Ты только попроси. Сейчас и навсегда - Максвелл Меган

Оле, мой здоровяк!

Я улыбаюсь. У Эрика совершенно изменилось выражение лица. Теперь оно внимательное и профессиональное. В лифте мы едем вместе с одной хорошенькой брюнеткой. Эрик здоровается с ней, и она отвечает на приветствие. Я тайком наблюдаю, как эта женщина смотрит на него, и по ее глазам понимаю, чего она хочет. Я наступила бы ей на ногу, но сдерживаюсь. Я не должна быть такой. Я должна контролировать себя. Когда лифт останавливается и мы выходим на президентский этаж, с моих уст срывается «ох!». Это не имеет ничего общего с мадридским офисом. Черный ковролин. Серые стены. Белые кабинеты. Абсолютный модерн. Шагая рядом со своим Айсменом, я наблюдаю, какие серьезные у всех лица. Все они смотрят на меня и обсуждают – в особенности женщины, которые сканируют меня насквозь.

Я немного напугана. Слишком много серьезных взглядов, которые меня рассматривают. Мы останавливаемся перед одним столом, и Эрик обращается к очень элегантной и привлекательной блондинке:

– Добрый день, Лесли, представляю тебе свою невесту Джудит. Будь добра, проведи ее в мой кабинет и введи меня в курс сегодняшних дел.

Девушка удивленно на меня смотрит и приветствует меня:

– Рада с вами познакомиться, сеньорита Джудит. Я секретарь сеньора Циммермана. Если вам что-то понадобится, не раздумывая, обращайтесь ко мне.

– Спасибо, Лесли, – отвечаю я с улыбкой.

Я следую за ними, и мы входим в кабинет Эрика. Да, это впечатляет. Как и следовало ожидать, он, как и весь остальной офис, в стиле модерна и минимализма. Пораженная увиденным, я присаживаюсь в кресло, на которое мне указал Эрик, и некоторое время слушаю их беседу. Эрик подписывает документы, которые ему подает Лесли, и, когда мы наконец остаемся одни в кабинете, он смотрит на меня и спрашивает:

– Ну, как тебе офис?

– Бомба. Он великолепен, если сравнивать с испанскими офисами.

Эрик улыбается и, поерзав на кресле, шепчет:

– А мне больше нравятся те. Здесь нет архива.

Его слова меня рассмешили. Я поднимаюсь, подхожу к нему и шепчу на ухо:

– Лучше. Если меня здесь нет, то я не хочу, чтобы у тебя здесь был архив.

Мы хохочем, и Эрик усаживает меня к себе на колени. Я хочу встать, но он силой меня удерживает.

– Никто не войдет без предупреждения. Это важнейшее правило.

Я смеюсь и целую, но потом вдруг нахмуриваюсь:

– И с каких это пор важнейшее? – интересуюсь я.

– Так было всегда.

Тук… Тук… Это ревность! И прежде чем я успела спросить, Эрик признается:

– Да, Джуд. Ты права, когда так думаешь. У меня были кое-какие связи в этом кабинете, но это уже давно закончилось. Сейчас я желаю только тебя.

Он пытается меня поцеловать, но я уворачиваюсь.

– Ты только что сделала мне кобру? – весело спрашивает он.

Я киваю. Я ревную. Очень ревную.

– Дорогая, – шепчет Эрик, – может, ты перестанешь думать о глупостях?

Освобождаюсь от его объятий и обхожу стол.

– С Беттой, верно?

Уже после того, как я произнесла это имя, понимаю, что не должна была это делать. Мысленно отчитываю себя! Но Эрик серьезно отвечает:

– Да.

После неловкой паузы спрашиваю.

– У тебя было что-нибудь с Лесли, твоей секретаршей?

– Нет.

– Точно?

– Точно-преточно.

Терзаемая ревностью, я не унимаюсь и чувствую, что у меня начинает покалывать шея, и я чешусь.

– А с той брюнеткой, которая ехала вместе с нами в лифте?

Он задумывается и потом отвечает:

– Нет.

– А с блондинкой на ресепшене?

– Нет. И не трогай шею, иначе пятна будут еще больше.

Не слушаюсь и, не удовлетворившись его ответами, спрашиваю:

– Но ты же сказал, что занимался сексом в этом кабинете?

– Да.

Ой, как же у меня чешется шея! Не веря ему, шиплю, вне себя от злости:

– Ты мне сказал, что играл с кем-то, кто работает в твоей компании.

– Нет.

Эрик встает и подходит ко мне.

– Но ты только что сказал, что…

– Послушай, – прерывает он меня, убирая мою руку с шеи. – Я не был монахом, и у меня был секс со многими женщинами компании и не из нее. И я не собираюсь это отрицать, дорогая. Но в то, что мы с тобой называем игрой, я не играл в этом кабинете ни с кем, за исключением Бетты и Аманды.

Вспомнив этих выдр, мое сердце начинает колотиться как бешеное.

