из руки убитого пистолет.

— Как его звать? — спросил, кивнув на труп.

— Шевченко, — отозвался один из близнецов. — Он гад.

— Гад? Зачем тогда вы с ним якшались?