Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали - Джеймс Поскетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интерес Ёсимунэ к экзотическим животным был вызван не только простым любопытством. Сёгун, озабоченный экономическим и политическим будущим Японии, считал, что изучение природного мира может дать стране ключ к процветанию. Это было особенно важно в свете того, что Япония также страдала от торгового дисбаланса, импортируя намного больше, чем экспортируя (отчасти это было обусловлено политикой «закрытой страны»). Поэтому Ёсимунэ приказал провести ряд исследований природного мира Японии в надежде найти замену дорогостоящим импортным товарам. Самое масштабное из этих исследований провел в 1730-е гг. Нива Сёхаку, еще один придворный врач Ёсимунэ. Как и Ли Шичжэнь в Китае, Нива объездил всю Японию с опросными листами, требуя от местных правителей предоставить сведения «обо всех плодах земли», а также «обо всех без исключения видах животных» в той или иной местности. Опросные листы сопровождались письмом за подписью самого Ёсимунэ: оно напоминало японским правителям об их обязательствах перед сёгуном. По результатам этого опроса был составлен труд под названием «Классификация всего сущего», который включал в себя 3590 статей, описывающих не только растения и животных, но и металлы, минералы и драгоценные камни. Исследование Нива подтвердило предположения Ёсимунэ: Япония обладала значительными природными богатствами. Среди них следовало выделить медь и камфорное масло – два ценных товара, которые охотно покупали европейские торговые компании{282}.
Ёсимунэ также занимался развитием ботанических садов, особенно ботанического сада Коисикава на окраине Эдо. Этот сад, созданный в первой половине XVII в., к следующему столетию превратился в центр коммерческих ботанических исследований. Нетрудно углядеть здесь прямую параллель с Европой того же периода. В то время как Карл Линней пытался выращивать экзотические растения в Уппсале, японские натуралисты делали то же самое в Эдо. К 1730-м гг. в ботаническом саду Коисикава насчитывалось множество чужеземных растений, причем многие из них были привезены в страну за огромные деньги: женьшень из Китая, сахарный тростник из Юго-Восточной Азии, батат из Америки… Деятельность сада была настолько успешной, что к 1780-м гг. Япония перестала импортировать женьшень и даже начала его экспортировать{283}.
Итак, посредством торговых связей Япония получила возможность познакомиться не только с экзотическими товарами, но и с разнообразием научных культур. Изначально наиболее значимыми были ее связи с Китаем. История интеллектуального и коммерческого обмена этих двух стран насчитывала более 1000 лет. Японцы многое заимствовали у китайцев, особенно в области философии, да и в языке было немало китаизмов. Поток товаров и идей увеличился в XVII в., после основания сёгуната Токугавы в 1600 г. Наряду с шелком и чаем китайские торговцы стали привозить на продажу все больше и больше книг, среди которых были и копии китайских трудов по астрономии, медицине и естественной истории. В 1604 г., всего через несколько лет после публикации в Нанкине, монументальный труд Ли Шичжэня «Бэньцао ганму» появился и в Нагасаки. Сам сёгун приобрел его копию для своей замковой библиотеки. В 1637 г. в Японии полностью перепечатали книгу Ли, и она оказала огромное влияние на развитие японской естественной истории в XVII в., став основой для большей части исследований в этой области{284}.
В начале XVIII в. японский натуралист по имени Кайбара Экикэн задумал сочинение, которое объединило бы лучшее из китайской естественной истории с самыми новыми и полными сведениями о растительном мире Японии. Кайбара родился в 1630 г. на южном острове Кюсю в семье деревенского врача. Несмотря на скромное происхождение, он стал одним из самых влиятельных натуралистов в Японии периода Токугавы. В отличие от других японских натуралистов того времени, он не довольствовался простым изучением трудов китайских ученых. Например, он сетовал, что в «Бэньцао ганму» описываются «многие экзотические виды, которые не обитают и не произрастают в Японии». Поэтому он принял решение покинуть Кюсю и отправиться путешествовать по Японии, чтобы «записать в одном тексте все те виды, которые люди действительно могут встретить в наших землях».
Кайбара совершил важный переворот в японской естественной истории. Не желая основываться исключительно на китайских текстах, он поставил во главу угла непосредственный опыт. «Я поднимался на высокие горы. Я спускался в глубокие долины. Я шел крутыми тропами и пробирался через опасные места. Я страдал от сырости под дождем и блуждал в тумане. Я терпел самые холодные ветра и самое палящее солнце. Но я изучил природу в более чем восьми сотнях деревень», – писал Кайбара{285}.
По возвращении из странствий Кайбара опубликовал труд «О японских лекарственных веществах» (1709–1715). Это был классический сплав разных научных традиций. Кайбара по-прежнему многое заимствовал у Ли Шичжэня. Его организация природного мира повторяла систему, разработанную Ли, включая использование пяти стихий. Статьи о многих видах растений, распространенных как в Японии, так и в Китае, были напрямую скопированы из книги Ли. Однако даже в этих случаях Кайбара не просто полагался на китайский текст, а приводил их японские названия и региональные разновидности. Кроме того, Кайбара добавил 358 новых видов растений, встречающихся только в Японии. Среди них было и знаменитое японское вишневое дерево, славящееся прекрасными розовыми и белыми цветами, – сакура. «В Китае нет японского вишневого дерева. Это было подтверждено китайскими торговцами, опрошенными мной в Нагасаки, – писал Кайбара. – Если бы таковое дерево там существовало, о нем непременно упоминалось бы в китайских книгах»{286}.
Кайбара был прав лишь наполовину. Хотя в китайских трудах по естественной истории японское вишневое дерево действительно не определялось как отдельный вид, оно все же росло в некоторых районах Китая и на Корейском полуострове. Но это нисколько не умаляло важности идеи, которую отстаивал Кайбара: японским натуралистам недостаточно просто полагаться на существующие китайские тексты. Они должны путешествовать, делать наблюдения и собирать образцы. Только тогда, утверждал Кайбара, естественная история сможет «принести осязаемую пользу жителям нашей земли»{287}.
Наряду с Китаем другим важным источником научных знаний для Японии была Голландская Ост-Индская компания. Политика сакоку, проводимая сёгунатом Токугавы с начала XVII в., существенно ограничивала доступ в страну иностранцев, а христианским миссионерам и большинству европейцев въезд и вовсе был запрещен. Торговать с Японией было разрешено только голландцам – и лишь через порт на крошечном насыпном острове Дэдзима в заливе Нагасаки. Но, несмотря на это, постепенно японская и европейская научные культуры начали соприкасаться. Голландские торговцы приносили в дар правителям Эдо научные труды европейских ученых, а японские натуралисты начали изучать голландский язык, чтобы больше узнать о далеких странах. В итоге политика «закрытой страны» породила особенно насыщенную форму культурного обмена, построенного на очень тесном сотрудничестве небольшого числа японских и голландских ученых.
Рис. 24. Ботанические иллюстрации из труда Кайбара Экикэна «О японских лекарственных веществах» (1709–1715)
Ёсимунэ, как уже говорилось выше, был впечатлен познаниями голландцев. В его библиотеке, помимо экземпляра «Естественной истории четвероногих» Йонстона, имелись и многие другие голландские труды по естественной истории, в том числе «Кабинет
