Константинополь. Последняя осада. 1453 - Роджер Кроули

До сих пор невозможно понять, как могли христиане не узнать о столь масштабном строительстве. Почему информация не просочилась через Галату? Почему о ней не сообщили солдаты-христиане из лагеря османов? В первые дни генуэзцы, вероятно, расценили подготовительные земляные работы просто-напросто как строительство дороги. Позднее их либо напугало зрелище артиллерийского обстрела, ведущегося слишком близко от них позади Галаты, либо они виновны в тайной поддержке плана (как полагали венецианцы). Кроме того, возможно, Мехмед подстраховался, сделав так, что никто из воинов- христиан не участвовал в работах. Как бы то ни было на самом деле, но в Городе так и не узнали о том, что вот-вот должно было произойти.

Рано утром 22 апреля, в воскресенье, пока пушки продолжали греметь и христиане (все, кто мог) шли в церковь, первые салазки опустили в воды Босфора. В них вплыла маленькая фуста. Затем ее осторожно установили на смазанные жиром деревянные катки и поставили в колею с помощью блоков. Вездесущий султан находился тут же, дабы наблюдать за попыткой и воодушевлять участников. «И когда их как следует обвязали веревками, он присоединил длинные канаты к углам и дал знак солдатам тянуть; некоторым — руками, прочим — с помощью лебедок и воротов». Быки и люди потащили корабль вверх по склону. С другой стороны его дополнительно поддерживали отряды рабочих и солдат. По мере того как судно тащили по колее вверх, на его пути подкладывали новые катки. С помощью огромного количества людей и животных, организованных для выполнения данной попытки, корабль медленно подвигался дюйм за дюймом вверх по крутому склону к гребню в двести футов высотой.

Попутный утренний ветер дул с моря, и в минуту озарения Мехмед приказал команде судна занять места у весел. «Некоторые подняли паруса с громкими криками, как будто отправляясь в плавание, и ветер наполнил паруса и раздул их. Другие уселись на скамьи для гребцов, взялись за весла и начали двигать ими взад-вперед, как при настоящей гребле. А командиры, сновавшие близ мачтовых гнезд, свистя, крича и ударяя кнутами по спинам сидевших на скамье, приказывали им грести». Корабли украсили цветными флажками. Били барабаны. Небольшие группы музыкантов, находившиеся на судах, дули в трубы. Наступил сюрреалистический момент импровизированного карнавала: развевались флаги, играл оркестр, двигались весла, паруса вздымались, наполненные утренним бризом, быки тянули канаты с мычанием. Блестящий психологический жест в разгар войны, вошедший важной составной частью в миф турецкого народа о Завоевателе. «То было в высшей степени необычное зрелище, — писал Критовул, — невероятное даже для тех, кто видел его собственными глазами: корабли ехали но суше, как будто плыли по морю, с командами, парусами и всем своим снаряжением». С находившегося поблизости плато Заганос-паша продолжал обстреливать расположенную ниже гавань, а на расстоянии двух миль гигантские пушки крошили стены близ ворот Святого Романа.

Проба продолжалась: перевалив через хребет, судно начало с трудом спускаться в Долину Источников. Мехмед, дотошно вникавший в каждую деталь, переместил вторую батарею вниз, к берегу, дабы предотвратить нападения на суда, пока их будут спускать на воду. Задолго до наступления дня первый корабль очутился на месте, с плеском сойдя на спокойную воду Золотого Рога. Команда находилась в полной боевой готовности отразить любую неожиданную атаку. За ним быстро последовали другие. В течение дня на воду близ Долины Источников один за другим спустили около семидесяти кораблей. То были фусты — небольшие быстрые биремы и триремы, на которых помещалось «от пятнадцати до двадцати и даже до двадцати двух скамей для гребцов»; в длину они, вероятно, достигали семидесяти футов. Более крупные османские галеры остались в гавани снаружи, близ Диколона.

Галата (Пера) и Золотой Рог: Диколон находится справа вверху, Долина источников — под ветряной мельницей слева.

