На штурм будущего! Спецназ «попаданцев» - Сергей Артюхин

— Мрази, — сержант сплюнул на пол, — все равно вы отправитесь в ад. А я буду вас там поджидать.

Он сражался отчаянно, но пятнадцать минут спустя, отказавшись сдаваться ненавистным гринго, иссеченный осколками танкового фугаса, бразилец лег на гранату, предварительно выдернув из нее чеку.

— Свобода или смерть! — последние слова сержанта Саргаса, посмертно получившего впоследствии орден Свободы, учрежденный Альверде как высшую награду ЮАФ, никто не услышал.

Тело диверсанта, помимо всего прочего подорванное еще и гранатой, унесшей жизни двух неопытных американских солдат, было сожжено на месте разгневанными соратниками последних и так и не было никогда найдено.

Конкретное место последнего сражения спецназовца также осталось неизвестным. По странному совпадению, одна из площадей в отстроенном после войны Буэнос-Айресе, названная именем сержанта, находилась совсем недалеко.

— Явился, — полуутвердительно-полувопросительно уставился на прапорщика Бондаря капитан Голенко.

— Так точно, товарищ капитан! — немолодой мужик вытянулся в струнку.

— Отставить. Вот скажи мне, дорогой друг, чем это ты в деревне занимался?

— Налаживал отношения с дружественным китайским пролетариатом! — Несмотря на серьезный тон, в глазах Бондаря светился огонек хитринки.

Никита вздохнул.

«Небось опять чего-нибудь на рисовую водку выменивал. Хомяк недорезанный!» Еще раз вздохнув танкист грустно посмотрел на темнеющее небо.

— Товарищ капитан, я ж в свободное время. Службе никакого урона, а только польза.

— Ладно, Александр Юрьевич, чего менял-то хоть? Не патроны, надеюсь?

— Как можно! — замотал головой прапорщик. — Это ж подсудное дело. Только часы трофейные, да очки защитные. А то у меня поднакопилось.

— И как обмен?

— Удачно. Четырнадцать литров чистой водки плюс настоечка и чай. Мне уже насчет некоторых деталей с интендантом удалось сговориться, так что мы пер…

— Нет, нет, нет! — капитан решил даже не пытаться разбираться в хитросплетениях здешней экономики. — Даже слышать про эти ваши завихрения не хочу. Но смотри мне, попадешься — шкуру спущу. Свободен.

Наблюдая за развернувшимся прапорщиком, бодро шагающим к центру расположения батальона, Голенко в очередной раз горестно вздохнул и потопал в штаб.

«Вот, млин, распоясались. Как Шульга с политработы ушел, так им теперь все можно. А этот новенький замполит совсем никуда не годится. Черт-те чем занимается», — задумавшийся танкист едва не врезался в свой собственный танк.

— Как дела, Рыся? — нежно похлопав стального монстра по бронированному боку, Никита ловко залез на башню. — Снаряды в тебя загрузили? А топлива налили? — Разговаривающий с железякой капитан мог показаться странным, но учитывая, что меньше недели назад эта самая штука спасла ему жизнь при встрече с целой батареей американских противотанковых самоходок (на лобовом листе насчитали потом восемнадцать отметин от не пробивших броню снарядов), а до того в боях на Пусанском плацдарме в Корее не сломалась ни разу и вообще вела себя донельзя идеально, то такое отношение офицера к танку казалось уже и не особенно странным. Танк-то ведь взаимностью отвечал.

— Никита! — старый знакомый, Ринат Бусаев, махал рукой, подзывая к себе.

— Чего тебе?

— Лавриненко вторую сотню взял!

— В смысле?

— Да в прямом!! Он на своей «семерке» вчера еще три британских «Крестоносца» сжег, так что теперь у него за две войны двести одна уничтоженная машина! Только что по радио передали! — Бусаев радовался так, словно это был его счет, а не знаменитого полковника.

— Да уж, ИС-7 — это вам не абы чего. Мы с начала войны хоть один потеряли вообще? — Голенко поневоле заинтересовался.

— Да кто ж его знает. В наших краях их и нет, считай, — пожал плечами татарин.

— Ну почему же? — Никита нахмурился, вспоминая. — С нами по соседству на плацдарме один полк дрался, отдельный.

— «Семерки» все в отдельных полках, — проворчал танкист. — Но ты прав. У них вроде бы были потери… Небось от бомб или мин. Пушкой его не возьмешь. Его даже орудие «сорок пятого» не возьмет.

— Ну почему же, возьмет. Метров с восьмисот.

