Опасная скорбь - Энн Перри

– Ничего бы он не сказал! – сердито ответила Роз. – Полиция кого хочет, того и допрашивает.

– Конечно, это сделал кто-то из семейства, – чуть ли не презрительно повторил Персиваль. – И я даже догадываюсь, кто именно… и почему. Мне кое-что известно, но я лучше промолчу; полиция и сама быстро с этим разберется. Однако мне пора браться за дело, да и тебе тоже.

Он повернулся, прошел мимо Роз и скрылся в коридоре. Эстер отступила за порог и осталась таким образом незамеченной.

– О да! – сказала Мэри, складывая наволочки стопкой, и глаза ее вспыхнули. – Роз сохнет по Персивалю. Глупышка. – Она взяла очередную наволочку и придирчиво осмотрела кружева; сначала надлежало убедиться, не повреждены ли они, и лишь потом начинать гладить. – Он довольно смазлив, но что в этом хорошего? Персиваль будет ужасным мужем – тщеславный, заносчивый, только о себе и думает. Да он бросит ее через год или два. Глаза у него так и рыскают, и взгляд злой. Гарольд – тот куда лучше, но Гарольд на Роз и не посмотрит, он глаз не сводит с Дины. Совсем извелся за последние полтора года, бедняга. – Мэри отложила стопку наволочек в сторону и занялась нижними юбками, очень пышными из-за моды на громоздкие, но эффектные кринолины. Считалось, что они подчеркивают женственность и придают особое очарование фигуре. Сама Эстер предпочитала более скромные и практичные наряды. Впрочем, она всегда на шаг отставала от моды.

– А Дина положила глаз на соседского лакея, – продолжала Мэри, механически расправляя кружева. – Хотя я в нем ничего особенного не замечаю, разве что ростом вышел. Под стать Дине. Но, по-моему, рост – не главное в жизни. Человеку от этого ни жарко, ни холодно. А когда вы были в армии, вы там часто встречали симпатичных солдат?

Эстер понимала, что вопрос задан по простоте душевной, и потому отвечала Мэри в том же духе:

– Да, случалось. – Она улыбнулась. – К несчастью, все они были уже не в лучшем виде.

– О! – Мэри засмеялась и покачала головой. С хозяйским бельем она уже управилась. – Представляю. Но не огорчайтесь. Когда служишь в таком доме, обязательно с кем-нибудь да встретишься.

Произнеся эти ободряющие слова, Мэри собрала белье в узел и, покачивая бедрами, двинулась к лестнице.

Эстер улыбнулась. Здесь ей больше делать было нечего, и она отправилась на кухню – приготовить ячменный отвар для леди Беатрис. Уже идя с подносом, столкнулась с Септимусом, выбирающимся из винного погреба, неуклюже придерживая согнутой рукой что-то спрятанное на груди.

– Добрый день, мистер Терск, – приветливо сказала Эстер, словно появление Септимуса из погреба было чем-то вполне привычным.

– Э… Добрый день, мисс… э…

– Лэттерли, – подсказала она. – Сиделка леди Мюидор.

– О да… Конечно. – Его выцветшие голубые глаза моргнули. – Прошу прощения. Добрый день, мисс Лэттерли. – Он потихоньку отодвигался подальше от двери и вид имел весьма смущенный.

Мимо них пробежала служанка Энни, бросила понимающий взгляд на Септимуса и улыбнулась Эстер. Она была стройная и высокая – как Дина. Со временем из нее вышла бы хорошая горничная, но для своих пятнадцати лет Энни отличалась слишком уж упрямым характером. Эстер не раз видела, как она хихикала и перешептывалась с Мэгги в зале на первом этаже, где слуги пили чай. Заставала она их и за чтением дешевых книжиц, когда обе девчушки, выпучив глаза, с жадностью поглощали описания немыслимых приключений и жутких опасностей. Ох и разыгрывалось у них воображение! Некоторые версии молоденьких служанок относительно недавнего убийства были весьма красочны, но вряд ли заслуживали доверия.

– Прелестное дитя, – рассеянно заметил Септимус. – Ее мать – кондитерша на Портмен-сквер, но сама она вряд ли пойдет по стопам родителей. Мечтательница. – Голос его потеплел. – Любит слушать истории про войну. – Он пожал плечами, чуть не выронив украденную бутылку, покраснел и перехватил спрятанное поудобнее.

Эстер улыбнулась.

– Я знаю. Она и меня забросала вопросами. Думаю, из нее и Мэгги вышли бы отличные сестры милосердия. Как раз такие девушки нам и нужны – быстрые, сообразительные, решительные.

На лице Септимуса явственно проступило недоумение. Похоже, он привык к медицинскому обслуживанию, распространенному в армии до появления Флоренс Найтингейл, а значит, не знаком с ее идеями.

