Зачарованные смертью - Светлана Алексиевич

Умом понимаешь, а тело сопротивляется…

А вдруг это всего лишь химическая реакция в моем организме? И только? И надо пойти к врачу…

Или взять ружье и фотоаппарат…

Почему-то я совсем не вспоминаю небо. Как будто я никогда не летал…

Слушаю кассету… Любимую… Я думал, что я это ненавижу, а, оказывается, люблю:

— Хоть минуту еще постою на краю…»

История о том, как один человек за всех вас молился

Ольга В… — топограф, 2… года

«Я стояла на коленях и просила: „Господи! Я могу сейчас! Я хочу сейчас умереть!“ Несмотря на то, что утро, день начинается… Несмотря на то, что я умею петь, рисовать… Я захотела умереть. Это — избавление. Это свобода…

Я из Абхазии… Я там живу… Я — русская… Я приехала с войны… Вы меня понимаете? Я с войны…

Мне так хотелось быть светлой, доброй… Откуда-то приходить…

А теперь я всегда думаю о смерти…

И я забыла, что за мыслями нужно следить… Они ведь материализуются, обретают формы, невидимые глазу… (Затихает. А дальше — шепотом.)

У меня все ногти были до крови сняты… Я царапалась, впивалась в стенку, в глину, в мел… В последнюю минуту я снова захотела жить…

И шнур оборвался… Не выдержал…

Как забытье… Как большой сон, в целую жизнь сон… Но в конце концов я живая, я могу себя потрогать…

Но теперь я всегда думаю о смерти… (Долго молчит.)

…Когда мне было шестнадцать лет, умер мой папа. С тех пор я ненавижу похороны. Эту музыку. Я не понимаю, почему люди играют этот спектакль? Я сидела у гроба, я уже тогда понимала, что это не мой папа, моего папы здесь нет. Было чье-то холодное тело… Оболочка… След…

Как забытье… Как большой сон, в целую жизнь сон…

Как будто меня кто-то позвал… Я стала думать о близких, которые ушли туда… Даже о тех, кого никогда не видела, кто ушел раньше, чем я появилась на свет. Я вдруг увидела свою бабушку… Как я могла увидеть свою бабушку, если у нас даже фотографии ее не осталось? Но я ее узнала во сне, кто-то мне сказал, что это моя бабушка… У них там все по-другому… Это все тот же сон… Они не прикрыты ничем (мы прикрыты телом), а они не защищены…

Я не могу из этого плена вырваться, меня теперь только это интересует…

А я другая была, еще недавно я совсем другая была. Как я танцевала утром у зеркала: я — красивая, я — молодая! Я буду радоваться! Я буду любить!

…Он лежал… Русский парень… Чуть-чуть песком присыпан… Он лежал в кроссовках и военной форме… Назавтра кто-то кроссовки снял…

Вот он убит… А дальше, дальше что — там, в земле? И на небе?

Мое тело… Моя оболочка… Иногда меня не устраивает мое тело, я слишком ограничена во всем этом. Есть несоответствие между тем, что я сейчас внутри, и моим прежним телом. У меня все то же тело, а я уже другая. Вот я говорю, сама слышу свои слова и думаю, что я этого сказать не могла, потому что не знаю, потому что глупая, потому что люблю булки с маслом… Потому что еще не любила… Не рожала… А я это говорю… Я не знаю: почему? Откуда?

Там на войне… Там в церквах нет людей… Люди не идут к Богу…

Я зашла. Никого не было. Я стала на колени и молилась за всех. Тогда я не понимала: что я говорю? С кем?

Я сейчас приму таблетки. Мне нельзя волноваться… Меня водили к психиатору… (Пауза.) Иногда мне кажется, что я могу закричать. Иду-иду по улице и вдруг хочу кричать. Люди бегут на работу, за покупками, кто-то целуется, кто-то собачку прогуливает, а я… я хочу кричать… Раньше я вообще молчала. Я была нема. Это счастье, что я могу уже плакать и вопить…

Давайте о чем-нибудь другом поговорим. Например, о том, что я люблю смотреть фильмы… Западные фильмы… Почему? Там ничего не напоминает нашу жизнь…

Я тоже хочу вас спросить: вот вы ищете таких, как я, находите… Разговариваете… А вы не боитесь, что вам понравится эта логика? Она вас увлечет?

Где я хотела бы жить?

Я хотела бы жить в детстве… В детстве я была с мамой, как в гнездышке… (Молчит.)

Я могу вам рассказать, что такое — война. Я ее видела… (Пауза.) В школе я любила читать военные книжки. Они мне нравились. Я даже жалела, что я девочка, а не мальчик: вот, если будет война, меня на войну не возьмут. Глупая. Странная. Ненормальная.

Мама обнимет:

— Доченька, что ты читаешь?

— Про войну. „Они сражались за Родину“ Михаила Шолохова.

— Зачем ты читаешь эти книги? Они не о жизни, доченька. Жизнь — это что-то другое…

Мама любила книги про любовь.

Моя мама! Я даже не знаю сейчас: жива она или нет?

Я увидела войну, и у меня было чувство, что я это уже знаю… Что со мной это уже было… Правда?! Вот такое странное чувство. Ненормальное.

Я расскажу вам про войну…

…Мы с мамой пошли на рынок. С июня в Сухуми не продавали хлеб. Мы хотели купить муки. Сели в автобус, рядом села соседка с ребенком. Ребенок играл, а потом стал плакать, и так громко, будто его кто-то напугал. И соседка вдруг спрашивает:

— Стреляют? Вы слышите: стреляют?

Сумасшедший вопрос!

Подъехали к рынку: бегут и кричат люди. В ужасе. Будто они надели какие-то страшные маски. Летят курные перья… Козленок белый мечется… Кричит… Кричит страшнее, чем человек. Я не передам, не произнесу, как он кричит. Невообразимо страшно. Я когда об этом думаю, то появляется мысль: а вдруг животным умирать еще страшнее, чем людям? Никогда об этом не говорят. Правда, я ненормальная? Я слишком много думаю о смерти… Я только этим сейчас внутри занята… И вот: лежат растоптанные куры, размазанные на камнях… Сапогами, туфлями… Какие-то вооруженные люди… Без формы, с автоматами… Они хватают женщин, забирают у них сумочки, вещи…

— Это уголовники, — шепчет мне моя мама.

— Это война, — отвечаю я.

Мы вышли из автобуса и увидели русских солдат.

— Что это? — спросила у них мама.

— Вы что, не видите? — ответил ей лейтенант.

— Это война, мама, — повторила я.

Моя мама — большая трусиха, она упала в обморок. Я затащила ее во внутренний дворик. Из какой-то квартиры нам вынесли графин воды…

Где-то бомбят… Где-то рядом…

— Женщины! Женщины! Мука надо? — Я оборачиваюсь: молодой парень тащит на себе мешок муки, на нем синий халат, в которых у нас грузчики ходят, но он весь белый, он весь мукой обсыпан. И смешно, и страшно.

Я стала смеяться, а мама говорит:

— Давай возьмем.

Мы купили у него муки. Он насыпал нам десять килограммов. Отдали деньги.

С ума можно сойти! Но это правда. Вот эти безумные подробности. Это правда. Потом только до нас дошло, что мы купили ворованное… Потом…

А где-то бомбят… Где-то рядом…

Пробежала с криком раненая курица… Это так страшно…