Дети капитана Гранта (худ. В. Клименко) - Верн Жюль Габриэль

До дерева оставалось теперь саженей двадцать: несколько минут спустя весь отряд, к счастью, доплыл до него. Не будь дерева, гибель была бы неизбежной.

Вода заливала дерево до самых нижних ветвей, и потому взобраться на него было очень легко. Талькав, бросив лошадь, подсадил Роберта и первым вскарабкался на дерево, вскоре его могучие руки помогли остальным измученным пловцам устроиться в безопасном месте.

А Тауку между тем быстро увлекало течением прочь. Она поворачивала к своему хозяину умную морду и, встряхивая длинной гривой, ржала, словно призывая его на помощь.

— Ты бросаешь ее на произвол судьбы! — сказал Паганель Талькаву.

— Я?! — воскликнул индеец.

И, кинувшись в бурные воды, он вынырнул саженях в десяти от дерева. Через несколько минут рука его уже уцепилась за гриву Тауки, и оба — лошадь и всадник — поплыли по течению к туманному горизонту севера.

Глава двадцать третья. ПТИЧИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ

Дерево, на котором Гленарван и его спутники нашли приют, имело сходство с ореховым. Листва его была блестящая, а макушка закругленная. В действительности же это было «омбу», растущее одиноко среди аргентинских равнин. Его огромный искривленный ствол уходит в землю не только толстыми корнями, но и могучими побегами, придающими ему особую устойчивость. Потому-то оно и устояло против штурма исполинских валов.

Омбу достигало футов ста высоты и могло покрыть своей тенью окружность в шестьдесят туазов. Основой этой громады был ствол в шесть футов толщиной и тянущиеся от него три массивные ветви. Две из них поднимались почти вертикально. Они поддерживали огромную крону листвы, разветвления которой, скрещенные, перепутанные, словно сплетенные корзинщиком, образовали непроницаемые тайники. Третья ветвь вытянулась почти горизонтально над ревущими водами, а нижние листья ее почти купались в воде. Эта ветвь была словно мыс зеленого острова, окруженного океаном. На таком гигантском дереве было достаточно места. Его роскошная листва давала вдоволь доступ воздуху и прохладе. Глядя на бесчисленные, вздымающиеся чуть не до облаков ветви, перевитые лианами, и на сквозившие через просветы в листве лучи, можно было, право, подумать, что на стволе этого дерева вырос лес.

Появление беглецов на омбу спугнуло целые стаи пернатых. Птицы взлетели на верхние ветви, криками протестуя против столь вопиющего захвата их обиталища. Птиц, которые тоже нашли себе приют на этом одиноком дереве, было великое множество: сотни черных дроздов, скворцов, изаков, ильгуэрос, но больше всего колибри — пика-флор — с лучезарным оперением; когда колибри полетели, то казалось, будто порыв ветра сорвал с дерева все цветы.

Таково было убежище, подвернувшееся маленькому отряду Гленарвана. Юный Грант и ловкий Вильсон, едва взобравшись на дерево, тотчас же залезли на его верхушку. Сквозь лиственный зеленый купол они с высоты окинули взглядом необъятный горизонт. Океан, созданный наводнением, окружал их со всех сторон; не видно было ни конца его, ни края. Ни единого другого дерева не поднималось над этой водной равниной, — лишь одинокое омбу трепетало под напором бушевавших вокруг него волн. Вдали, увлекаемые с юга на север стремительным течением, проносились вырванные с корнями стволы деревьев, сломанные, скрученные ветви, солома с кровель разрушенных ранчо, балки, сорванные водой с крыш эстансий, трупы утонувших животных, окровавленные шкуры и плывшая на качающемся дереве целая семья ягуаров, которые, рыча, вцепились когтями в свое утлое судно. А дальше Вильсону удалось разглядеть еле заметную темную точку. То был Талькав на своей верной Тауке, исчезавшие вдали.

— Талькав! Друг Талькав! — крикнул Роберт, протягивая руку в ту сторону, куда скрылся мужественный патагонец.

— Он спасется, господин Роберт, — сказал Вильсон. — А теперь пойдемте к лорду.

