В погоне за утром - Майкл Роэн

– Лучше не прислушивайся, мой добрый сэр, – спокойно заметила она, – когда играют не люди.

– Не люди? – тупо повторил я. – Но то, что я слышал, не ветер.

– А я разве это говорила? Но на этом прекрасном острове нет людей. Музыки много, но людей нет.

Пляж появился перед нами. Прямо над линией моря на фоне светлых песков неестественно прямо возвышалась высокая черная скала, ее склоны, поблескивавшие, как потрескавшееся стекло, вырисовывались грубо, но безошибочно. Над нашими головами заскрипели паруса, заскрежетало оружие, и изношенное дерево под моими ногами наклонилось под новым углом; корабль менял галс. Прозвучали приказы, и люди кинулись к брасам. Я огляделся: теперь у руля стоял Джип, и он уводил корабль подальше от берега.

– Самый мудрый штурман на свете, – прокомментировала Молл. – В этих местах есть много способов налететь на скалы. – Дружески хлопнув меня по плечу, она вернулась назад на квартердек, чтобы присоединиться к Джипу. Я рассеянно потер царапину и прислушался к песне, которую пел какой-то матрос под эту зловещую музыку, замиравшую вдали за кормой.

Здесь нет ни старости, ни печали,

Как звезд на небе

Тучных стад в долине,

Великие реки струятся

По цветущим равнинам,

Ручьи молока и меда,

Ручьи крепкого эля,

Здесь нет ни голода, ни жажды,

В Пустынных Землях,

В стране Вечной Юности.

– Отставить, ты, тарахтело! – зарычал капитан Пирс, но певец уже замолчал. С холмов с насмешливым карканьем поднялась стая серых ворон, и это было последнее, что мы услышали.

Мой взгляд был все еще прикован к берегу, но облачные острова по обе стороны уже исчезали, становились все дальше и дальше, снова растворяясь в туманном далеко. Я не сразу заметил, как рядом со мной опять оказался маленький стюард:

– Капитан свидетельствует свое уважение, хозяин, и спрашивает, не выпьете ли вы с ним и со штурманом вина перед обедом на квартердеке?

Конечно, я бы выпил. После тревог и всех этих экскурсов – Господи, неужели это было только вчера? – а также бессонной ночи я чувствовал, что мне срочно надо выпить, желательно, чего-нибудь покрепче. Я подумал, интересно, они возят на каперах ром? «Вино», однако, оказалось чем-то вроде мадеры, дымчатым и невероятно крепким, оно подавалось судовым коком в оловянных кубках вместимостью в полпинты. После второго бокала я уже совсем не чувствовал боли и ощущал себя достаточно уверенно, чтобы, подражая Джипу и капитану, положить ноги на поручни и покачиваться на стуле в такт легкому прыгучему движению судна, в то время, как Молл облокотилась на огромный руль. Однако что-то не давало мне покоя, и когда мы поднялись, чтобы сойти вниз, я сообразил что это было.

– Солнце! Оно уже почти село! Но, черт побери, мы же отплыли на рассвете! А это было не более двух часов назад. И уже обед?

Пирс громко загоготал, его челюсти застучали и затряслись, и в ответ ему с нижней палубы прозвучал негромкий смешок. Джип изо всех сил старался сохранить серьезное выражение лица, но у него ничего не вышло. И только Молл даже не улыбнулась, но серьезно смотрела на меня со скамейки рулевого.

– Валяйте, смейтесь, – непринужденно сказал я. – Ничего, здесь новичок на судне.

– Извини, Стив, – ухмыльнулся Джип. – Мне помнится, меня в первый раз это тоже потрясло, а ведь меня предупреждали. Вспомни, к востоку от солнца, к западу от луны – вот где лежит наш путь. Так что оно, натурально, садится сейчас у нас за спиной, и мы теряем день. Не волнуйся, мы наверстаем его на обратном пути. А теперь пошли поедим.

