Океан. Выпуск десятый - Светлана Мекшен

Но спорить с капитаном не приходилось.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Помощник капитана Эванс вел дневник, где записывал все, что казалось ему примечательным за время плавания. Сменившись с вахты, он отдыхал, пил чай, а потом, подвинув поближе свечу, развертывал тетрадь в клеенчатой обложке.

Вот некоторые из его записей.

«15  ф е в р а л я. У 18° южной широты встретили теплую погоду. Весь день было ясно. На небе ни облачка. Дул свежий пассат.

25  ф е в р а л я. На подходе к экватору погода стояла переменной. Тихие ветры и безветрие. То ясно, то облачно. Иногда горизонт на норде покрывался тучами. Было видно, как сверкают вдали молнии. Шли переменными галсами. Матросы целый день брасопили реи, стремясь поймать ветер. Ход судна был малый — узлов до восьми. Дэниэл Кинг нервничал, как барышня. «Капитан Кук» и «Меченый Мавр» шли позади, но нам все не удавалось оторваться от них на приличное расстояние.

28  ф е в р а л я. Прошли или, лучше сказать, нас протащило слабым ветром и попутным течением через экватор.

Расстояние между нами и клиперами Джеймса и Стоуна не уменьшается и не увеличивается. Они по-прежнему идут за кормой, первый в трех, второй в пяти милях от нас.

6  м а р т а. После перехода через экватор клипер шел переменными галсами. Приходилось ловить ветры, дувшие с разных румбов. Погода была ясная. Временами случались грозы.

Нам немножко повезло: попали в сильную струю северо-западного течения, и скорость хода возросла. «Капитан Кук» и «Меченый Мавр» далеко отстали, скрылись из виду. Увлекшись, Дэниэл приказал не менять направления, идти по течению. Но мы отклонились на запад. Я сказал ему об этом, и он, согласившись со мной, изменил курс. Мы опять приблизились к африканским берегам.

16  м а р т а. Ясно. Тихий ветер. Находились ок. 7° северной широты и 17° западной долготы. Ветер дул с норд-веста. Сильное течение склоняло клипер к берегу, и это не позволило нам долго править к северо-востоку. А курс другого галса вел в полосу дождей и штилей. Мы решили, сколько возможно, идти на норд-ост.

Здесь сильные течения стремятся к востоку. Они могут прибить корабль к берегу Африки.

«Капитан Кук» остался далеко позади. «Меченого Мавра» не видно. Неужели обошел нас? Капитан Стоун хорошо знает все течения в этих широтах и, возможно, решил изменить курс, нащупать одно из них западнее нас. Капитан Кинг опасается, что он поступит именно так.

22  м а р т а. Прошли острова Зеленого Мыса.

27  м а р т а. Море спокойно. Временами дует норд-ост ровно и умеренно. Так продолжалось около трех суток. Потом норд-ост затих — и опять маловетрие и штиль… Мы с капитаном Кингом и штурманом Тэйлором, собравшись в каюте, обсуждали положение и думали, как сократить путь и увеличить скорость.

«Капитан Кук» стал на две-три мили ближе к нам. «Меченого Мавра» по-прежнему не видать.

30  м а р т а. Район северо-восточнее Азорских островов. Ревущие сороковые… Начался сильный шторм. Бегу наверх помогать капитану…»

Знаменитое плетеное кресло капитана исчезло с палубы где-то на полпути между островами Зеленого Мыса и Азорскими. Надо заметить, что оно сослужило Кингу хорошую службу. В плавании по теплым морям и океанам капитан почти не расставался с ним. Привязанное за ножку тонким прочным тросом к металлической скобе, оно много дней было таким же традиционно необходимым предметом, как, скажем, подзорная труба или пуговица на синем капитанском мундире. При ровном ветре и хорошем ходе судна Кинг отдыхал и даже, откинувшись на спинку кресла, позволял себе вздремнуть под парусиновым тентом, выбеленным дождями и солнцем. Капитан со скучающим видом посиживал в нем и в штиль, с надеждой поглядывая на небо в ожидании ветра. И когда ветер приходил, он бодро вскакивал и, тотчас забыв о кресле, отдавал команды, нетерпеливо шагая по палубе и подкрепляя энергичные распоряжения не менее энергичными жестами и крепкими словечками. А в шторм он тем более забывал о кресле, и, предоставленное само себе, оно передвигалось по палубе, мокрое и никому не нужное. Не однажды волной его выбрасывало за планширь, и оно повисало у борта на тросе.

Тогда раздавался крик вахтенного:

— Кресло капитана Кинга за бортом!

Кто-нибудь из находившихся поблизости моряков тотчас вырывал его из цепких объятий волн, потянув сперва за трос, а потом за спинку, и водружал на прежнее место, и оно отдельно от капитана скользило туда-сюда по палубе.

