Год чудес (рецепты про любовь, печаль и взросление) - Элла Рисбриджер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не из тех, кто способен решить не привязываться – и остаться непривязанным. А такие вообще бывают? И поэтому я снова начинаю изобретать рецепты. Я пишу: «А что, если приготовить курицу с гочуджаном? – А потом пишу: – У меня гочуджан закончился. А если я сделаю заказ, то его привезут только через пару дней».
«Мисо, – советует Тео. – Мисо и кетчуп, смешать. Немного коричневого сахара, немного чили».
Он говорит это уверенно, как будто знает.
И он действительно знает. Курица, когда мы ее приготавливаем, оказывается идеальной – наверное, более удачной курицы я не знаю, она делит первое место с «Полуночной»: клейкая, умамистая, поджаристая и великолепная. Ну что вам сказать: все просто работает. Она просто получается, независимо от того, должна или не должна была. Просто получается именно то, что вам нужно.
Для курицы нужно было кунжутное масло, а для котенка – лекарство, но Тео оказался прав в обоих случаях. В итоге все бывает хорошо, и иногда никто не умирает, и иногда есть курица, клейкая и сытная поздно вечером, и холодная и нежная на следующее утро. Всегда бывает следующее утро, и иногда никто не умирает.
Одна большая курица: на 4 порции, на 2 порции, на одного человека, оказавшегося поздно вечером в одиночестве и нуждающегося в ярком и богатом вкусе
2 красные луковицы
1 × 1,6 кг курица
Щепотка соли
1 лимон
Для маринада
50 г мисо
30 г кетчупа
2 ч. л. коричневого сахара (светлого или темного)
2 ч. л. масла чили
1 ст. л. кунжутного масла
2 зубчика чеснока (хотя это один из тех редких случаев, когда годится консервированная паста – и, может быть, она даже лучше: 2 ч. л. нарубленного чеснока)
2 ч. л. нарубленного имбиря (аналогично)
Тонко нарежьте лук полукольцами и выложите им форму для запекания. Положите курицу на лук и посыпьте кожу щепоткой соли: больше соли не нужно, для этого есть мисо. Это просто чтобы ее подсушить и сделать более хрустящей.
Сбейте ингредиенты маринада, а потом щедро намажьте маринадом курицу: вотрите его во все складочки. Можно оставить ее мариноваться на несколько часов или готовить сразу же.
Разогрейте духовку до 220 °С.
Запихните лимон ей в попку, а потом поставьте в духовку и запекайте 20 минут. Уменьшите нагрев до 200 °С и запекайте еще 50 минут. Она будет казаться подгоревшей. Это вроде бы так и есть. В этом вся соль. (Просто поверьте мне.) Она будет блестеть и трескаться: сплошные бронзовые блики и угольные тени, карамель, корочка, блеск и треск.
Подайте с… ну, вот смотрите. Есть овощи, есть салаты, есть все, что полагается подавать с запеченной курицей, но на самом деле хватит большого куска багета и пикулей.
Полуночный куриный рис
Полуночные пиры – это лучшие в мире трапезы и уступают только полуночным трапезам с легким подпитием.
Мы так припозднились, что даже картошку фри заказать нельзя: мы поздно собрались и поздно закруглились, и вот теперь мы дома, и котенок чирикает, радуясь нашему возвращению, а я вдруг дико проголодалась и роюсь у Тео в кухонных шкафах.
Мне хочется куриного риса, но несложного. Мне хочется риса на курином бульоне, увенчанного яйцами. Такого, где нужен только стакан риса, два кипящих бульонных кубика и золотой желток (белки останутся на фрианды или меренги или еще на что-то), который смешивается уже в пиале и доходит на оставшемся тепле. Полуночный рис, куриный рис в три часа ночи.
Будь это другая ночь, я отварила бы куриные грудки, а бульон пошел бы на рис. Я бы сварила его правильно, с имбирем и чесноком. Будь это другая ночь, я бы съела тосты и на том остановилась. Но мне нужна минутка перед тем, как мы ляжем, мне нужна передышка. Мне нужен дебрифинг, но единственная доступная мне форма дебрифинга – это сварить рис и вмешать в него яйцо в три часа ночи.
Тео говорит, поставив локти на стол:
– Прошло неплохо, по-моему, – и лукаво добавляет, – хоть мы и опоздали.
Я корчу ему рожу. Снимаю чайник с огня, наливаю в рис горячую воду и добавляю куриные кубики. Откапываю два старых зубчика чеснока и сморщенный кусок имбиря и закапываю в рис, роюсь в пряностях в поисках бадьяна. И тут осознаю, что никогда раньше у него на кухне не готовила, и это оказывается странно естественным – весь вечер ощущался на удивление обычным, – и на секунду мне кажется, что надо остановиться, уйти, отправиться домой к Джо и моей жизни. Надо опять сделать ее маленькой. Безопасной. Вот только моя жизнь с Джо никогда не основывалась на малости. Она никогда, никогда не основывалась на безопасности. Там всегда были смерть, яйца и огромные пространства.
– Это ты опоздал, – говорю я ему. – А я просто была с тобой.
– Мы опоздали, – повторяет он невозмутимо. – А что ты готовишь?
«Мы опоздали», сказал он, и это слетело с его губ настолько легко и беззаботно, что мне хочется сбежать. «Опоздали», потому что я терпеть не могу опаздывать. «Мы», потому что я не привыкла к парным выступлениям. Я редко опаздываю, потому что отучилась учитывать кого-то еще.
Мы с Джо работаем вместе, но порознь: если мы вдруг отправляемся куда-то вместе (обе приглашены сами по себе), а я опаздываю, она уйдет без меня. Если опаздывает она, я иду одна. Если кто-то опаздывает на встречу со мной, я могу выпить кофе или почитать книгу. Могу уйти куда-то. Решающий фактор – я всегда управляюсь сама, иду в свое место, встречаюсь со своими людьми.
– Кажется, мы опаздываем, – сказал он, когда мы сели на поезд туда.
Мне трудно было даже смотреть на него. В окно било солнце, а он был как с картины голландского живописца: охра и тени. Золото, наверное. «Мы? Опаздываем?»
– Ничего страшного, – сказал он. – Когда доберемся, тогда и доберемся.
Он широко мне улыбнулся и стал смотреть в окно так, словно мы вовсе не опаздываем, и внезапно он показался – как было так долго, годы, десятилетия – совершенно незнакомым человеком. «Как все это странно, – ловлю я себя на мысли. – Какой ты странный!»
Я уже очень давно – полгода – не ездила на поезде, очень давно не отправлялась туда, где никогда раньше не бывала, и тем не менее вот она я: снова в поезде, с этим незнакомцем, который тянется через стол и запросто берет меня за
