Дознание в Риге - Николай Свечин

– Гостиница? При чем здесь гостиница?

– Надо знать местные особенности, – назидательно пояснил Кнаут. – «Чикаго» находится на Малой Монетной улице, дом семь. Хозяин – купец Люткевич. Но это лишь прикрытие. А вообще же это бордель, причем низкопробный.

– Ага! Кто-то расплатился за девочек?

– Именно. И мы теперь знаем, кто.

– Не томите душу, Александр Иванович!

– На Московском форштадте есть вор Феонент Лакомкин по кличке Вельзевул. Он парень самостоятельный, ни к одному из больших хороводов не причислен. Живет в четвертом участке, на Калужской.

– Поехали!

– Мы там уже были. Скрылся Лакомкин.

– Нужно дворника расспросить!

– Алексей Николаевич, – укоризненно остановил питерца рижанин. – Говорю же вам: надо знать особенности.

– Что я опять сказал не так?

– Рижские дворники не имеют ничего общего с вашими. Во-первых, их в городе очень мало. Они все без исключения латыши, по-русски почти не говорят. Но проблема даже не в этом. Наши дворники не занимаются пропиской жильцов. Не ходят с их паспортами в участок и вообще мало имеют дело с полицией. И на воротах не стоят.

– Черт-те что! – возмутился надворный советник. – Чем же они тогда занимаются?

– Только уборкой тротуаров. Еще могут дрова поднять на верхний этаж, за отдельную плату.

– Ну и ну. Значит, про жильцов рижских дворников спрашивать бесполезно?

– Именно.

– М-да. И как тогда искать Лакомкина?

– Как обычно: облавой на все притоны. Сегодня ночью и начнем. Пойдете с нами? Посмотрите, как мы тут кувыркаемся…

– Охотно, Александр Иванович. Спасибо за приглашение.

Так Лыков оказался на облаве. Здешняя сыскная делала их один-два раза в месяц. Обычно задерживали до полусотни темных людей, живущих с неявленными видами[62]. Попадались также воры, высланные из Риги в уезды под надзор полиции, с воспрещением возвращаться.

В этот раз сыщикам досталась добыча покрупнее. И все там же на Калужской, где притон на притоне. Растегаев задержал беглого арестанта Филиппова, сосланного на Сахалин. С ним вместе играли в карты два известных вора. Никто из задержанных не оказал сопротивления – это не принято на Московском форштадте. Взяли еще шестьдесят восемь человек всякого сброда. По разбирательству часть была освобождена, часть передана за преступления в надлежащие суды. Больше половины доставили сразу в работный дом. Остальных выслали из Риги к местам приписки.

Кнаут был очень доволен поимкой беглого каторжника: такие люди – редкость в Прибалтийских губерниях. Но Алексею нужен был Феонент Лакомкин, а он не попался.

Кнаут прикрепил к питерцу своего лучшего надзирателя Ганса Шлангенберга. Два сыскаря целый день ходили по форштадту. И нашли вора! Тот скрывался в столовой и чайной номер один.

Дешевые народные столовые и чайные в Риге устроены благотворителями. Днем и ночью в них выдают горячую пищу. Порция супа стоит шесть копеек, каши – восемь, кружка чая с одним куском сахара – копейку, чашка кофе с двумя кусками сахара – две. Чайная и столовая номер два расположена на берегу Двины напротив Замка и открыта круглый год. В летнее время открываются еще две столовые: номер один (между Железным мостом и Красными амбарами) и номер четыре (на острове Кенгерагге, специально для плотовщиков). Куда делась столовая номер три, Лыкову никто не мог объяснить.

Лакомкин, одетый в отрепья, сидел в чайной и изображал из себя неимущего бродягу. Но Шлангенберг со смехом выволок его за руку на улицу:

– Эй, нищеброд липовый! Пошли в сыскную. Мы тебя третий день ищем.

– А на кой я вам сдался?

– Господин пристав все объяснит.

На поверку вор оказался крепким орешком. Бывалый, много повидавший, он не испугался угроз Кнаута. Порт-папирос признал, но спокойно соврал, что купил его в той же чайной у незнакомца. Пристав побился-побился и отправил его в следственную тюрьму.

Глава 9. Появляются товарищи

Через день Лыков с Кнаутом снова вызвали Лакомкина на допрос. Алексей нажимал так сильно, как только мог. Показал свой страшный билет, пояснив, что дознание по делу Титуса ведется из Петербурга. И все замешанные в нем пойдут на каторгу без разбора вины… Опытный вор лишь посмеялся. Сыщик отослал его в коридор и обратился к рижскому коллеге:

– Что-то здесь не так. Уж очень он спокойный.

– Рецидивист, вот и спокойный, – возразил Кнаут.