А когда погода улучшалась, капитан вспоминал о кресле и садился в него перевести дух и дать отдых ногам.

Ночами, подвинув кресло к ближнему световому капу, Кинг иногда вглядывался в обозначения на морской карте.

В Северной Атлантике стало свежо, и сидеть в кресле уже не пришлось. Дэниэл Кинг, кутаясь в брезентовый дождевик, ходил по палубе, чтобы не зазябнуть.

Боцман отвязал кресло и унес его в каюту капитана. Теперь оно, изрядно потрепанное, стояло там в углу на заслуженном отдыхе.

Вслед за креслом убрали и тент, едва не превратившийся в лохмотья. Надобность и в нем отпала: отвесные палящие лучи солнца остались в южных широтах.

Теперь в Атлантике с постоянной облачностью, холодными ветрами и штормами и самому капитану иной раз впору было привязываться к рыму… Но он стоял на привычном месте непоколебимо, незыблемо, как вделанный в палубу кнехт.

Капитану рейс, а тем более гонка доставались нелегко. Он, и без того стройный, очень похудел, как бы усох. Скулы на загорелом лице заострились, на нижней губе от постоянного пребывания на ветру появилась кровоточащая трещинка, голос стал хриплым, и Кинг частенько смачивал горло глотком коньяка из фляжки. Мало что осталось от того красавца и щеголя, каким увидел Егор капитана в первый раз.

Да и сам Егор тоже изменился. От прежнего парня, откормленного молоком и пышными материнскими шаньгами, с румянцем во всю щеку, тоже ничего не осталось. Он похудел, оброс редкой шелковистой бородкой, лицо посмуглело, как у мулата или индейца из Перу. Руки покрылись жесткими мозолями, голубые глаза посветлели, словно повыцвели на солнце. И родная матушка его нипочем бы теперь не узнала.

Ревущие сороковые… Эти широты хорошо знакомы морякам, плавающим в Северной Атлантике, где теплый воздух с юга встречается с холодным, идущим от берегов Гренландии. Здесь возникают и распространяются циклоны. Они перемещаются со скоростью тридцать — сорок километров в час, сопровождаясь штормовыми ветрами с дождями, а зимой и снегопадами.

Когда клипер прошел Азорские острова, словно толпа диких пиратов, прущих на абордаж, на судно налетел сильный шторм с дождем.

— Все наверх! По местам стоять! — раздалось на палубе.

Матросы, выбежав из кубрика, заняли свои места у кофель-нагельных планок, где крепились почти все снасти от реев и парусов. Чтобы привести их к ветру, моряку не нужно было влезать на мачту, достаточно по указанию капитана или боцмана подтянуть нужный брас, правый или левый, в зависимости от галса судна, и закрепить конец узлом-восьмеркой на палубе. Отсюда поднимались и опускались реи, отдавались или подтягивались шкоты, здесь зарифливали верхние паруса, когда в свежий ветер надо было уменьшить их площадь. На мачты матросы лезли только тогда, когда требовалось отдавать (распускать) или убирать (закатывать на реи) паруса или что-то поправить в оснастке, чего нельзя было сделать с палубы.

У поднятого, работающего паруса все снасти можно было обтянуть только силой парусной вахты в семь-восемь человек.

Егор пошел на свое место у грот-мачты.

— Грот-бом-брамсель долой! Фор-бом-брамсель долой! — распоряжался капитан, поглубже нахлобучив фуражку, чтобы ее не сдуло ветром.

Егор, привычно ослабив петлю фала на планке, стал отдавать его, согласуя свои движения с работой товарищей, находившихся рядом. Ветер трепал полы куртки, захватывая дыхание, палуба уходила из-под ног. Крупный дождь хлестал по спине, по рукам. В заунывный вой ветра вплелся хриплый бас боцмана:

— Стоп! Крепи концы!

Кинг стоял, вцепившись рукой в леер — туго натянутый штормовой трос, и напряженно смотрел вверх.

— К бизани живо! — крикнул он.

Матросы побежали к бизань-мачте.

— Крюйс-бом-брамсель долой! — последовала команда.

Парусность быстро уменьшили. Теперь клипер шел курсом полный бакштаг с креном на левый борт. Предстояло по возможности выровнять крен, чтобы не зачерпнуть бортом воды. Капитан решил «увалиться», то есть, выведя корабль из бакштага, идти так, чтобы ветер безопасно дул прямо о корму.

— Рулевой! Идти фордевинд!

— Есть идти фордевинд!

Закончив работу на палубе, матросы спустились в кубрик.

Клипер повернул на северо-восток, направляясь к проливу Ла-Манш. Ветер снова стал попутным, и капитан, вызвав парусную вахту, решил опять поднять верхние паруса, прибавив ходу, хотя шторм продолжался.