Смерть в темпе «аллегро» - Константин Валерьевич Ивлев

– Единственный момент, ваше сиятельство, – уже в дверях повернулся Антон Карлович. – Вы не знаете, где можно найти Тускатти?

– Хороший вопрос… – впервые за весь вечер удивился Гагаринский. – Я регулярно вижу его на приемах, но ни разу не был у него. Нет – не знаю его адреса.

У самых дверей статский советник вновь увидел швейцара, который морщил лоб и возбужденно думал, не ошибся ли он, впустив премьер-министра. Вроде как тот сказал на английском только одно слово и не представил никаких удостоверений – но, с другой, этого англичанина не спустили с лестницы и не выкинули из окна, а весьма любезно проводили до дверей и даже пожали на прощание руку. Вдруг он и в самом деле премьер?

Статский советник решил подбодрить беднягу – тем более, вдруг сюда придется возвращаться? Он подошел к нему, добродушно хлопнул по плечу и выдал весь наличный запас известных ему английских слов: «yes, but no».

Глава 14

В то же самое время надворный советник Уваров вел допрос барона Тускатти. Опытный глаз сыщика сразу подметил несколько странных деталей в обстановке квартиры. Каждая из них была, казалось бы, мелочью, но все вместе они складывались в какую-то подозрительную картину.

Итальянский аристократ жил в квартире, где был ремонт не первой свежести. Нет, это не просто звоночек – это удар в колокол: почему разодетый в пух и прах барон живет… ну если не в дыре, то в помещении, которое никак не соответствует его высокому статусу? Второе, что было не менее значимым: скудность обстановки. Да, на стенах висело несколько картин, стоял, чуть покосившись, золоченый столик, на каминной полке было два серебряных подсвечника, но все не то – совсем не то, что можно ожидать от гостиной аристократа. Третье, наконец – при всей немногочисленности украшений чувствовалась какая-то их сумбурность, почти безвкусица. Ничего удивительного, что хоть сам барон и бывал в лучших домах Петербурга, однако никто не мог похвастаться, что побывал на приеме у Тускатти.

Павел Августович оказался довольно молодым человеком, лет примерно 28, красавцем, здоровья которого хватило бы на выкапывание Панамского канала.

– Mi dispiace dovervi incontrare in questo misero appartamento! – затараторил он, едва только открыл дверь. Барон даже не спросил, кто к нему пожаловал: пожимая и тряся руку, он пригласил незнакомого пока сыщика внутрь. – Простите, привычка! Очень жаль, что мне приходится встречать вас в этом убогом жилище. Моя квартира сейчас в ремонте, а купить что-то пристойное никак не получается, у вас что-то странное в столице насчет приличных квартир. Поверите ли? – я два месяца откладывал ремонт, чтобы найти достойную квартиру на время – но ничего не нашел. Увы, приходится принимать вас вот в таком убожестве.

Неожиданный приступ откровенности сразу вызвал недоверие у сыщика: с чего бы свидетелю говорить об этом буквально с первым встречным? Он еще даже не знает, кто к нему пришел. Ну, не хоромы, не Зимний дворец – ну и что же? Сам Уваров, будучи надворным советником – а это подполковник – жил в квартирке поскромнее и не жаловался. Можно подумать, кому-то в полиции есть дело до того, где вы, господин барон, проживаете. Что это? – неумелая попытка в чем-то убедить или просто итальянский темперамент, где душа нараспашку?

Надворный советник представился по всей форме и объяснил цель своего визита.

– Да… – задумчиво проговорил Тускатти. – Нехорошая история, весьма нехорошая. Я был бы крайне вам признателен, caro amico, если бы удалось избежать появления моего имени в газетах в связи с этим делом.

– Это зависит только от того, в каком качестве вы к этому делу причастны, – ответил Уваров. – Если вы не при чем, не вижу никакой нужды публично говорить об этом, но если вы как-то связаны с этими смертями, суд и огласка неизбежны. Но боюсь, что этом случае репутация – последнее, о чем стоит беспокоиться.

– Это я понимаю прекрасно, это можете не объяснять. Я прошу только, чтобы до окончания следствия – к каким бы выводам оно не пришло – не упоминалось мое имя. Когда же оно закончится, то следственная комиссия сама убедится в моей непричастности. Я, видите ли, имею успех в лучших домах столицы, а скандал такого рода может мне навредить.

Суть его просьбы была понятной: скандал такого рода в высшем обществе мог прервать его успех – успех, под которые давали кредиты и варрантные ссуды, поили шампанским и коньяком, танцевали, приглашали на пикники и даже давали поцеловать руку. Весь этот успех, если только появится хоть малейший намек на участие в грязном… да что грязном, просто сомнительном деле – улетучится быстрее, чем успеешь объясниться. Да и кого интересуют объяснения, если общественное мнение уже все решило и права на апелляцию и кассацию не дает? Репутацию не зарабатывают, ее как высокое здание аккуратнейшим образом выстраивают на очень зыбком фундаменте – и хватит легкого толчка, чтобы крепкое с виду сооружение разлетелось в прах. Даже не на осколки, ибо осколки еще можно собрать и склеить, но прах обратно не соединишь.

– Итак, господин барон, вы были на приеме у князя Васильевского… – открыл блокнот сыщик и приготовился записывать.

– Нет, – ответил Тускатти. – Назвать это приемом нельзя. Это был поток ругани и оскорблений в наш адрес – и только.

– В ваш адрес и адрес князя Гагаринского? Старый князь вас в чем-то обвинял? – спросил Уваров, еще не знавший, что рассказал второй визитер.

– Обвинял? – удивился Тускатти. – То, что там произошло, нельзя называть обвинением – как нельзя назвать хулиганом и баловником Джека Потрошителя. Обвинения предъявляются официальным лицом, которое уполномочено государством. Обвиняемый получает право на адвоката, может высказаться в свою защиту в суде. А тогда едва не произошло убийство! Я пришел в дом к Васильевскому…

– Вы это сделали по собственному желанию?

– По собственному желанию я бы ему даже в морду не дал. Мне прислали письмо…

– Оно сохранилось? – перебил его Уваров.

– За каким дьяволом мне его хранить? Нет, конечно – давно сгорело в печке.

– Помните содержание?

– Разумеется: меня приглашали посетить в этот прекрасный вечер дом князя…

– И вы пошли?

– Можно подумать, что у меня был выбор. То есть он, конечно, был – но… Видите ли, в этом приглашении очень явно прослеживалась одна мысль. Прямо ее нигде не написали, но она подразумевалась: если я не приду, князь сочтет меня виновным и найдет способ раскроить мне череп.

– Даже так?

– Именно. А то, что я слышал о его