Тайный советник вождя - Владимир Успенский

В первой половине февраля 1920 года Иосиф Виссарионович неурочно пригласил меня в свой салон-вагон:

— Дорогой Николай Алексеевич, придется вам поехать на юг. Я, к сожалению, не могу.

— Цель?

— Помогите товарищу Орджоникидзе правильно разобраться в обстановке. И товарищу Тухачевскому тоже. Нам во что бы то ни стало надо сохранить и усилить Конную армию. В Москве, как вы знаете, сложилось слишком неправильное представление о ней.

— Буденный сам разжигает страсти.

— Я не оправдываю товарища Буденного, однако его поступки совершенно несоразмерны с тем, в чем его обвиняют. Разложение и неподчинение — это слишком тяжелые обвинения.

— Если Буденный и допускал просчеты, то не больше, чем другие командиры, — попытался сформулировать я. — А заслуги его велики.

— Совершенно верно, — охотно согласился Иосиф Виссарионович. Положите на чашу весов победы наших кавалеристов… Товарищ Орджоникидзе разделяет наше мнение, но ему трудно понять, в чем причина неуравновешенности самого товарища Буденного. Пока будет существовать яблоко раздора, Буденный не гарантирован от любых срывов.

— Вы имеете в виду Конно-Сводный корпус Бориса Макеевича Думенко и стремление Думенко превзойти своего соперника?

— Это важнейшая причина. — Сталин был доволен, что я ухватил его мысль. — Командующий фронтом Шорин пришел к Ростову со своей конницей, с корпусом Думенко, которого поддерживал, в которого верил. И у Буденного половина людей, если не больше, молятся на Думенко. Столкнулись два начальника, причем столкнулись в родных местах, где все их знают, а это, в свою очередь, обостряет самолюбие каждого. И если мы не поможем сейчас Буденному, то я не знаю, удержится ли он в седле. Наш прямой долг поддержать его.

— Понятно, — сказал я. — Вижу свою задачу в том, чтобы Орджоникидзе и Тухачевский уяснили особенность обстановки и били в одну цель с нами.

— Когда сможете выехать?

— Только побреюсь и соберу белье.

— Спасибо, Николай Алексеевич. — Сталин медлил, будто хотел сказать еще что-то. Я ждал. Он заговорил, осторожно подбирая слова. — Ваш путь, дорогой Николай Алексеевич, лежит через Новочеркасск… Я вас прошу — не казните себя… Теперь уже ничего не поправишь… А ваше здоровье, поверьте, нужно не вам одному…

Слезы навернулись на глазах, чтобы скрыть их, я торопливо пробормотал что-то невразумительное и быстро вышел. Чувство глубокой признательности к этому человеку, вернувшему мне жизнь, тактично относившемуся к моей душевной драме, переполняло меня.

Люди, изучавшие труды Ленина, интересовавшиеся ходом гражданской войны, знакомы с тревожной телеграммой Владимира Ильича, которую он послал Тухачевскому и Орджоникидзе. В ней говорилось: "Крайне обеспокоен состоянием наших войск на Кавказском фронте, полным разложением у Буденного". Была такая телеграмма, из истории ее не выкинешь, как слово из песни. Исследователи, литераторы пытались объяснить, чем же было вызвано беспокойство Владимира Ильича, такое его отношение к командарму Первой Конной. На ведущее место выдвигалось опять же неповиновение Шорину, говорилось о разгуле кавалеристов в Ростове, о самочинных реквизициях, когда не поймешь, где военная необходимость, а где банальный грабеж. (Но что поделаешь, ведь Конную армию никто не снабжал, она жила за счет населения, за счет трофеев.) Упоминалось о том, что особоуполномоченный Реввоенсовета Конармии комендант Ростова Александр Пархоменко учинил в городе пьяный дебош, захватил автомашину, принадлежащую командарму-8 Сокольникову, рубанув при этом красноармейца-часового шашкой.

Конечно, случай сам по себе скверный, из ряда вон выходящий. Тем более что было задето самолюбие Григория Яковлевича Сокольникова. Профессиональный революционер, много лет проведший в эмиграции, он вернулся в Россию после Февральской революции. Через Германию, в запломбированном вагоне, вместе с Лениным, Арманд, Зиновьевым, Радеком и другими. Участвовал в Октябрьских событиях, был среди большевиков человеком известным. У него вальяжная, господская осанка, красивое холеное лицо. Каков он политик, я не знал, но что 8-й армией командовал плохо, это факт. Да и как еще мог командовать целой армией человек, никогда не имевший отношения к военной службе, и вдруг вознесенный на такую высоту? Подобные скороспелые «полководцы» Деникина почти до самой Москвы допустили: трудно сказать, чего от них больше было на фронте, вреда или пользы. Ко всему прочему, Сокольников отличался капризностью и вспыльчивостью. На съезде партии в девятнадцатом году старый большевик Осинский-Оболенский (потомок Рюриковичей!) обвинил Сокольникова во лжи. А тот, не найдя веских аргументов, рассвирепел, бросился на Оболенского, ударил по лицу.

