Холера (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

У тебя мало сил, крошка Холера, сказал голос. Ты уже не раз безоглядно использовала их сегодня, а ведь твои силы не бьющий из скалы ключ, скорее, лужица застоявшейся воды, из которой нельзя бесконечно черпать. Твои силы не принадлежат тебе, они дарованы тебе губернатором Марбаса и скорее яблони Броккенбурга начнут плодоносить человеческими носами, чем он подарит тебе хоть толику. Ты знаешь, что такое ярость демона. Не та, которая происходит на сцене, сопровождаемая фальшивыми молниями и искрами бенгальских огней. Настоящая, от которой съеживается плоть и чернеет обожженная кожа. Ты в самом деле хочешь раздразнить спящего демона, имея жалкие остатки сил, имея за спиной в качестве опоры человека, который мечтает носить твое ухо вместо кулона?..

Холера стиснула зубы. У нее было много грехов, о большей части которых она была прекрасно осведомлена, находя некоторые оригинальными и забавными. Но в чем ее никогда не могли упрекнуть даже недруги, так это в отсутствии здравомыслия.

Холера несколько раз коротко выдохнула через нос, как делают бегуны перед броском на длинную дистанцию. Ее снова ждала погоня, такая же изматывающая как предыдущие, но в этот раз, возможно, чертовски более короткая.

— Когда мы начинаем? — только и спросила она.

— Когда хочешь. Я начала две минуты назад.

Когда-то у них дома был нагревательный котел. Холера вспомнила об этом, встряхивая руки и комкая до хруста пальцы, чтоб приготовить их к работе.

Купленный отцом за три талера медный бочонок с трубой, покрытый вязью сигилов, которые ей, крохе, казались таинственными древними письменами. Внутри котла жил демон, маломощный и медлительный, чьего имени она уже никогда не узнает. Вздыхая, бормоча и кашляя, он с натугой разогревал воду, часто обильно окрашивая ее ржавчиной, после чего еще долго остывал, скрипя как несмазанная телега.

Его теплые медные бока было так приятно обнимать, что Холера, просыпаясь с рассветом от злых завываний ветра в печной трубе, подолгу приникала к нему прямо в своей застиранной рубашонке, блаженно закрывая глаза. Родители только посмеивались — сама крохотная, не больше котла, она в такие моменты походила на маленького ищущего тепла котенка. Но ее привлекало не только тепло.

За толстой медной оболочкой она ощущала неясный гул, тревожный, но в то же время приятный, как музыка, сыгранная не на человеческих инструментах и в противоестественной для человеческого уха гармонике, но оттого не менее завораживающая. Слушая гул запертого в котле демона, можно было на пять минуточек забыть о том, что ее ждет сырая, пахнущая разворошенной могилой, пашня, не доенные козы, груды омерзительно смердящей колющей пальцы шерсти, которым только предстояло сделаться пряжей…

Отец посмеивался над ней в такие минуты и даже позволял посидеть в обнимку с котлом немного дольше, чем полагалось, прежде чем заняться своими обязанностями по дому.

А потом котел сломался. Стал издавать грубое ворчание вместо привычных звуков и совсем перестал греть воду, превращая ее вместо этого то в мочу, то в уксус. Напрасно Холера гладила его по медному боку, пытаясь помочь запертому внутри существу, чей голос ей был знаком с пелёнок и которого она привыкла считать частью семьи. Она не умела этого делать, даже если бы смогла разобрать его жалобы. Большое и могущественное, оно было слишком сложно устроено для такой крохи.

Отец ворчал несколько дней, шепотом кляня адских владык, но поделать ничего не мог и оттого злился еще больше. В городе водилось немало ворожеев, от почтенных нумерологов в их чопорных мантиях до пропахших мертвечиной спиритуалистов, от суетливых телегонистов с повадками сводников до рассеянных аломантов. В городе ничего не стоило найти толкового специалиста по Гоэтии, но отец понимал то, что не понимала крошка Холера, отчаянно пытающаяся своим дыханием согреть медный бок умирающего демона. Даже самый паршивый демонолог с императорским патентом в кармане возьмет с них по меньшей мере два гульдена, а то и целый талер. Стоимость трех скирд сена или половины новенького плуга. И это по весне, когда каждая медяшка на счету!