Спустя минуту Роберт Грант и матрос, спустившись с «трехэтажных» ветвей, были уже на верхушке основного ствола. Здесь сидели Гленарван, Паганель, майор, Остин и Мюльреди, каждый сообразно своим вкусам: кто верхом, кто уцепившись за ветки. Вильсон рассказал о том, что видел с вершины омбу. Все единогласно присоединились к его мнению, что Талькав не погибнет, но не было уверенности в том, кто кого спасет: Талькав Тауку или Таука Талькава.

Несомненно, что положение путешественников было более угрожающим, чем Талькава. Дерево, по-видимому, устоит перед напором воды, но прилив мог затопить его до самой верхушки, ибо эта часть равнины превратилась теперь в глубокую ложбину, образуя в этот час как бы природный водоем. Гленарван прежде всего распорядился сделать зарубки на стволе омбу, чтобы по ним следить в случае подъема за уровнем воды, ко она не поднималась — по-видимому, наводнение достигло наибольшей высоты. Это несколько успокоило путешественников.

— Что же мы теперь будем делать? — спросил Гленарван.

— Вить гнездо, черт возьми! — весело отозвался Паганель.

— Вить гнездо! — воскликнул Роберт.

— Конечно, мой мальчик, поскольку мы не можем жить жизнью рыб, нам остается только вести птичий образ жизни.

— Хорошо, — согласился Гленарван, — а кто будет нас кормить?

— Я, — ответил майор.

Все взглянули на Мак-Наббса.

Майор, примостившись с удобством в кресле из двух гибких ветвей, протягивал спутникам промокшие, но все же туго набитые чересседельные сумки.

— Узнаю вас, Мак-Наббс! — воскликнул Гленарван. — Вы всегда обо всем помните, даже тогда, когда позволительно обо всем забыть!

— Поскольку решено было не тонуть, то не было никакого смысла умирать с голоду, — отозвался майор.

— И я, конечно, тоже подумал бы о пище, не будь я столь рассеян, — наивно сказал Паганель.

— А что в этих сумках? — поинтересовался Том Остин.

— Пища для семи человек на два дня, — ответил Мак-Наббс.

— Отлично! — промолвил Гленарван. — Надеюсь, что за сутки вода заметно спадет.

— Или что мы найдем за это время способ добраться до суши, — прибавил Паганель.

— Итак, наш первый долг — позавтракать, — заявил Гленарван.

— Предварительно высушив наши одежды, — заметил майор.

— А откуда добыть огня? — спросил Вильсон.

— Развести его, — ответил Паганель.

— Где?

— Здесь, на верхушке ствола, черт возьми!

— А топливо?

— Сухие ветки, которые мы наломаем на этом же дереве.

— Но как их разжечь? — спросил Гленарван. — Наш трут превратился в мокрую губку.

— Обойдемся и без него, — ответил Паганель. — Немного сухого мха, увеличительное стекло моей подзорной трубы, луч солнца — и вы увидите, у какого чудесного огня я буду греться. Ну, кто пойдет в лес за дровами?

— Я! — крикнул Роберт.

И, сопровождаемый своим другом Вильсоном, мальчик, словно котенок, исчез в чаще ветвей.

Во время их отсутствия Паганель набрал достаточное количество сухого мха, уложил его на слой сырых листьев, в том месте, где расходились три толстые ветви ствола, затем вывинтил из подзорной трубы увеличительное стекло, и, поймав с его помощью солнечный луч, — а сделать это было легко, ибо дневное светило ярко сияло, — он без труда зажег сухой мох. Такой костер не представлял никакой опасности.

Вскоре Вильсон и Роберт вернулись с охапками сухих сучьев, которые тотчас же бросили на горящий мох. Чтобы поскорее разжечь сучья, Паганель прибег к арабскому способу: он расставил свои длинные ноги над костром и, то нагибаясь, то выпрямляясь, принялся раздувать огонь полами своего пончо. Сучья вспыхнули, и вскоре яркое пламя с треском взвилось над импровизированным очагом. Каждый обсушивался по-своему; пончо, повешенные на ветвях, развевались на ветру. Затем позавтракали, ограничивая порции, так как не следовало забывать о завтрашнем дне: ведь нахлынувшие в огромную ложбину воды могли схлынуть медленнее, чем надеялся Гленарван, а провизии было в обрез. На омбу не произрастало никаких плодов, но, по счастью, благодаря множеству птичьих гнезд на дереве оно могло снабжать своих гостей исключительно свежими яйцами, кроме того, имелось немало пернатых жильцов. Ни тем, ни другим не следовало пренебрегать.