АнтиМетро - Андрей Бондаренко

Неожиданно Хантер, замыкавший походную колонну, принялся бодро и жизнерадостно напевать:

– А я по шпалам, опять – по шпалам – иду домой по привычке…

– Совсем с ума сошёл? – обернувшись, зло зашипел Артём. – Немедленно прекратить, рядовой! Детский сад какой-то, мать вашу…

Глава двенадцатая

Пир во время чумы

Пройдя по туннелю метров четыреста-пятьсот, Шмидт остановился и поднял вверх правую руку, тем самым подзывая командира мобильной группы к себе.

– В чём дело, Санёк? – подойдя, спросил Артём.

– Видишь – светлую царапину на стене?

– Вижу.

– Так, вот. Дальше этой царапины – во время патрулирования – никто из наших не ходил, – пояснил Шмидт.

– Фюрер, ко мне!

– Типа – по вашему грозному приказанию – явился…

– Слушай, братец мой фашиствующий! Может, уже хватит – выёживаться и выпендриваться? Ёлы-палы засохшие… Ведь, тебя, если я не ошибаюсь, никто насильно не тащил в этот маршрут? Сам же прилип ко мне, как банный берёзовый лист к распаренной заднице, мол: – «Добрый дяденька майор, Артём Петрович! Возьмите, пожалуйста, меня с собой! Христа ради…». Было такое, морда очкастая?

– Ну, типа – было…

– Без всяких «ну» и «типа»! – разозлился Артём. – Изволь, гнида, отвечать кратко и чётко! Как и положено в российской воинской части специального назначения! Ну, блин?

– Я! – браво гаркнул Фюрер, демонстративно вытягиваясь в струнку и преданно посвёркивая золочёной оправой очков.

– Вот, совсем другое дело. Молодец! Можешь, когда очень захочешь. Давно бы так… Кстати, как тебя зовут – на самом деле? Неудобно как-то – Фюрер, да Фюрер. Слух режет, и всё такое…

– Дмитрием Алексеевичем меня кличут, – внимательно рассматривая узорчатые трещины на шпалах, хмуро сообщил Фюрер. – Только, вот, попрошу обходиться без всяких там «Димок» и «Димонов»! Мне, мой авторитет – перед верными однопартийцами – дорог. Завоёвывал его, как-никак, долгими-долгими годами.…Так что, либо «Дмитрий Алексеевич», либо «Дмитрий» – с официальными нотками.

– Учтём и не подведём! – пообещал Артём. – Значится так, Дмитрий Алексеевич… Доставай-ка физические приборы, тетрадку и шариковую ручку. Снимай всякие и разные показания, фиксируй их подробно, никуда не торопясь… Только, ради Бога, действуй по-быстрому, без всяких сложных изысков! Чтобы управиться минут за пять-шесть. Счётчик Гейгера используй, что-нибудь аналогичное, не отнимающее много времени… Не слышу ответа, блин непропечённый!

– Есть!

Неожиданно впереди послышался подозрительный, едва слышный шорох.

– Что это такое? – слегка насторожился Артём, непроизвольно снимая автомат с предохранителя.

– Обыкновенные крысы, – успокоил Шмидт. – Только очень крупные, с длинными и облезлыми хвостами. В этот туннель ливийские шакалы тогда так и не добрались. А, жаль…

– И много здесь крыс?

– Не очень. Но за двенадцать часов патрулирования с тремя-четырьмя обязательно встретишься. Наглые такие, смотрят на тебя и – такое впечатление – всезнающе улыбаются. Твари – одно слово…

– Крысы – это актуально и очень своевременно, – важно заявил Хантер. – Надо будет потом стрельнуть у Глафиры, пардон, у младшего лейтенанта Ивановой, несколько мышеловок, вернее, дельных крысоловок. Ну, таких – в виде клеток – чтобы зазря не калечили пойманных животных.

– Опыты будете ставить, – понятливо вздохнул Шмидт. – Ох, уж, эти доктора! Их пшеничным хлебом не корми, дай только возможность вволю поработать острым скальпелем… Кровожадные вы, ребята, даже круче, чем камбоджийские головорезы приснопамятного генерала Пол Пота.

– Причём здесь – опыты? – непонимающе захлопал ресницами Хантер. – Я крысиные бега имел в виду…

– Чего? Какие ещё бега, мать твою? Издеваешься, штатский?

– Ну, в знаменитом романе Дмитрия Глуховского крысиные бега являлись главной забавой. В смысле, главной забавой для подземных узников, замурованных последствиями ядерной войны – на долгие годы – в помещениях метро… А для того, чтобы устраивать такие бега – надо сперва наловить много крыс. Произвести отбор достойных особей… Правильно я говорю, господин майор?

– Отставить бессмысленный и пустой базар! – раздражённо отмахнулся Артём. – Детский сад, он, очевидно, бесконечен – для некоторых деятелей… Дмитрий Алексеевич, что там у тебя с показателями приборов? Процесс, надеюсь, завершён?

– Так точно! – дисциплинированно откликнулся Фюрер. – Наблюдается незначительное повышение радиоактивного фона – по сравнению с платформой нашей станции, я успел перед выходом на маршрут снять основные показатели… Но это абсолютно некритично. Пока нет серьёзных поводов для беспокойства.

– Молодец! Всё, бойцы, двигаемся дальше!

– Подожди, командир, минуту-другую. Надо же технику убрать в рюкзак. Я мигом!

«Смотри-ка ты, какой этот Фюрер понятливый!», – умилился внутренний голос. – «Всё схватывает – практически – на лету…».

Шпалы, рельсы, абсолютная тишина, нудно давящая на уши, редкие боковые технологические ответвления.

«Скучное и однозначно-неприятное это дело – тупо и размеренно шагать по неосвещённому туннелю в полнейшей и откровенно-жутковатой темноте – с прибором ночного видения на голове», – от нечего делать ударился в заумные рассуждения словоохотливый внутренний голос. – «Всё такое смутно-зелёное, призрачное и тревожное… Как в плохих американских фильмах-ужастиках. Того и гляди, какая-нибудь жуткая гадость выскочит из ближайшей «боковушки». Выскочит, и безжалостно порвёт, икая от тысячелетнего голода, на составные части. Тем более, что – в данной ситуации – это вполне, даже, вероятно… Кстати, а почему туннель полностью не освещён? Ведь, первые сто пятьдесят метров, как я помню, должны быть – согласно строгим инструкциям – освещены аварийными лампочками… Более того, почему не работает местная телефонная «метрошная» связь? С городскими и мобильными телефонами всё более-менее понятно. Но, местная? Ведь, между станциями метрополитена проложены отдельные телефонные провода, заключённые в надёжную оплётку. Следовательно, они где-то повреждены? Передавлены частичным обвалом туннельных стен? Смяты взрывной волной? Перерезаны человеческой рукой, крепко сжимающей ножницы по металлу? Последний вариант – более чем вероятен…».

Внутренний голос (сука надоедливая и приставучая), естественно, сглазил. Когда – по приблизительным расчётам – до «Выборгской» оставалось метров пятьсот с копейками, и Артём уже подумывал об объявлении привала, чтобы попытаться задействовать рацию, вручённую Мельниковым, из правого бокового хода она и выскочила – «какая-нибудь жуткая гадость», предсказанная внутренним голосом.