— Ага, счас, так он тебя и подпустит на эти восемьсот метров. У него ж не пушка, а, блин, какой-то супершмалевик! Я видал, как на полигоне эта хрень немчурскую «пантеру», первую, правда, еще, с трех километров в лоб взяла. А потом по всяким плитам стреляла. Так что я не удивляюсь, что «Першинги» от «иса» разлетаются, как куры от петуха. У них же против него шансов вообще нет. Небось их пукалка лоб «семерки» даже в упор не возьмет.

— О чем разговор? — проходящий мимо комполка заинтересованно посмотрел на молодых офицеров.

— О подвиге товарища Лавриненко и достоинствах танка ИС-7, — Голенко выразительно посмотрел на своего друга.

— А «рысь» вас, значит, уже и не устраивает? Каждому теперь гордость нашего танкостроения давать?

— Никак нет, товарищ полковник. Р-45, без всякого сомнения, лучший танк в мире. Совокупность его боевых и эксплуатационных качеств в сочетании…

— Стоп, стоп, — улыбающийся командир замахал руками, — я тут с вами согласен, не надо мне лекцию о собственном танке читать, товарищ капитан. Вы лучше на совещание идите, вводные получать. А то ведь завтра выдвигаемся.

— Есть идти получать вводные, товарищ полковник!

Увидев, как проходящий мимо своей машины капитан провел рукой по ее боку, Зиновий Колобанов усмехнулся. На его счету танков было только шестьдесят.

— Бронебойный!

— Есть! — звук закрывающегося затвора и последовавший за этим грохот выстрела болью отозвались в гудящей голове Голенко.

— Цель на два часа! — «Першинг», вывалившийся из кустов, развернул башню и выстрелил.

«Рысь» капитана вздрогнула от попадания в лобовой лист девяностомиллиметрового подарка. Почти на автомате Никита прицелился и точным выстрелом всадил снаряд в борт вражеского танка.

— Есть попадание! — хрипло сообщил наводчик, молодой парнишка, заменивший получившего ранение в боях на Пусанском плацдарме ветерана.

— Мать их за ногу, откуда здесь столько «Першингов»? — бормотание Голенко осталось неуслышанным.

Султаны земли, вырастающие вокруг идущих в атаку советских танков, появлялись все чаще и становились все гуще. Казалось, что Гоминьдан и его американские союзники собираются идти на сей раз до конца. «Ни шагу назад» в их собственном исполнении.

— Зубр всем: заходим …ева, повто…ю, сле…а! — Голос командующего полком Колобанова был еле различим на фоне сильных помех.

— Толя, давай за комбатом! — проорал Никита в ТПУ приказ своему мехводу, одновременно осматривая поле боя через панорамный прицел, чудом уцелевший после неоднократных попаданий, испещривших броню Р-45 многочисленными вмятинами.

Неожиданно идущая чуть впереди машина Шульги, давно уже ставшего командиром батальона, где ранее он был комиссаром, резко остановилась. Вылетевшие в сторону катки вместе с пламенем взрыва указывали на противотанковую мину.

— Млять!

— Командир? — заряжающий повернулся к капитану.

— Шульга на мину налетел. Так что теперь мы впереди, — Голенко еще раз выругался и прильнул к окуляру.

Комбатовская «рысь» сотрясалась от многочисленных попаданий — было такое ощущение, что неподвижную машину расстреливает вся артиллерия в радиусе нескольких километров. Долго это продолжаться не могло — судя по всему, какой-то из снарядов все же пробил броню и вызвал пожар.

Уже объехавший препятствие, Никита увидел, как из башни «сорок пятого» вырос столб пламени, буквально подбросивший тяжелую машину Шульги.

Капитан выругался. Несмотря на то что Петра Матвеевича он не любил (его вообще никто не любил за мерзкий характер, кроме разве что Колобанова, умевшего это обстоятельство игнорировать), но уважал как компетентного и знающего командира.

— Хана комбату, — пояснил Голенко экипажу.

Бумкнувший по броне снаряд вернул слегка ослабшую концентрацию на прежнюю высоту.

— ОФС!

— Есть!

Заметивший группу пехотинцев в форме американской армии, забегающих в дом, танкист пальнул в их сторону, почти не целясь.

Попадание снаряда в глиняную мазанку разнесло ее на куски вместе с находящимися внутри солдатами. Никита старался не думать, что в этом доме могли быть и мирные жители. Он уже видел, что может произойти с человеком, ставшим невольным виновником гибели некомбатантов — к примеру, детей — и начавшим себя за это корить.

Война никогда не бывает легкой прогулкой ни для одной из сторон. Даже человек со стальными нервами может сломаться от постоянного напряжения, страха и чувства вины, от близкого дыхания смерти, от кошмарных картин убийства и жестокости.