Пустите тупицу в Америку - Андрей Михайлович Дышев

А в восемь вечера, верный своей традиции, позвонил "друг". Едва он затянул старую песню о моем окончательном моральном разложении, как я, сыграв изумление, что этот курилка до сих пор жив, объявил:

– Через несколько дней я сдаю этот номер, и ты будешь читать проповеди уже другому абоненту. Напоследок хочу пожелать тебе, старой промокашке, поскорее осознать всю никчемность своей жалкой и бессмысленной жизни и всех твоих нравственных напряжений!

– А разве тебе не хотелось бы встретиться со мной напоследок?

– Встретиться? – удивился я такой неожиданной храбрости лысого академика. – А ты не испугаешься?

– Нет, – пообещал "друг".

– Ладно, Колобок, – согласился я. – Я позвоню тебе из Шереметьева дней через пять. Не забудь только прихватить зубные протезы, чтобы было чем клацать от злобы.

Я остался доволен своей итоговой речью. Красиво и без особых оскорблений. Старость надо уважать. Если он на самом деле приедет в Шереметьево, я проявлю великодушие и подарю ему средство против облысения. Хотя, конечно, ему уже ничто не поможет.

Потом я долго слонялся по пустым комнатам, думая, чем бы убить вечер, как вдруг мне в голову взбрела идея страшной мести Зойке.

– Милая моя, – говорил я ей по телефону, сморкаясь в носовой платок. – Я только теперь понял, как ты мне дорога. Раньше я видел тебя каждый день и не ценил тебя. И вот теперь, когда меня уволили, и я лишен возможности видеть тебя, мне стало ясно, что я тебя любил…

– Чего? – не веря своим ушам, переспросила Зоя.

– Да, я люблю тебя! – с жаром произнес я. – Моя жизнь потеряла всякий смысл. Я близок к суициду…

– К чему? – не поняла Зоя.

Какая же она, однако, дура!

Через час она приехала ко мне. Я тотчас затолкал ее в ванную и постелил на полу. Полночи она выясняла у меня, что значит "я тебя любил" и какие конкретные шаги я намерен в этой связи предпринять. И лишь когда я поклялся ей, что не позднее, как через неделю, в нашу честь будет звучать Мендельсон, она отдалась мне.

С утра пораньше я вытолкал ее из квартиры, сославшись на необходимость срочно ехать на биржу занятости, чтобы отметиться в очереди. На пороге Зоя обцеловала меня и пообещала к завтрашнему дню представить на мое утверждение список свадебных гостей. Она поскакала по лестнице вниз, перепрыгивая через ступени, и эхо еще долго доносило до меня ее восторженные слова:

– Как я счастлива! Как я счастлива!..

А знала бы она, как я был счастлив! Мое оскорбленное самолюбие было удовлетворено. "Это тебе за письмо из Франции!" – мстительно подумал я.

Не успел я закрыть дверь и вернуться к прерванному сну, как ожил телефон. Я кинул взгляд на часы. Половина восьмого! Никто еще не звонил мне так рано. Но это в Москве раннее утро. А в Америке сейчас поздний вечер. От предчувствия особой значимости момента у меня бешено заколотилось сердце. На ватных ногах я приблизился к мобильнику, лежащему на подоконнику и взял его. "Пусть свершится чудо!" – взмолился я.

– Господин Савельев? – услышал я знакомый и уже ставший родным женский голос с акцентом. – Мы получили вашу работу. Хочу вас поздравить! Решением аттестационной комиссии вы приняты на должность ведущего инженера в Бюро научно-технических проблем авиации и космонавтики.

Слова застряли у меня в горле. Я силился что-то сказать, но только кряхтел, словно висел вниз головой и чесал между лопаток. Куда я принят? На какую должность?

Все происходило словно во сне. Мой мозг не был способен оценить глубину и масштабность предложения, пришедшего из далекой страны.

– Аллоу! Господин Савельев! Вы слышите меня?

Я откашлялся и с трудом произнес:

– Да…

– Мы готовим вам вызов. Затраты на перелет будут компенсированы. НАСА обеспечит вас достойными условиями для проживания…

Ощущение запредельного восторга медленно отпускало, словно я выиграл автомобиль, но для его получения требовалось быть негром.

– Скажите, – вымолвил я. – А деньги?

– Да, конечно! Я не сказала вам самого главного! – рассмеялась женщина. – Ваше ежемесячное жалование будет составлять двадцать тысяч долларов в месяц. Кроме того, НАСА выплачивает премиальные по итогам работы…

– Вы меня не поняли, – мягко перебил я. – Меня интересуют восемьсот тысяч, о которых вы как-то упомянули в письме.

– Конечно, конечно! – громко и возбужденно заверила женщина. – Этот пункт нашего контракта остается в силе. Восемьсот тысяч долларов вы получите через две недели после вступления в должность. Таков закон…

Я опустился на пол. Руки дрожали. Горло сдавила судорога. Я чувствовал, что из моих глаз вот-вот польются слезы.

– А-а-а… А разве никак нельзя получить эти деньги, не вступая в должность?

– Это невозможно, – с американской доброжелательностью отказала женщина. – А что, собственно, вас беспокоит? Разве в России вам предлагают более выгодные условия работы?

– Нет, я не могу сказать так, – неуверенно пробормотал я, – но дело в том, что я не планировал переезжать в Америку. Я был уверен, что вы просто купите мою работу, а деньги переведете на какой-нибудь банк.

– Как вам сказать, чтобы вы правильно поняли меня, – ответила женщина. – Ваш труд сам по себе не представляет особой ценности. Но он характеризует вас как исследователя и ученого, определяет ваши мыслительные потенции. Нам не нужна эта работа без вас. Мы хотим купить ваш ум. Мы должны иметь уверенность, что вы будете работать только на благо США.

Это было мое Ватерлоо. Я потерпел чудовищное поражение. На пути к моей цели, до которой, казалось, уже можно было дотянуться рукой, вдруг выросла непреодолимая преграда. И никакая, даже самая гениальная афера не могла эту преграду разрушить. Потому что расчетливым и дальновидным американцам были нужны не бумажки с формулами, не разработки в соответствии с методом Сницаря. Им были нужны мозги, которые работали бы на благо США. Но переставить себе мозги Чемоданова я не мог ни за какие деньги.

У меня хватило сил только на то, чтобы прошептать в трубку:

– Я подумаю…

Женщина еще что-то говорила оптимистичным голосом, высказывала надежду, что я все-таки соглашусь принять их условия, что НАСА очень тщательно