Константинополь. Последняя осада. 1453 - Роджер Кроули

Под покровом тьмы Джустиниани и его люди начали в спешном порядке чинить поврежденные стены. «Ремонт осуществлялся с помощью бочек, наполненных землей и камнями, а за ними выкопали очень широкую канаву; в конце нее [т. е. позади] находилась дамба, покрытая побегами виноградной лозы и другими слоями веток, так что она была столь же прочной, как стена». Заграждение из дерева, земли и камней продолжало быть эффективным, поскольку смягчало силу удара гигантских каменных ядер. Каким-то образом ремонт «на скорую руку» производился под непрекращающимся огнем «гигантской пушки и других пушек, и огромного количества орудий, бесчисленных луков и множества пищалей». Отчет о прошедшем дне, сделанный Барбаро, завершается запавшим ему в память образом врага. Чужаки, многочисленные, подобно роящимся пчелам, вызвали у судового врача приступ ужаса: «невозможно было разглядеть» землю перед воротами, «так как она была покрыта турками, но большей части янычарами — храбрейшими из солдат Великого Турка, а также множеством рабов султана, коих можно было опознать по белым тюрбанам, тогда как обыкновенно турки носят красные». И все же атака не началась. Видимо, удача — «и наш милосердный Господь Иисус Христос, исполненный сострадания» — охранили Город в тот день.

События 21 апреля выглядят так, словно они торопятся и перекрывают друг друга, как будто обе стороны осознали — настал момент проявить исключительную энергию. Защитники, вынужденные постоянно оказывать противодействие осаждающим и не имея возможности делать вылазки, могли лишь наблюдать с расположенных треугольником древних стен, верить в прочность своих укреплений и ждать, кидаясь к месту каждого «местного» кризиса, заделывая бреши и ссорясь. Поминутно переходя от отчаяния к надежде, пребывая в атмосфере слухов об атаках и идущих на выручку армиях, они неустанно трудились, удерживая линию обороны, и глядели на запад, надеясь увидеть очертания приближающихся парусов.

Мехмеда же события тех дней, по-видимому, заставили проявить лихорадочную активность. Неудача его флота, страх снятия осады, пессимизм, охвативший войска, — таков круг проблем, занимавших его 21 апреля. Он неустанно разъезжал вокруг Города, от своей красной с золотом палатки до Диколона, объезжая войска близ Галаты, анализируя проблему «в трех измерениях», разглядывая «золотой плод» с разных сторон, мысленно поворачивая его перед собой. Его желание овладеть Константинополем возникло еще в детстве. Все время, начиная с того момента, когда он, будучи мальчиком, впервые издали увидел Город, и до его ночных странствий по Адрианополю зимой 1452 года, взятие Константинополя являлось его навязчивой идеей, заставившей его интенсивно изучать западные трактаты по ведению осады, заранее исследовать особенности местности, делать детальные зарисовки стен. Мехмед, неутомимый в преследовании желанной цели, задавал вопросы, накапливал ресурсы и технические навыки, расспрашивал шпионов, сохранял информацию. Одержимость сочеталась в нем со скрытностью, которой юноша научился в опасном мире османского двора и которая заставляла его хранить свои планы при себе, пока они не созревали. Рассказывают, что когда Мехмеда однажды спросили о том, как будет продолжаться кампания, он отказался ответить прямо и произнес: «Будьте уверены, если бы я знал, что один волос из моей бороды проведал о моем секрете, я вырвал бы его и сжег»[22]. Следующий шаг, предпринятый им, должен был сохраняться в столь же строгой тайне.

Проблему, размышлял он, представляла собой цепь, перекрывавшая вход в Золотой Рог. Она не позволяла его флоту оказывать нажим на Город более чем с одной стороны и давала защитникам возможность сконцентрировать собственные скудные силы на обороне стен, окружавших Город с суши, тем самым преуменьшая огромное численное превосходство турок. Османские пушки уничтожили оборонительную стену Константина через Истмийский перешеек близ Коринфа за неделю, но здесь (хотя, конечно, гигантская пушка и пробила дыры в древней постройке Феодосия) дело шло медленнее, чем надеялся султан. Снаружи оборонительная система выглядела чересчур сложной и имела слишком много уровней, а ров чересчур глубоким, чтобы позволить достичь быстрых результатов. Кроме того, Джустиниани оказался гениальным стратегом. Он в высшей степени эффективно организовал ограниченные людские резервы и использовал немногие имевшиеся материалы: земля не поддалась там, где подвел камень, и линия держалась — пока.