– Мэгги тоже славная девчушка, – озадаченно хмурясь, подтвердил он. – Весьма здравомыслящая. Ее мать – прачка, но служит не в Лондоне. По-моему, она из Уэльса – судя по темпераменту. Очень бойкая девочка, хотя если надо, то может проявить изрядное упорство и терпение. Когда захворал кот садовника, она над ним всю ночь просидела, так что, наверное, вы правы: из нее вышла бы хорошая сестра. Просто было бы жаль, что приличные девушки – и вдруг занялись бы таким ремеслом. – Он постарался потихоньку передвинуть бутылку повыше, но понял, что сделать это незаметно ему не удастся. Септимус вовсе не хотел оскорбить Эстер последним замечанием; в своих суждениях он исходил из репутации, которой пользовалась упомянутая профессия, совсем упустив из виду, что беседует с ее представительницей.

Эстер было жалко смотреть, как он смущается, но разговор хотелось продолжить. Она все же отвела глаза от выпячивающейся под жилетом бутылки.

– Благодарю вас. Возможно, я когда-нибудь предложу им заняться уходом за больными. Но, надеюсь, вы не упомянете о моем намерении в разговоре с экономкой?

Его лицо сморщилось полунасмешливо-полусерьезно.

– Поверьте, мисс Лэттерли, мне это и в голову не приходило. Я слишком старый солдат, чтобы бросаться в бессмысленную атаку.

– Верно, – кивнула она. – А мне слишком часто приходилось прибирать после таких вот бессмысленных атак.

Лицо его стало вдруг серьезным, голубые глаза прояснились, казалось, даже морщины слегка разгладились. Оба ощутили внезапное и полное взаимопонимание. И Септимус, и Эстер повидали в свое время и битвы, и раны, и искалеченные жизни. Оба знали, к чему приводит бездарность и бравада. Оба чувствовали себя чужими в этом доме с его раз и навсегда спланированной жизнью и строгими правилами, с горничными, встающими в пять утра, чтобы развести огонь, рассыпать по коврам и смести влажные чайные листья, проветрить комнаты, вынести мусор, а потом без устали чистить, полировать, вытирать, приводить в порядок постели, стирать, гладить дюжины ярдов белья, юбок, кружев и тесьмы, шить, приносить и уносить – и так до девяти, десяти, а то и одиннадцати часов вечера.

– Действительно, расскажите им об этом, – произнес он наконец и, уже не скрываясь, передвинул бутылку поудобнее. Затем повернулся и двинулся вверх по лестнице походкой, в которой вдруг разом появились и уверенность, и достоинство.

Вернувшись в спальню леди Беатрис, Эстер поставила поднос и собиралась уже удалиться, но тут вошла Араминта.

– Добрый день, мама, – бодро сказала она. – Как ты себя чувствуешь?

Подобно своему отцу, она как бы и не заметила присутствия сиделки. Поцеловав мать в щеку, Араминта присела на один из стульев у туалетного столика. Юбки ее взбились огромным холмом темно-серого муслина. Одни лишь эти мрачные тона напоминали о том, что Араминта в трауре. Волосы ее, как всегда, пылали, слегка асимметричное лицо поражало своей утонченностью.

– Спасибо, по-прежнему, – равнодушно ответила леди Беатрис.

Она слегка повернулась и взглянула на Араминту, поджав губы. Эстер не знала, стоит ли ей теперь удалиться. Потом ей пришло в голову, что вряд ли она своим присутствием может помешать этим двум женщинам, явно не знающим, что сказать друг другу. Кроме того, она считалась прислугой, то есть ее здесь как бы и не было вовсе.

– Ну, полагаю, этого и следовало ожидать. – Араминта улыбнулась, но глаза ее при этом не потеплели. – Боюсь, что полиция не слишком преуспела в своих поисках. Я поговорила с сержантом… Кажется, Ивэн его фамилия… То ли он и сам ничего не знает, то ли ему запрещено откровенничать относительно следствия. – Она рассеянно взглянула на подлокотник. – Ты будешь с ними говорить, если они тебя спросят о чем-нибудь?

Леди Беатрис посмотрела на люстру, висящую в центре комнаты. Люстру еще не зажигали – дело только шло к вечеру, и последние лучи заходящего солнца вспыхнули в хрустальных подвесках.

– Вряд ли я смогу отказаться. Это будет выглядеть так, словно я не желаю помочь им.

– Именно так они и подумают, – подтвердила Араминта, внимательно глядя на мать. – И их нельзя за это винить. – Она на секунду умолкла, затем продолжила, выговаривая каждое слово с предельной ясностью: – В конце концов, мы уже знаем, что виновный находится в доме и что это, по всей видимости, кто-то из слуг… Скорее всего, Персиваль…

– Персиваль? – Леди Беатрис выпрямилась и посмотрела на дочь. – Почему?

Араминта, не выдержав, отвела глаза.

– Мама, сейчас не время делать вид, что ты ничего не понимаешь. Слишком поздно.