Дымная река - Амитав Гош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты не поверишь, Пагли, но главная окрестность города — река! В плавучих жилищах народу обитает больше, чем во всей Калькутте — по слухам, целый миллион! К берегам причалено столько лодок, что не видно воды. Сперва это плавучее поселение кажется огромным скоплением убогих жилищ, построенных из топляка, бамбука и тростника; лодки стоят так тесно, что их можно принять за нелепые хижины, если б не легкая качка из-за временами набегающих волн. Ближе к берегу ряд сампанов четырех-пяти ярдов длиной. Бамбуковые навесы весьма просты и в то же время чрезвычайно хитроумны, ибо их поднимают или складывают, смотря по погоде. В дождь они служат зонтом, а в погожие дни их убирают и наслаждаются солнышком. Но самое поразительное — жизнь, протекающая на этих лодках. Обитатели их так деловиты, что сие плавучее поселение выглядит ульем на воде: вот здесь готовят соевый творог, там стругают благовонные палочки, в третьей лодке нарезают лапшу, еще дальше тоже над чем-то хлопочут, и все это под оглушительный аккомпанемент кудахтанья, хрюканья и лая, ибо всякая такая мастерская еще и скотный двор! Между лодочными рядами оставлены небольшие проезды для плавучих лавок, коим несть числа, ими правят ремесленники всех мастей: кожевники, лудильщики, портные, бондари, сапожники, цирюльники, костоправы и прочие, возвещающие о своих услугах колокольчиками, гонгами и воплями.
Иностранцы считают плавучий поселок рассадником душегубов, лиходеев, татей, шалав и всяческой мрази, но, признаюсь, тем сильнее мое желание его изучить. Он так притягателен, что не терпится написать несколько этюдов в манере Якоба ван Рёйсдала или даже мистера Тёрнера (хотя это вряд ли, ибо при одном упоминании последнего папаша мой буквально зеленеет).
Теперь об иностранном анклаве, или Городе чужаков, как я уже привык его называть. Он расположен на самой окраине, возле юго-западных ворот цитадели. От неожиданности у меня захватило дух, ибо ничего похожего я прежде не видел. В факториях я предполагал найти милые китайские штрихи вроде загнутых остроконечных крыш пагод, которые так радуют глаз на картинах художников Поднебесной. Но, окажись ты на моем месте, дорогая Пагли, ты бы, уверяю тебя, вспомнила о совершенно иных далеких местах — об Амстердаме кисти Рембрандта или даже о Калькутте в изображении Чиннери. Ты бы увидела ряд зданий с колоннами и пилястрами, высокими окнами и черепичными крышами. Кое-где видишь украшенные колоннадой веранды с травяными ширмами, какие встречаются в Индии; стоит чуть прищуриться, и ты будто вышагиваешь по улицам Калькутты, поглядывая на вывески складов и контор английских торговых домов. Только здесь цвета ярче и разнообразнее, на фоне серых стен цитадели фактории смотрятся красочными мазками.
Из тринадцати факторий самая большая — британская; там есть церковь с башенными часами, которые отбивают время для всего Города чужаков. В палисаднике установлен высоченный флагшток. Флаги развеваются и над другими факториями — голландской, датской, французской и американской. Я в жизни не встречал таких больших флагов на высоких столбах, которые смотрятся гигантскими копьями, воткнутыми в китайскую землю, и устремлены ввысь, дабы их видели мандарины за городскими стенами.
Знаешь, я сразу стал прикидывать, как все это запечатлеть. Пока что не начал, но уже понимаю, что возникнут сложности с перспективой. Фасад фактории так невелик, что кажется, будто за ним не уместиться и дюжине человек. Однако он скрывает длинный арочный проход, по обеим сторонам которого выстроились дома, подворья, склады, хранилища; вечерами там зажигают фонари, и тогда этот пассаж напоминает городскую улицу.
Одни считают, что фактории выстроены по типично китайскому образцу: на ограниченную территорию втиснута масса зданий. Другие утверждают, что примером послужили колледжи Оксфорда и Лейдена, где строения сгруппированы по периметру квадратных дворов. Будь я персидским миниатюристом, я бы выдумал необычный угол зрения, позволяющий видеть внутреннее устройство фактории за фасадом, изображенным на переднем плане. Идея опасная, ибо это вызовет грандиозный скандал: папаша мой ужаснется, и остаток жизни я проведу за упражнениями в правильной перспективе.
Однако я забегаю вперед, а сам еще не поведал о здешнем причале под названием «Очко». (Ей же ей! Получается, что в легендарный город мужчин ты попадаешь через одно непроизносимое место.) Однако сия интимная часть ничем не отличается от калькуттской пристани: пандуса нет, только ступени, скользкие от ила, нанесенного давешним приливом. (Да-да, драгоценная моя Пагли, Жемчужная, как и наша любимая Хугли, дважды в день прибывает и отступает!) Но в Калькутте не увидишь такого бедлама: толпы народа, шум и гам, носильщики буквально дерутся за твой багаж! Мне, считай, повезло оказаться трофеем паренька с обезоруживающей улыбкой, по имени А-Лей. (Ты спросишь, почему здесь так часто имена начинаются с «А» и никогда — с «О»? И на улицах Макао ты несчетно встретишь парней, которые представятся «А-Маном», «А-Ганом» и всё в таком роде. Поинтересуйся значением «А» в их именах, и ты поймешь, что звук этот сродни английскому артиклю, нужному лишь для прочистки горла. Чаще всего обладатели имен на «А» молоды и бедны, но это вовсе не означает, что у них нет иных прозвищ. В других своих ипостасях они могут быть известны как «Огнедышащий дракон» или «Неутомимый жеребец». Насколько это соответствует действительности, знают только их друзья и жены.)
А-Лей, ростом мне по пояс, не выглядел драконом или жеребцом. Я опасался, что мой багаж его раздавит, но он одним движением закинул его себе на спину и спросил: «Куды нести?» «Отель „Марквик“», — сказал я. И вот, ведомый моим юным Атлантом, я проследовал на площадь, зримое воплощение сути и духа Города чужаков. Этот прибрежный участок между факториями англичане окрестили площадью,