Оставаясь закрытым, Золотой Рог являлся безопасном гаванью для любого флота, явившегося для снятия осады, и представлял собой базу для контратаки с помощью судов. Из-за него также удлинялась линия сообщения между разными частями армии и флота Мехмеда, поскольку войскам приходилось долго следовать окольным путем вокруг вершины Золотого Рога, чтобы пройти от стен, ограждавших Город с суши, до Диколона. Проблему цепи требовалось незамедлительно решить.

Никто точно не знает, где именно к Мехмеду пришла в голову мысль, воплощенная им в жизнь, и сколько времени он ее обдумывал, но 21 апреля он принял необычное решение относительно цепи. Если ее нельзя захватить силой, рассудил он, то ее нужно обойти, а это можно сделать, перетащив весь флот целиком по суше и спустив его на воды бухты за линией обороны. Христианские хронисты-современники высказывают свои собственные соображения относительно происхождения данной стратегии. Архиепископ Леонард выражается ясно: по его мнению, то вновь была идея вероломных европейцев, и именно они подали такой совет. Мехмеда навели на мысль «воспоминания предателя-христианина. Я думаю, человек, открывший этот трюк туркам, заимствовал его у венецианцев, применивших подобную стратегию на озере Гарда». Действительно, венецианцы перенесли галеры из реки Адидже в озеро Гарда совсем недавно — в 1439 году, однако средневековые кампании изобилуют другими прецедентами, а Мехмед тщательно изучал военную историю. Саладин перетащил галеры из Нила в Красное море в XII веке. В 1424 году мамелюки переправили галеры из Каира в Суэц. Откуда бы ни пришла эта схема, несомненно, она широко использовалась до 21 апреля 1453 года. События лишь подсказали настоятельную необходимость применить ее.

У Мехмеда была еще одна причина попытаться использовать этот маневр. Он чувствовал: важно оказать давление на генуэзскую колонию в Галате по другую сторону бухты Золотой Рог. Сомнительный нейтралитет генуэзцев в развернувшемся конфликте доставлял неудовольствие обеим сторонам. Галата вела выгодную торговлю и с Городом, и с осаждающими. В ходе войны она играла роль мембраны, через которую в обе стороны проникали материалы — и информация. Ходили слухи, будто жители Галаты днем открыто появлялись там и сям в османском лагере, предлагая масло для охлаждения гигантских пушек и все, что можно продать, а затем ночью, проскользнув через Золотой Рог, занимали места на стенах. Заградительная цепь крепилась к стенам Галаты, и непосредственно подступиться к ней было нельзя, так как Мехмед страшился открытого конфликта с генуэзцами. Непосредственные военные действия могли спровоцировать отправку мощного флота из метрополии, чего Мехмед и боялся. В то же время он понимал: симпатии граждан Галаты находились, естественно, на стороне их братьев-христиан; ведь и сам Джустиниани был генуэзцем. Появление пришедших на выручку генуэзских кораблей, возможно, также склонило чашу весов на сторону Города и привлекло к нему симпатии генуэзцев, как признавал Леонард Хиосский: «Жители Галаты действовали очень осторожно… но теперь они были готовы предоставить и оружие, и людей, однако лишь тайно, чтобы враг, лишь недавно притворявшийся, будто хочет заключить с ними мир, ничего не узнал». Двойная жизнь генуэзской общины, однако, означала: информация могла просачиваться в обоих направлениях, вскоре приведя к трагическим последствиям.

Все земли за Галатой, покрытые виноградниками и дикой чахлой растительностью, сосредоточились в руках османских войск под командованием Заганос-паши. Вероятно, в начале осады решено было построить дорогу от Босфора до Диколона, вверх по круто поднимающейся долине до горного гребня за Галатой. Затем дорога шла вниз, по другой долине, к Золотому Рогу. Проходя за генуэзским поселением, она спускалась к Долине Источников, где за пределами городских стен находилось генуэзское кладбище. Для своего рискованного предприятия Мехмед решил выбрать именно эту дорогу. В наиболее высокой точке она поднималась на двести футов над уровнем моря, и всякого, кто попытался бы протащить здесь корабли, ждало нелегкое испытание. Однако в чем Мехмед никогда не испытывал недостатка, так это в рабочей силе. Обдумав все заранее и соблюдая обычную для него секретность, он собирал материалы для предстоящей попытки: дерево, чтобы соорудить основу для пути, катки и салазки для перевозки кораблей, бочки лярда, а также быков и людей. Землю очистили от кустарника и сделали насколько возможно ровной. 21 апреля работа над проектом ускорилась. Отряды работников прокладывали деревянную колею вверх по долине начиная от Босфора. Приготовленные катки смазали животным жиром. Построили салазки для подъема кораблей из воды. Стараясь отвлечь внимание от этих приготовлений, Мехмед поставил батарею пушек на холме к северу от Галаты и приказал Заганос-паше обстреливать корабли, защищавшие Золотой Рог.