Глашенька - Анна Берсенева

А как устроить эту сторону их отношений таким образом, чтобы не было ни фальши с ее стороны, ни покровительства с его, она не знала. Так оно дальше и шло – чередой недомолвок, уступок, оговорок. Ничего с этим, видно, было не поделать.

А во-вторых… Да нет, не во-вторых – главное это было, самое мучительное: Глаша не могла понять, правду ли он сказал ей о своих отношениях с женой. Как ни старалась она не интересоваться этими отношениями, как ни отстраняла от себя любые сведения о них, все же этих сведений было слишком много, и слишком вразрез они шли с его словами.

Лазарь Ермолаевич Коновницын построил школу для одаренных детей, и его супруга эту школу торжественно открывала – ходила, восхищаясь, по учебным кабинетам, разглядывала витраж в вестибюле, передавала книги школьной библиотеке… Служба концерна «БигФарм» работала отменно, и все это действо показали на областном телевидении раз пять – в утренних, дневных, вечерних и ночных новостях, а потом еще в еженедельной итоговой программе.

В этой самой программе Елена Алексеевна Коновницына давала интервью, в котором сообщала, что их с Лазарем Ермолаевичем сын Филипп будет, разумеется, учиться именно в этой школе и они с мужем счастливы, что у других одаренных детей появились теперь не меньшие, чем у их мальчика, возможности для того, чтобы развивать свои дарования.

Глядя на ее красивое лицо, безмятежный взгляд и обаятельную улыбку, усомниться в ее семейном счастье было невозможно.

Глаша ночь не спала после той передачи, а потом взяла на работе отгулы и три дня не выходила из дому, изводимая такой тоской, что впору было биться головой о стенку.

Или надевала она на работу новое пальто, которое Лазарь привез ей из Нью-Йорка, а Ольга Алексеевна из отдела учета музейных фондов тут же подмечала, что пальтишко изумительное, и добавляла мимоходом, что у Ленки Цыплаковой, ее когдатошней соседки по даче, а теперь Елены Алексеевны Коновницыной, имеется что-то подобное, и принималась с удовольствием рассказывать, как правильно Ленка себя в свое время повела со школьным ухажером: сразу ему не дала, как ни просил, а теперь зато вон как вознеслась – в каком пальто ходит, и то только по телевизору увидишь.

В первый год после того, как Глаша вернулась из Москвы, этих мелких и не мелких уколов было так много, что ее порой охватывало отчаяние и она начинала сомневаться в том, что какое бы то ни было согласие – с Лазарем, а главное, с самой собою – для нее возможно.

Она забыть не могла, как папа сказал ей тогда:

– Он тебе, дочка, наверное, говорит, что жену давно не любит и только ради ребенка с ней живет? Вранье это. Все мужчины так говорят, схема нехитрая. Но ты мне как мужчине и поверь: вранье. И спит он с ней, и удовольствие от этого получает. С нелюбимой женщиной жить – это ведь тягость невыносимая. Как это выдержать, а главное, зачем? С ребенком и по-другому можно устроиться, чтобы по-людски его растить, и отец твоего Коновницына, кстати, очень хорошо это умел. Ты уж не обижайся, но когда все это с тобой случилось, мы с мамой поинтересовались, конечно. Отец его человек был немалый, уважаемый – ректор Политехнического института. И сына этого, побочного, видишь, вырастил, хотя с матерью его никогда одним домом не жил. Так что про свои семейные нелады сказки тебе рассказывает твой Лазарь Ермолаевич, гробит твою жизнь. Эгоист он, Глаша, и безжалостный, чью угодно голову снесет за свои утехи, и твою головушку тоже.

В отчаянии она готова была поверить правоте этих слов, даже жизнь свою решалась переменить, но тут приезжал Лазарь, и ее решимость сдувалась, как воздушный шарик, и она верила уже не тому, что было всем очевидно, а другому, неочевидному, но для нее единственному – не словам его даже, а тому, что она чувствовала за его словами, что не вмещалось в оболочку слов, действий, логики…

«И когда же это кончилось? – думала она теперь, сидя на мокрой лавочке и машинально отлепляя от нее резные осенние листья. – Когда же я ко всему этому привыкла? И неправда, что привычка замена счастию. Ничего она не заменяет, просто упорядочивает повседневную жизнь. До поры до времени. Вот они и наступили, пора да время».

Она бросила в лужу смятый кленовый лист и огляделась.

У входа в сквер стоял черный «Мерседес». Лазарь шел по аллее. Глаша посмотрела на часы: он приехал ровно через час, как обещал. Правильно когда-то говорил, что в него органайзер вживлен. А может, секретарша вовремя напомнила.

«Теперь мне это уже все равно», – подумала она.

– Ты что, все это время на мокрой скамейке сидишь? – спросил Лазарь, подходя к ней. – Голова тебе зачем, Глаша?

– Голова здесь ни при чем, я не на ней сижу.

Его слова были ей неприятны. Вернее, неприятно было, что он так заботливо относится к ее женскому здоровью. Вот именно на этом мог бы и не акцентировать внимание.

– Пойдем, – сказал он. – Посидим где-нибудь, ты согреешься.

Она представила, как они входят в ресторан и как все головы тут же поворачиваются в их сторону. Так уже бывало, и не раз, потому что Лазарь не считал, что подобные мелочи должны в чем бы то ни было его сдерживать и мешать ему встречаться с Глашей там, где он хочет.

Когда-то она испытывала от этого неловкость. Потом перестала обращать внимание.

Но идти с ним в ресторан сейчас она все же не хотела.

– Мне ненадолго, – сказала она.

Лазарь пожал плечами и сел на скамейку рядом с ней. Глаша почувствовала, что он раздражен. Даже зол, пожалуй.

– У тебя неприятности? – спросила она. – На работе?

Когда она спрашивала таким вот образом, он всегда говорил, что на работу ходят рабочие и служащие, а он сам себе работа и вопрос поэтому надо ставить иначе.

Но на этот раз он только поморщился и сказал:

– Не имеет значения.

– Может быть, – пожала плечами Глаша. – Но мне трудно с тобой разговаривать, когда я так явно вижу, что ты думаешь о другом.

– Не обращай внимания. Говори, о чем собиралась.

– А все же?

Глаша и сама не знала, зачем так уж добивается, чтобы он рассказал ей о своих неприятностях на работе.

«А просто время тяну», – вдруг поняла она.

Наверное, Лазарь тоже это понял, потому и поморщился. А чему она удивляется? Знает же, что от него трудно что-либо скрыть.

– Что ты хочешь узнать? – раздраженно бросил он. – Ну да, неприятности. Государство намерено монополизировать рынок лекарств. Минздрав собирается слить пятнадцать предприятий, которые выпускают иммунобиологические препараты. Конкуренция таким образом уничтожается, а где нет конкуренции, там все рано или поздно накроется медным тазом. Хочешь сказать, что тебе это интересно?