Намык Кемаль - В. Стамбулов

10 мая 1876 года Абдул-Азис получил первое серьезное предостережение. К этому времени долго сдерживаемое чудовищными репрессиями брожение широких масс стамбульского населения наконец вырвалось наружу. В этот день тысячная толпа софт остановила на пути к военному министерству карету старшего сына султана, Юсуф-Изеддина, и потребовала, чтобы он немедленно вернулся во дворец и добился от султана отставки Махмуд Недима и шейх-уль-ислама – Хасан Фехми-эфенди, ненавидимого за его близость к камарилье.

Но демонстрация софт была лишь началом. Пока во дворце размышляли о том, как наказать дерзких студентов, толпа манифестантов росла, как снежный ком. Повсюду организовывались митинги, на которых говорилось, что страна и правительство являются игрушкой в руках иностранцев и что необходимы коренные внутренние реформы, чтобы спасти Турцию от гибели. На фешенебельных улицах Пера и в маленьких переулках Сиркеджи молодые люди решительного вида покупали все имеющееся у торговцев оружие, вплоть до старых ржавых сабель, которые продают любителям старины антиквары Бедестана. И когда вооруженная толпа двинулась в сторону дворца, султан пошел на уступки. Ненавидимое населением правительство Махмуд Недима было устранено. Великим визирем был назначен старик Мехмед-Рюштю, а шейх-уль-исламом – известный своей ученостью и либеральными взглядами Хассан Хайрула-эфенди.

Мидхад вошел в кабинет в качестве министра без портфеля, но всем было ясно, что первая роль в новом правительстве принадлежит ему.

Первая паника дворца могла скоро пройти. Необходимо было действовать, пока султан и его камарилья не опомнились. Однако, Мидхат медлил, все еще надеясь добиться от султана конституции мирным путем. Но настроение масс испугало правительство. Несмотря на весь его либерализм, революционное выступление населения вовсе не входило в его расчеты. Поэтому было решено совершить переворот без участия масс.

Наиболее решительным и боевым человеком в кабинете был сераскер (военный министр) Хуссейн Авни-паша. Это был известный боевой генерал, солдафон, менее всего симпатизировавший либеральным идеям Мидхата, но смертельно ненавидевший Абдул-Азиса за ряд ссылок и унижений, которым он подвергался от султана и камарильи. Распоряжаясь армией, он имел теперь всю силу в своих руках. В то время, как Мидхат писал великому визирю о своих надеждах договориться с султаном, прося скрыть это от Хуссейн-Авни, последний потребовал немедленного низложения. Настояния Хуссейн-Авни подействовали в конце концов на Мидхата и его коллег. Чтобы придать акту свержения законность в глазах отсталых элементов, шейх-уль-ислам выдал торжественную фетву, гласившую:

«если глава правоверных выказывает расстройство ума и неспособность управлять государством, если он употребляет государственные средства для личных расходов, если его пребывание у власти вредит государству и нации, может ли он быть низложен?

Ответ: Священный закон говорит: „Да“.

Написано смиренным Хасан-Хайрулла. Да окажет ему аллах свое милосердие.

30 мая 1876 года».

Некоторые разногласия произошли между Мидхатом и Хуссейн-Авни в вопросе о способе низложения султана. Сераскер предлагал прибегнуть к обыкновенному пронунциаменто.[87] Мидхат хотел придать этому акту характер народной санкции. Для этого он предлагал созвать софт и стамбульское население к мечети Нурие Османие, сообщить им о мотивах низложения и получить их одобрение на перемену режима. Большинство министров также высказывалось за эту процедуру, но неожиданный инцидент заставил изменить этот план.

Накануне решительного дня, назначенного на 31 мая, одна из знакомых дворцовых женщин известила Мидхата, что султан о чем-то подозревает и заговор может быть открыт с минуты на минуту. Эти сведения подтверждались и тем, что дважды в этот день Хуссейн-Авни вызывался во дворец, несмотря на то, что он отговаривался нездоровым. Узнав об этом, министры-заговорщики решили действовать немедленно. 30 мая, в полночь, великий визирь и Мидхат, каждый в сопровождении слуги с фонарем, отправились в Сиркеджи[88] и, сев в каик, поплыли в Паша-Лимани – маленькое местечко на берегу Босфора, где жил Хуссейн-Авни.

Была темная ночь, шел проливной дождь, гребцам с трудом удалось отыскать берег. Хуссейн-Авни ждал их с нетерпением. После недолгой беседы, последние решения были приняты, и каждый поехал в назначенное ему место. Хуссейн-Авни отправился во дворец Долма-Бахче, а Рюштю с Мидхатом в военное министерство. Там должны были собраться министры и высшие сановники и ждать прибытия наследника Мурада, которого взялся привезти Хуссейн-Авни. По прибытии наследника, его должны были немедленно провозгласить султаном и зажечь огни на высокой белой башне сераскериата, чтобы сообщить флоту о совершившемся перевороте, после чего залпы броненосцев адмирала Ахмед-паши должны были известить город о событии.

Хуссейн Авни-паша.

Сообщить султану об его низложении было поручено маршалу Сулейман-паше[89] – главному начальнику военной школы в Пангальти.[90] Это был ревностный сторонник Мидхата и партии реформ, которому можно было доверить опасное и рискованное предприятие. В казармах Таш-Кишла и Гюмюш-Сую войска получили уже приказ начальника стамбульского гарнизона Редиф-паши и были расположены так, чтобы защищать подступы с суши. Броненосцы, находившиеся под непосредственным командованием морского министра, выполняли ту же задачу со стороны моря.

Оставалось лишь обезоружить караулы у самого дворца. Сулейман-паша повел туда избранный отряд пангальтских юнкеров. Выполнив быстро, но не без борьбы, эту операцию, он поспешил в аппартаменты наследника, который хотя и был предупрежден заранее и с нетерпением ждал этого момента, но теперь струсил и заколебался. Однако, Сулейман-паша понимал, что каждый момент промедления может стоить всем заговорщикам жизни; почти насильно он усадил Мурада в карету, стоявшую у ворот дворца, где его ждал Хуссейн-Авни.

После этого Сулейман-паша вновь бросился во дворец. Отталкивая караульных и лакеев, которые пытались его удержать, он ворвался к Абдул-Азису, которому сообщил о его низложении, прочитав ему затем фетву шейх-уль-ислама.

В то время как Абдул-Азис в ярости осыпал Сулейман-пашу самыми отборными ругательствами, залпы броненосцев извещали уже население о событии. Только тогда султан понял, что все кончено, и подчинился, после чего его немедленно перевезли в старый дворец Топ-Капу.

Переворот был совершен. Через два дня, рескриптом на имя великого визиря, новый султан заявлял, что: «империя будет реорганизована в соответствии с нуждами народа и таким образом, чтобы предоставить всем без различия подданным насколько возможно полную свободу». Далее говорилось о «благосклонном внимании к Совету министров, о справедливом применении законов и об уменьшении цивильного листа».