Я немного опасался пищи, смутно припоминая рассказы о сухом печенье из изъеденной долгоносиками муки и солонине, жесткой, как камень и плесневелой. Мне следовало знать лучше. Маленькая кают-компания была ярко освещена покачивающимися бронзовыми лампами, мебель была в стиле королевы Анны или что-то в этом роде – я не назвал бы ее антикварной, во всяком случае, на этом судне, – стол был сервирован ярко начищенным серебром. Капитан Пирс, по всей видимости, занимался доходным бизнесом; как бы там ни было, он жил на широкую ногу. Пять перемен, с вином, даже закусок было несколько сортов, в основном, тушеные овощи и нарезанное кусками мясо, а кроме того, жареная дичь, на каждого по птице. Все трехзвездочные рестораны в городе готовы были бы пойти на убийство, только бы заполучить такое. Я ощутил некоторое беспокойство, когда мне сообщили, что это золотые ржанки, – они ведь, кажется, были редкими птицами. Но здесь все делалось иначе, к тому же ничто уже не могло вернуть птичек, и я с жадностью проглотил блюдо. В море мой желудок первое время всегда был не в лучшем виде, но только не здесь. Движение могло быть точно таким же, но, по-видимому, он просто отказывался верить, что мы в море.

После обеда был подан кофе и бренди. Джип закурил сигару, а капитан – огромную трубку, набитую, по моему предположению, той же смесью серы и крапивы, что и то снадобье, которое он нюхал. Я ухитрился выдержать возникшее в этом ограниченном пространстве амбре где-то около часа, пока эти двое состязались друг с другом, нагромождая, как я искрение надеялся, горы невероятных историй о своих прежних столкновениях с Волками и прочих опасностях, подстерегающих в море. Теперь я уже не осмеливался чему-либо не верить, даже рассказу Джипа про то, что именно он поймал, использовав в качестве наживки бычью голову. Наконец, они довели меня окончательно, я принес извинения и нетвердым шагом отправился в постель. Или, вернее, на койку. Капитан предлагал мне как «владельцу» воспользоваться своей каютой, однако я счел тактичным отказаться. Вместо этого я занял одну из крохотных кабинок, как их здесь называли, примыкавших к дверям кают-компании. Джип в качестве штурмана занял кабинку по левому борту. В моей кабинке, размером чуть больше шести квадратных футов, был только расшатанный стул, откидной столик у стены и зловеще смахивающий на гроб ящик, подвешенный канатами к балкам наверху. Это и была моя кровать. Мне она была коротковата дюйма на два, а я еще не научился спать, свернувшись калачиком. Кроме того, все мои рефлексы кричали, что сейчас около девяти утра, и мне давно пора на работу. Воздух был спертым и как-то уж слишком отдавал обедом, единственный иллюминатор, выходивший на палубу, я открыть не сумел. Не помогло и выпитое спиртное, жужжавшее в голове. Прозадыхавшись час или два, я плюнул, оделся и снова вышел на палубу, прихватив с собой бутылку бренди, которой снабдил меня Пирс, чтобы глотнуть на ночь.

От зрелища ночи у меня перехватило дыхание – так она была прекрасна. Солнце уже давно зашло, появились звезды, и огромное сияющее серое облако, изогнувшееся великой аркой, замерзшая волна над полной луной, окаймлявшей его холодным огнем, побелило палубы и превратило паруса в натянутые полотнища из серебра. Над нами сквозь широкий купол ночи, как показалось, эхом отозвался тихий гром, прокатываясь в одном ритме с мягким покачиванием корабля. Настойчивое шипение вдоль корпуса напоминало об истинной скорости, с которой мы шли, так же, как хлопанье вымпелов на головках мачт и негромкий гул парусов. Несколько чаек все еще кричали нам вслед или садились но нок-реи, как на насест. Главная палуба была пуста, если не считать силуэтов спящих рук, завернутых в одеяла. Это были вахтенные, готовые к любым неожиданностям, в то время как их товарищи более уютно устроились в гамаках внизу. Вдоль поручней квартердек и переднюю палубу мерили шагами часовые, каждый в своем ритме, ходили, чтобы не заснуть, а у руля по-прежнему стояла Молл, ее длинные волосы были пронизаны светом, а глаза сияли, как звезды. Часовые и помощник капитана отсалютовали при моем появлении, а Молл небрежно качнула головой, приглашая присоединиться к ней. Я поднял бутылку и увидел, как в ответ блеснули ее зубы.