На третий день отец пришел домой не один, а с господином Шольцем, благообразным седобородым мужчиной средних лет с провалившимся внутрь черепа носом, который произвел на Холеру впечатление не столько своими изящными манерами, сколько самодельным чародейским колпаком, испещренным загадочными, писанными поплывшими чернилами, колдовскими символами. Господина Шольца соседи почтительно величали мейстером, несмотря на то, что он не был чародеем и никогда не держал экзамена на императорский патент. В их деревне господин Шольц считался первым специалистом по части демонических искусств благодаря тому, что в молодости он два года отдал учебе в магической академии Киля, прежде чем был вышвырнут оттуда за пьянство и развращение школяров, оставив себе на память серебряную медаль «За прилежание», запущенный сифилис и сплавленные в подобие огромного когтя пальцы на правой руке.

Господин Шольц умел работать с демонами. Он не стал гладить его, не приникал ухом к полированному боку, пытаясь разобрать жалобы. Должно быть, он был профессионалом своего дела. Вместо этого он начал бормотать какие-то зловещие слова, от которых кошка, зашипев, мгновенно выскочила из дома, а крошка Холера ощутила тянущую в животе боль.

Бормотание длилось минут пять, после чего господин Шольц усмехнулся, подмигнул ей и сунул свою здоровую руку внутрь котла.

Демон разорвался с грохотом пороховой гранаты, едва не разворотив весь угол и печь в придачу. Медная оболочка лопнула, исторгнув из себя пронзительно пахнущий дым, тонкие стеклянные осколки и пару унций густой, как масло, жижи. Наверно, господин Шольц все-таки не был таким опытным демонологом, каким хотел выглядеть, но, сколько бы денег ему не было заплачено, вернуть их обратно было бы по меньшей мере затруднительно. Все, что осталось от господина Шольца представляло собой вросшую в пол половину ослиной туши, еще живой, но содрогающейся в конвульсиях и обожженной, с извивающейся змеей змеёй вместо языка и вросшими в челюсти стальными пружинами на месте зубов.

С тех пор Холера с опаской относилась к нагревательным котлам. Даже в Малом Замке она довольствовалась холодной водой, иногда лишь подогревая ее на печурке. А ведь то был совсем крошечный котел, подумала она, ощущая неприятную зябкость в пальцах, едва ли на пять литров. По сравнению с Туреалом, качавшим тонны воды под целым городским кварталом, он выглядел не демоном, а жалким недоразумением.

Но даже это воспоминание не задержало ее больше, чем на несколько секунд.

Пальцы хрустнули в суставах, приготовившись удерживать сопротивление бесплотной тяжести. Губы враз похолодели от слов, которые еще не были произнесены.

Ей предстояло много работы.

— Upphaf vinnu. Athuga stöðu!

Эту формулу она произнесла почти не задумываясь. Начало работы на демоническом наречии.

Ланцетта была права, демон спал. Но сон демона не похож на сон человека, даже во сне его бесплотное тело из сгустившейся меоноплазмы вздрагивало и колебалось. У этого тела не было определенной формы, как у мелких демонов, существу его мощи не требовалась форма. Но если бы кто-то попросил Холеру набросать вид Туреала при помощи угля и холста, она нарисовала бы что-то вроде десятилапого бегемота с тремя головами и по меньшей мере дюжиной грозных клешней, растущих прямо из тела. Эту форму, скорее подсказывало ей воображение, чем зрение ведьмы.

Туреал зашевелился, но не проснулся. Несмотря на формулы пробуждения, которые Холера относительно сносно помнила, на все ее призывы он отвечал лишь глухим рокотом, от которого все волоски на ее теле казались крошечными вбитыми в кожу сапожными гвоздиками.

Скорее всего, погружая адскую тварь в долгий сон, опытный заклинатель предусмотрел такие попытки и обезопасил себя дополнительными чарами. Чарами, которые Холера не могла рассмотреть в хаотическом рисунке и которые мешали наладить общение.