– Конечно… Аманда, сеньорита Фишер.

– Которая, кстати, переехала в Лондон, чтобы развивать там компанию «Мюллер», – поясняет Эрик, дуя мне на шею.

Ну что ж, это меня радует. Отлично, что она далеко отсюда. Эрика позабавили мои вопросы, он обнимает меня и целует в лоб.

– Сейчас для меня существует единственная женщина, и это ты, малышка. Поверь мне, дорогая. Вспомни, между нами нет ни секретов, ни простых недомолвок. Нам это нужно для того, чтобы работало то, что между нами есть.

Мы смотрим друг на друга. Наши взгляды сражаются, и наконец Эрик приближается к мои губам и говорит:

– Если я попытаюсь тебя поцеловать, ты снова сделаешь мне кобру?

Я не отвечаю на его вопрос.

– Ты мне доверяешь?

– Полностью, – отвечает он. – Я знаю, что ты ничего от меня не скрываешь.

Я киваю, но дело в том, что все-таки я кое-что скрываю. И меня подхлестывает чувство вины. Как же я скверно себя чувствую! Это, конечно, не касается секса, но я скрываю от него некоторые вещи. Я скрываю, что прячу в доме пса, что гоняла на мотоцикле Юргена, что Марта и его мать записаны на курсы парашютного спорта.

Боже, я столько от него скрываю!

Эрик смотрит на меня, я улыбаюсь ему и в конце концов шепчу:

– Посмотри, что из-за тебя произошло с моей шеей!

Эрик хохочет и обнимает.

– Думаю, что я прикажу оборудовать здесь архив для тех случаев, когда ты будешь ко мне приходить. Как тебе такая мысль?

Я заливаюсь смехом, целую его и, забыв о своих провинностях и ревности, мурлычу:

– Отличная мысль, сеньор Циммерман.

22

На выходных мне удалось оторвать от дивана смурфа-ворчуна и смурфа-злюку. Иначе они были бы приклеены к «Wii» и телевизору весь божий день. Ох уж эта парочка! Мы сходили в кино, в театр, поели гамбургеров, и, как мне кажется, им понравилось. Почему им так сложно вырваться из дома? Однажды вечером Эрик делает мне сюрприз и приглашает поужинать в ресторане. Он заказывает для нас потрясающий банкетный зал, где мы весело проводим время, болтая и целуясь. Он пока не возвращается к теме о нашем сексуальном дополнении.

Когда мы дома занимаемся любовью, то нашептываем друг другу горячие фантазии, от которых каждый заводится, как мотоцикл. Но пока что мы ни с кем не делим наш секс. Неужели ему так хочется сохранить меня только для себя?

Однажды в воскресенье мне удается вытащить их на прогулку. Оставив машину на парковке, идем пешком в одно великолепное место в центре Мюнхена – Английский сад. Флин со мной не разговаривает, но я постоянно подключаюсь к беседе двух моих спутников. Его это бесит, но в конце концов у него не остается иного выхода и он принимает это.

Вечером я уговариваю их зайти на футбольный стадион «Баварии». Они в ужасе от этой идеи. Им больше по душе баскетбол. Стадион впечатляет своими размерами и роскошью. Я, словно местная, рассказываю им о том, что эта команда чаще других выигрывала в Бундеслиге. Они слушают меня, кивают, но идут дальше. В итоге, видя их унылые лица, я улыбаюсь и сдаюсь. В половине восьмого вечера они предлагают пойти поужинать. Я в шоке – в такое время я обедаю. Но мне приходится повиноваться, понимая, что это режим Флина и что мы тоже должны его придерживаться.

Они отводят меня в типичный немецкий ресторан, где я пробую всевозможные сорта пива. Светлое «Пильзнер», белое «Вайсбир» и копченое «Раухбир». Эрик наблюдает, как я их смакую, однако я в конце концов заявляю, вызвав у него смех:

– Нет ничего лучше «Маху»[18] пять звезд!

Основой большинства немецких блюд является мука. Немцы используют ее абсолютно для всего. Эрик рассказывает мне об этом как раз в тот момент, когда я поглощаю вайсвурст – белую колбасу. Ее делают из телятины, свиного сала, специй и сливок. Ошеломляюще вкусно! Флин в приподнятом настроении из-за того, что мы с Эриком уделяем ему внимание. Он грызет соленый крендель в форме восьмерки, который называется брецель. Эрик рад, что у нас с Флином хорошее настроение. И хотя немцы обычно ужинают легко, нам несут и несут разные блюда: я очень проголодалась. Я заказываю нарезанную тонкими кружочками редиску, присыпанную солью. Мне говорят, что это редька. Затем нам подают обацду, приготовленную из сыра камамбер, масла, лука и красного сладкого перца. А на десерт я с удовольствием поглощаю гермкнёдль: это булочка из дрожжевого теста, внутри которой запечено сливовое повидло, а сверху она посыпана сахарной пудрой и маком. Короче… все очень light[19].