Все тонкости операции — хронометраж, маршрут, задействованные технологии — во многом остаются тайной. С практической точки зрения в высшей степени невероятно, что ее можно было закончить в двадцать четыре часа. Эргономика процесса — требовалось перетащить семьдесят кораблей на расстояние, насчитывавшее самое меньшее одну целую и двадцать пять сотых мили, причем подъем велся под углом в восемь градусов, а затем проконтролировать спуск (даже с помощью множества людей и животных и с использованием лебедок) — подразумевает куда более длительный промежуток времени. Возможно, более крупные корабли разобрали и собрали вновь возле побережья Золотого Рога задолго до 22 апреля, да и транспортировка остальных уже осуществлялась некоторое время. Тщательное планирование Мехмеда и характерная для него келейность привели к тому, что, как и во многих случаях, правда так и останется невыясненной. Однако все хронисты в один голос утверждают: 22 апреля корабли один за другим сошли на воду в бухте Галаты. Вся операция представляла собой ловкий стратегический и психологический ход, блистательно задуманный и выполненный. «Удивительное достижение и отличная уловка с точки зрения тактики морского боя», — пишет Мелиссин. Как оказалось, они повлекли за собой ужасные последствия для осажденных.

Стены, выстроенные вдоль Золотого Рога, прикрывала цепь, протянутая через бухту; это, а также мощное давление, постоянно оказываемое на стены, окружавшие Город с суши, привело к тому, что они вообще почти не охранялись. Лишь несколько солдат находилось поблизости, и они-то и разглядели, как первый корабль преодолел гребень стоявшего напротив холма и начался спуск судна на воду. Когда воины увидели это, быстро распространилась паника. Люди бежали по круто спускавшимся вниз улицам и в ужасе глядели с бастионов, как суда османского флота соскальзывали одно за другим в Золотой рог, — необычайно удачный в стратегическом и психологическом отношении ответный удар после триумфа оборонявшихся в битве на Босфоре.

Константин немедленно осознал, какие последствия будет иметь случившееся для его войск, и без того испытывавших немалые трудности: «Теперь, когда стена вдоль Рога оказалась доступна для атаки, им [обороняющимся] пришлось защищать ее, и им пришлось опустошить другие секторы обороны и послать людей туда. В том, чтобы забрать солдат с передовой, с других стен, заключалась очевидная опасность, поскольку оставшихся было слишком мало, чтобы те могли обороняться должным образом». Венецианцы, командовавшие операциями на море, также серьезно встревожились. Османский флот находился на расстоянии менее одной мили в узком проливе, имевшем всего несколько сот футов в ширину. Золотой Рог, служивший убежищем от нападения, теперь превратился в пугающую своей теснотой площадку для петушиных боев, где и вздохнуть негде.

Когда те, кто находился на наших кораблях, увидели фусты, то, несомненно, очень испугались, поскольку были уверены — ночью они атакуют наш флот, объединившись с вражеским флотом, находившимся у Диколона. Наш флот располагался на пространстве, огражденном цепью, турецкий — по обе стороны цепи, и, уже исходя из этого, можно судить, сколь велика была опасность. И кроме того, нас также весьма беспокоил огонь: они могли подойти и зажечь корабли, стоящие близ цепи, и в силу обстоятельств мы были вынуждены держать свои силы на море в боевой готовности день и ночь, охваченные великим страхом перед турками.

Защитникам стало ясно — попытка уничтожить находящийся внутри цепи флот является насущной необходимостью и должна быть предпринята немедленно. На следующий день в венецианской церкви Святой Марии собрался военный совет, созванный венецианским бальи и императором. Была поставлена четкая цель — «сжечь вражеский флот». На встрече присутствовало всего двенадцать человек. Они собрались тайно. Помимо Константина, большинство составляли венецианские командиры сухопутных войск и флота. Из посторонних был лишь один, с кем считались венецианцы, — генуэзец Джованни Джустиниани, «человек, сведущий во всем», чье мнение пользовалось всеобщим уважением. Последовал долгий и ожесточенный спор, в ходе которого участники с жаром выдвигали соперничавшие друг с другом идеи. Некоторые хотели предпринять полномасштабную атаку при свете дня с участием всего флота, что подразумевало и помощь генуэзских судов. Предложение отклонили: договориться с Галатой будет сложно, а действовать следовало быстро. Другие хотели использовать сухопутные войска, чтобы уничтожить пушки, защищавшие вражеский флот, а затем сжечь корабли. Такой вариант сочли слишком рискованным, учитывая малое количество имевшихся в распоряжении солдат. В конце концов Джакомо Коко, капитан галеры, прибывшей из Трапезунда, «человек дела, а не слов», веско высказался в пользу третьего мнения: предпринять небольшую морскую экспедицию ночью, дабы попытаться захватить турецкий флот врасплох и сжечь его. Готовить ее надлежало в строгой тайне, не советуясь с генуэзцами. Замысел предполагалось исполнить немедленно — время играло главную роль. Коко вызвался лично руководить попыткой. Предложение поставили на голосование, и оно одержало победу.