В открытое небо - Антонио Итурбе

Дора возвращается к своим бумагам. Разговор окончен.

Заведующий мастерскими оказывается более разговорчивым. Он сообщает, что завтра вместе с ним к работе приступят еще два новичка, и говорит, где можно остановиться.

– Большинство летчиков и механиков нашей компании живут в «Большом балконе». Комнаты там сдаются по четыре франка за день, а обед – два с полтиной. Дела там ведут три незамужние сестры, три госпожи Маркес, немного ханжи, но очень любезные. А еще они готовят лучшее в мире кассуле!

Этим вечером на ужин у них густой суп со свининой. Одна из хозяек накладывает Мермозу весьма щедрую порцию. Аппетит Мермоза, убаюканный месяцами нужды, мгновенно просыпается, разбуженный эдакой вкуснятиной, и он подчищает свою тарелку раньше, чем женщина успевает обойти с супницей стол, еще не начав раздавать добавку.

– Божественно, мадам Маркес! Лучшие рестораны Парижа в лепешку бы расшиблись за право подать такое блюдо.

Мадам удовлетворенно улыбается.

– Желаете добавки?

– Если вас не затруднит…

Дама наливает в его тарелку еще одну, ничуть не меньшую порцию и смотрит на него с тем счастливым выражением, с которым матери наблюдают за детьми, с аппетитом уплетающими обед. Улыбка не сходит с ее лица и после того, как она в третий раз наполняет его тарелку и оставляет огромную супницу рядом с ним, чтобы он мог долить себе столько, сколько захочется.

Остальные сотрапезники, те самые новички, что только что были приняты на работу в мастерские, с удивлением на него косятся. У этого парня, похоже, желудок бездонный.

– Будешь так лопать – раздуешься, как мешок для почтовых отправлений! – дружески подтрунивает один из них.

Мермоз улыбается, продолжая отправлять ложку за ложкой в рот. Как раз в тот момент, когда он подбирает последние капли с тарелки, дверь столовой открывается, и на пороге появляется невысокого роста широкоплечий человек в кожаной куртке, от которой веет холодом и ночью, с двумя кругами на лице вокруг глаз – следы от специальных очков пилота. Один из новеньких быстро встает из-за стола, уступая ему место.

– Это Дебриан, он в Аликанте летает, – шепчет на ухо сосед.

Другая сестра Маркес спешит принести с кухни еще одну дымящуюся супницу. Повисает полная ожиданий пауза: все горят желанием задать вопросы, послушать, что он скажет о «Линиях», но никто не решается. Наконец тот из новеньких, кто прибыл раньше других, адресует ему вопрос.

– Как оно там сегодня, месье Дебриан?

Летчик медленно наливает себе стакан вина и рассеянно отвечает:

– Ничего особенного.

– Но до нас в ангаре дошли слухи, что над Пиренеями случилась сильная гроза!

– Было, но так это дело привычное.

Дебриан продолжает есть – медленно и экономно, и больше никто не решается его ни о чем спросить. За ним следит дюжина глаз, но его это не беспокоит, скорее всего, он даже не замечает. Просто его там нет. Он все еще прыгает на двухкилометровой высоте над зонами турбулентности, всеми косточками тела ощущая вибрацию фюзеляжа и молясь, чтобы руки и ноги не задубели от холода.

Многие из тех, кто собрался за этим столом, намерены пилотировать самолеты и не без опаски воображают себе эти грозы, сотрясающие и швыряющие самолеты, словно листики на ветру. Им бы так хотелось услышать рассказ о буре во всех подробностях, но Дебриану как будто нечего им сказать. Мермоз смотрит на него и соглашается. Вспоминает самого себя в Сирии: когда он возвращался с самых сложных заданий, говорить после приземления не хотелось. Он прекрасно понимает этого пилота-ветерана: ты сделал свою работу, ты устал, ты вернулся. И не о чем тут больше говорить.

Мермоз поднимается на четвертый этаж. В «Большом балконе» своя иерархия: летчики живут на втором этаже, а все остальные работники и механики – выше.

Ложится в постель, и, несмотря на разочарование по поводу того, что его отправили в мастерские, в душе его не гаснет надежда на полеты.

Он спит и видит во сне диких кабанов, однако посреди ночи его будят какие-то голоса. Слышатся торопливые шаги на лестнице, стук входной двери. Он открывает дверь комнаты и выглядывает в коридор. Из комнаты напротив высовывается еще одна голова, и оба спрашивают, что случилось, но ни один не знает. Дальше по коридору появляется еще одна голова.

Наконец на их этаж поднимается один из обитателей гостиницы, их коллега по имени Марсель Рейн, с блестящими от залитого в себя алкоголя глазами и с печальным лицом.

– Что случилось? – спрашивают его.

– Чертовы мадамы Маркес!

– Но, Марсель, они же святые! – шепчут они ему, прыская от смеха.

– Сверх всякой меры, – отвечает он с отвращением. – Совершенно невозможно провести к себе в комнату девушку.

– А ты пытался кого-то протащить?

– Ну да, и со всей осторожностью. Как всегда, услышав, как открывается входная дверь, они из своей комнаты спросили, кто идет. «Это я, Марсель», – говорю и показываю ей, чтобы молчала. Они ж спят на первом этаже, еще и дверь к себе не закрывают, но не может же быть, чтобы они что-то там разглядели, лежа в постели, да еще в темноте.

– Так что ж тогда?

– Это она, эта дерьмовая лестница – старая и скрипит. Да так громко, что сестрицы посчитали шаги, а потом сложили два и два. Одна из них выскочила в ночной рубашке в коридор и устроила мне кошмарный разнос. А девчонка как драпанет на улицу, будто бы призрак перед ней появился. Больше мне ее не видать, судя по всему!