За рукоприкладство Григорий Яковлевич Сокольников был выведен из членов ЦК партии, но командующим 8-й армией его оставили. К сожалению. Между ним и между руководством Первой Конной (армии действовали на одном направлении) постоянно возникали трения. При этом мои симпатии были на стороне Буденного и Ворошилова. Они воевали хорошо, лихо, умело, а у Сокольникова только гонор да самоуверенность. Армия Буденного росла, крепла в боях, одерживала победу за победой, а армия Сокольникова таяла и разваливалась. И уж, конечно, Сокольников не упустил возможности «отыграться» на Пархоменко, выставив перед Москвой конармейцев в самом неблагоприятном свете. Александр Пархоменко, лучший друг Ворошилова, был приговорен Военным трибуналом к расстрелу (помилован ВЦИК, а точнее сердобольным Калининым).

Однако не только и не столько этим был встревожен Владимир Ильич: бессмысленная гибель двух наших дивизий возле станицы Мечетинской, смерть прославленного начдива Азина — вот чем было вызвано острое беспокойство Ленина. А что привело к такой трагедии? Как ни поворачивай дело, все-таки прав был Иосиф Виссарионович, видевший корень зла прежде всего во взаимоотношениях Буденного и Думенко. Мне довелось разбираться в этом вопросе. И вот что поразительно: сколько уж десятилетий минуло с гражданской войны, сколько событий свершилось, а на Дону и Кубани, на Сале и Маныче ветераны красной конницы до сих пор делят себя на буденновцев и думенковцев, до сих пор у многих стариков сжимаются кулаки, когда слышат имя Семена Михайловича. Уходят герои давних битв, но их дети, их внуки продолжают спорить о том, кто был прав, кто честнее и вернее служил революции. Почему Буденный с первой встречи и до последней секунды люто ненавидел Тухачевского, с особой охотой ратовал за смертный приговор для него? Почему имена легендарных героев гражданской войны Азина и Гая на много лет были вычеркнуты из всех списков, даже упоминать о них было опасно?

История эта сложная и запутанная. Я выделю лишь то, что необходимо для понимания дальнейших поступков основных персонажей этой книги. Начнем, как говорится, от печки.

Итак, Бориса Макеевича Думенко можно считать первым организатором красной конницы на юге. Буденный, примкнувший к нему со своим отрядом, долго находился в тени этого известного кавалериста. Партизанские отряды и полупартизанские красные полки занимались самообеспечением, поэтому конфликтов с населением было больше, чем достаточно. Особенно отличались лихие хлопцы из эскадрона Буденного. Что ни станица, то жалобы на грабеж, на дебоширство. А когда прибежала к Думенко изнасилованная немолодая женшина в разодранном платье, Борис Макеевич, говорят, чуть не задохнулся от ярости. Вызвал Буденного и не стал разбираться, кто да что. Глянул грозно: "Я тебя упреждал?" — «Было». — "Распустил вожжи, теперь отвечай… Я прощу — народ не простит… Плетюганов тебе!"

Наказание, как свидетельствуют очевидцы, было в общем-то символическим. Хлестнули несколько раз. Но кого хлестнули?! Семена Буденного, геройского фронтовика, обладателя полного георгиевского банта! На него, на такого заслуженного, даже офицер в царской армии не имел права руку поднять, его только особый суд мог наказать. А тут — свой же станичник, недавний унтер!

Умел, ох, умел Семен Михайлович ненавидеть люто, непрощаемо и притом глубоко таить до поры до времени свою ненависть. Пока сила была на стороне Думенко, Буденный помалкивал, исправно нес службу. Но пришел и его срок, подчинил он себе красную кавалерию. Добился, чего хотел.

Однако судьба-злодейка не преминула вновь скрестить их пути, столкнув давних соперников лоб в лоб. Армия Буденного захватила Ростов, а вскоре в тот же район с войсками Шорина вышел через Новочеркасск Конно-Сводный корпус Думенко. Несмотря на то, что Буденный был теперь старше ло должности, Думенко считал унизительным подчиняться своему бывшему помощнику, даже если этого требовали интересы дела. Самолюбие не позволяло. Хорохорился Думенко, держась за прошлые заслуги и не понимая, как много перемен свершилось за минувшие месяцы.