Пять недель на воздушном шаре - Жюль Верн

– Ты сам прекрасно видишь, что горелка действует, но наша «Виктория» не поднимется, пока ты не сбросишь часть балласта. Джо почесал за ухом, взял самый маленький кусок кварца, взвесил его сперва на одной руке, потом на другой, подбросил его – в нем могло быть фунта три или четыре – и в конце концов выбросил. «Виктория» не шелохнулась.

– Ну, что? – проговорил он. – Мы все еще не поднимаемся?

– Нет еще, – ответил доктор. – Продолжай. Кеннеди не мог не засмеяться.

Джо сбросил еще с десяток фунтой, но «Викторин» по-прежнему не двигалась. Джо побледнел.

– Эх ты, бедняга! – промолвил Фергюссон. – Пойми только: Дик, ты и я – все вместе мы весим, если я не ошибаюсь, немногим больше четырехсот фунтов, и раз руда заменяла этот вес, то тебе придется выбросить по крайней мере такое же ее количество.

– Целых четыреста фунтов выбросить! – жалобно закричал Джо.

– Да, и еще немного, чтобы подняться. Ну, смелей!

Джо принялся выкидывать балласт, испуская тяжелые вздохи. Время от времени он приостанавливался и спрашивал:

– Что, начали мы подниматься?

И ему неизменно отвечали:

– Нет, стоим на месте.

– Права же, двинулись! – крикнул он, наконец.

– Еще, еще! – скомандовал Фергюссон.

– Но «Виктория» поднимается, я убежден в этом.

– Говорят тебе, бросай! – вмешался Кеннеди.

Тут Джо с отчаянием схватил еще камень и вышвырнул его из корзины. «Виктория» в то же мгновение поднялась футов на сто и, попав в благоприятное течение, вскоре перелетела через окрестные горы.

– Теперь, Джо, – сказал доктор, – у тебя осталось еще целое состояние, и, если только удастся сохранить до конца нашего путешествия весь этот кварц, ты будешь обеспечен на всю жизнь.

Джо ничего не ответил и с довольным видом улегся на свое каменное ложе.

– Ты только подумай, Дик, – обратился Фергюссон к своему другу, – какое могучее действие оказывает золото даже на лучшего в свете человека. А вообще, сколько страстей, сколько жадности, сколько преступлений мог бы породить такой золотой рудник! Как это печально!

За этот день «Виктория» пролетела девяносто миль к западу. По прямой линии она была теперь на расстоянии тысячи четырехсот миль от Занзибара.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

«Виктория», зацепившись якорем за одиноко растущее, почти высохшее дерево, всю ночь простояла совершенно спокойно. Это дало возможность путешественникам хоть немного выспаться, в чем они очень нуждались.

Утром небо снова стало прозрачно-ясным, а солнце жгучим. «Виктория» поднялась в воздух. После нескольких тщетных попыток доктору все же удалось напасть на слабое воздушное течение, которое понесло их к северо-западу.

– Мы что-то совсем не подвигаемся вперед, – заметил Фергюссон. – Если я не ошибаюсь, мы сделали половину нашего пути приблизительно в десять дней, а при скорости, с которой мы движемся теперь, нам, чтобы закончить его, пожалуй, потребуются целые месяцы. Это тем более досадно, что нам грозит опасность остаться без воды.

– Ну, мы найдем ее, – отозвался Дик. – Невозможно, чтобы на таком огромном пространстве не встретилось какой-нибудь речонки, ручейка или пруда.

– Очень бы хотелось этого.

– А уж не груз ли Джо замедляет наш ход? – спросил Кеннеди, желая подразнить славного малого. Ему это доставляло удовольствие потому, что была минута, когда он сам поддался «золотой лихорадке». Но, ничем не высказав своего волнения, он теперь мог выступать в роли философа. Впрочем, Кеннеди держался добродушно-шутливого тона.

Джо жалобно посмотрел на шотландца. Но доктор ничего не ответил на вопрос своего друга. Он думал не без тайного ужаса о необъятных просторах Сахары: там ведь, он знал, проходят порой целые недели, прежде чем караван наткнется на воду. И Фергюссон с особым вниманием всматривался во всякую видневшуюся лощинку.

От этой тревоги и печальных воспоминаний о происшествиях последних дней настроение у путешественников заметно изменилось. Они мало говорили. Каждый был погружен в собственные мысли.

Славный Джо, побывав на руднике, точно переродился. Он стал молчалив; он жадными глазами поглядывал на нагроможденные в корзине камни; сегодня они ровно ничего не стоят, завтра они станут бесценным кладом.

Между тем самый вид этой части Африки будил беспокойные мысли. Местность делалась все пустыннее. Не было видно не только селений, но даже и отдельных хижин. Растительность исчезала; кое-где виднелись заросли каких-то низкорослых растений, напоминавшие шотландские вересковые поля. Среди беловатых песков и раскаленных камней попадались чахлые мастиковые деревья и колючий кустарник. Там и сям показывались первичные породы земной коры в виде скал с резкими и острыми контурами. Все эти предвестники безводной пустыни заставляли еще больше призадуматься доктора Фергюссона, Казалось, ни один караван никогда не осмеливался пройти по этим пустынным местам. Были бы видны следы стоянок, белели бы кости людей и животных, а здесь кругом не было ничего. Чувствовалось, что вот-вот безбрежные пески одни будут царить в этом унылом крае.

А отступать невозможно. Надо двигаться вперед во что бы то ни стало. Доктор только об этом и думал. Он жаждал бури, которая промчала бы их над этой пустыней, но, увы, на небе не было видно ни единого облачка. За этот день «Виктория» не пролетела и тридцати миль.

Если бы хоть воды было достаточно, но ее оставалось всего навсего три галлона. Фергюссон выделил один из этих галлонов для утоления невыносимой жажды, вызываемой палящим зноем было уже девяносто градусов[23], а два оставил для питания горелки. Они могли дать только четыреста восемьдесят кубических футов газа, а горелка расходовала около девяти кубических футов в час. Значит, воды может хватить только на пятьдесят четыре часа полета. Это было точное и непререкаемое математическое вычисление.

– Всего пятьдесят четыре часа! – заявил доктор своим товарищам. – Но из боязни пропустить какой-нибудь ручеек, источник или хотя бы лужу я твердо решил не летать ночью, поэтому в нашем распоряжении есть еще три с половиной дня, и вот за это время нам совершенно необходимо раздобыть воду. Считаю своим долгом предупредить вас об этом. Я оставил для питья лишь один галлон воды, и нам надо очень скупо ее расходовать.