– Нет, тут другое. Есть одна мысль. Однажды в Петербургском домзаке мне попался такой же безмятежный подследственный. Ничего, стервец, не боялся! И что оказалось?

– Что? – заинтригованно спросил пристав.

– А он купил в камере заговор от суда. И решил, что теперь ему все сойдет с рук.

– Заговор от суда? Впервые слышу.

– Это старая проделка опытных тюремных сидельцев. Они находят тех, кто верит в эту чушь. И продают им бумажку с набором ахинеи, – пояснил Алексей.

– Феонент Лакомкин не похож на дурака, – заметил рижанин.

– Не похож. Но даже у опытных воров в голове странная смесь из суеверий. Слышали, например, истории про отрубленные руки?

– Да. Воры иногда разрывают свежие могилы и берут у покойника кисть правой руки. Якобы благодаря этому кражи остаются безнаказанными.

– Вот-вот. Так же и с заговорами от суда. Верят!

– Как мы убедимся, что вы правы?

– Поехали в следственную тюрьму.

– Да она тут рядом. Угол Полицейско-Казарменной и Большой Кузнечной. Пешком дойдем. А Лакомкин пусть пока посидит в съезжей.

Два чиновника прибыли в корпус Рижской следственной тюрьмы. Как и все пенитенциарные заведения империи, она оказалась переполненной. Смотритель отвел гостей в камеру. Лыков вошел первым, он был уверен в своей догадке.

Двенадцать человек вскочили при появлении начальства.

– Где здесь место Вельзевула?

– У окошка, где же еще, – ответили сокамерники.

– А ну брысь все в коридор!

Надворный советник обыскал вещи подследственного и ничего в них не нашел. Кнаут стоял рядом и смотрел.

– Вот видите, – сказал он не без злорадства. – Тут другое.

– Обождите смеяться, Александр Иванович. Сейчас будет вам фокус.

Лыков вернул из коридора того арестанта, который был одет беднее других.

– Кто таков?

– Иван Лузгин, ваше высокоблагородие!

– За что сидишь?

– Оговорили злые люди.

– Бывает… Хочешь рубль заработать?

– А как, ваше высокоблагородие?

– Скажи, где Вельзевул прячет заговор от суда.

– Эта… Некрасиво так-то…

Надворный советник вынул желтую бумажку и показал ее арестанту.

– Ну? Никто и не узнает. А то сейчас вызову надзирателей, они за бесплатно найдут. И ты, дурак, останешься без целкового.

Лузгин протянул руку, сунул билет за пазуху и сказал:

– В трубе он.

– Вынь, а то пачкаться неохота.

Арестант послушно залез в вентиляционную трубу и достал оттуда бумажку:

– А вот.

Лыков развернул ее и прочитал вслух:

– Как будешь входить в первые двери, то скажи: «Помяни Господи царя Давида и кротость его». Как войдешь в комнату, где суд, толкнись о притолоку и скажи: «Фрол и Лавр, стены и лавы, говорите все за нами». Потом читай: «Иду я, раб Божий Феонент, на суд к рабу Божию (тут скажешь имя кто на тебя подал). Железным тыном заграждаюсь и синим морем заливаюсь. Когда тот раб Божий (имя) железный тын проломает и сине море поразбивает, тогда он меня достанет. Как под потолком матица онемела, так бы и раб Божий (имя) онемел бы перед рабом Божиим Феонентом».

– Что за чушь? – возмутился коллежский асессор. – Это же набор глупостей. Как можно в это верить?

– Ничего не чушь! – обиделся Лузгин. – Завсегда действует, кажинный арестант вам подтвердит. Были бы у меня деньги, купил бы и я такой. А тут оговорили, и сиди…

Сыщики вернулись в управление и вызвали Лакомкина. Тот вошел спокойный, даже чуть насмешливый.

– Ну, будешь признаваться или как? – спросил Алексей.

– Да в чем?

– Кто тебе на самом деле продал порт-папирос?

– Говорил уже вашей милости, да вы все не верите. Босяк какой-то в чайной. Глаза больные, слезятся. Имени не знаю.

– На заговор надеешься?

– Какой заговор? – побледнел арестант.

– А вот на этот, – сыщик вынул свой трофей. – Ты его, надеюсь, наизусть выучить не успел?

Лакомкин переменился в лице:

– Ваше высокоблагородие! Имейте же совесть!

– Что? Это ты мне про совесть? А если я тебя в муку изотру?

Вор сидел раздавленный. Заучить абракадабру он явно не успел и теперь мысленно рвал на себе волосы…

– Повторяю вопрос: кто продал тебе папиросник?

– Латыш один…

– Как зовут?

– Не знаю, ей-богу, не знаю.

– А как выглядел?

– Лет двадцати, белобрысый… Крепкий такой. Есть силенка у ребенка!