Зимние апельсины (ЛП) - Секстон Мари

Что он должен чувствовать?

Стыд.

Отчаяние.

Смущение и самобичевание.

Он сел на краю кровати, обхватив голову руками. Он сосредоточился на своем дыхании, сохраняя его прерывистым и неровным. Он подумал о своих проваленных ролях. О всех ролях, которые он не получил. О всех тех разах, когда он стоял на кассе и видел, что его же лицо смотрит на него с обложек таблоидов. Он подумал о безумии, которое пытались ему приписать, натянул его на себя и глубоко вдохнул, позволяя ему наполнить его легкие, медленно разойтись по венам, пока пальцы не начало покалывать. Он подумал об одиночестве Бена в шаре, но при этом изо всех сил старался не думать о Бене. Он подумал о тех неделях, месяцах или годах в темноте. Он варился как будто в тысячелетиях молчания. В неизбежности нависшего безумия.

И наконец, когда глаза защипало от слез, он вспомнил смерть Эндрю, не столько действительные события с мигающими огнями и громкими голосами, сколько то, что он чувствовал. Ужас от того, что его любовник лежит мертвый. Знание, что он сам стоял на том же пути. Стыд из-за мысленного гадания, а не он ли сам должен был умереть. Он согнулся пополам, подавляя рыдание, которое жгло его грудь.

Вот это его роль.

Он взращивал ее, побуждал ее расти, пока она не заполнила каждый его дюйм. Он взъерошил себе волосы, стараясь сохранять тьму нетронутой, но контролируемой. Он потер глаза, поскольку было нужно, чтобы они стали красными и опухшими. Он посмотрел на свои руки и подавил удовлетворение от того, как они дрожали. Время поздравить себя наступит позже. Пока что было лишь это. Эта пустота. Эта печаль. Это воспоминание об оглушительной тишине и душераздирающем одиночестве. Была лишь окончательность потери и страх безумия. Он собрал это все, мысленно втягивая это и взбивая, заталкивая в место, которое было слишком маленьким, чтобы вместить это надолго.

Он выпустит все это на свободу, когда придет время.

Но пока что нет.

Он сделал глубокий вдох, готовя себя в этом мрачном ментальном пространстве, чувствуя мощь назревающего шторма, и тогда пошел медленно и болезненно спускаться по лестнице.

Он нашел Дилана в столовой с телефоном у уха.

— Не знаю, — сказал Дилан тихим и натянутым от раздражения голосом. — Я не говорю, что меня там не будет. Я просто спрашиваю, насколько расписание поджимает? Нельзя ли отложить хоть на день? — тишина, пока Дилан слушал ответ, затем вздох. — Окей. Я понимаю.

Именно это и было нужно Джейсону, но он захлопнул перед этим дверь. Он не позволял надежде проникать в то темное место, которое он создал для себя. Он закрыл глаза, сосредоточился на своем неровном дыхании и ноющем сердце. Он изучал муку и ярость, сдерживаемые в его груди, зондировал их глубину как какой-то древний моряк, тянулся в страхе к мутному дну моря.

Достаточно.

— Я буду знать больше через пару часов, — сказал Дилан. — Пока что ничего не говори.

Дилан повесил трубку и повернулся к двери, и Джейсон инстинктивно понял, что ему пора войти в комнату.

— Привет, — Дилан говорил мягко, словно обращался к перепуганному ребенку. — Как ты себя чувствуешь?

«Пока что нет. Еще не выпускай. Позволь давлению нарастать. Почувствуй, как оно подступает выше к твоему горлу».

— Мне лучше, — выдавил Джейсон, и слова ощущались как ложь, что ему и нужно было.

— Ты поспал?

— Пытался, — шторм нарастал все выше, бушуя в его висках, и он накрыл лицо руками, пытаясь его сдержать. Еще немного. Еще совсем немножко.

— Джейсон?

— Дилан, мне так жаль.

— Не извиняйся ни за что. Ты не сделал ничего плохого.

— Я так боюсь.

— Я знаю. Я знаю, как тяжело тебе было, но я помогу тебе исправить это. Клянусь тебе, мы все исправим.

— Дилан, я… — теперь уже близко, он почти не мог это сдерживать. Противиться этому было настоящей борьбой. — Я не знаю, что со мной происходит.

— Ты имеешь в виду… ты имеешь в виду Бена?

Джейсон то ли кивнул, то ли покачал головой. Он точно не знал. Он знал лишь то, что это ощущалось как поражение. Это все равно что тонуть.

Это ощущалось абсолютно идеально.

— Иисусе, Дилан, что со мной происходит?

— Ты слишком долго был один.

— Но он был настоящим. О Боже, я клянусь, он был настоящим. Он должен быть настоящим!

— Джейсон, дорогой. Нет. Он был лишь в твоей голове.

Джейсон сделал глубокий вдох, чувствуя, как стены рушатся под бременем его горя, и он тоже рушился вместе с ними. Он позволил волне затопить его. Он повалился вперед, едва не разрываясь надвое от боли признания, и когда Дилан подхватил его и обнял, это стало одновременно облегчением и удовлетворением.

— Джейсон…

— О Боже! — и теперь это настигло его — целый шторм, бушевавший в его груди, бивший по горлу, посылавший поток жидкой боли из его опухших глаз, и он бросился в это с головой. Он позволил буре охватить его. Он вцепился в Дилана и позволил рыданиям сотрясать его тело. — О Боже, Дилан, это ощущалось таким реальным! Как это могло быть таким реальным?

— Так мы защищаем себя. Это было тебе нужно. Но теперь ты должен опустить это. Ты же это понимаешь, не так ли? Ты понимаешь, что должен отпустить эту фантазию?

— Да, — Джейсон плакал на плече Дилана, кивая. — Да. О Боже, что со мной не так?

— Ничего. Совершенно ничего. Тебе просто нужно немного времени, вот и все.

Он позволил Дилану опустить его на пол, потому что Дилан уже не мог удерживать его вес. Дилан крепко обнимал его, шептал слова ободрения, и Джейсон упивался этим. Он позволил течению унести его в море. Иногда он противился этому. Иногда — нет. Все это время он свернулся калачиком в утешении объятий друга, позволяя шторму стихнуть. Но не слишком быстро. Не слишком рано. Он должен был пройти естественным образом. Он представлял, как пляж медленно приближается. Он силился добраться до берега и наблюдал, как волны накатывают на берег и уходят обратно, оставляя на песке обломки.

Да, это была его роль. Это была поворотная точка для его персонажа. Отчаяние и потеря отступили бы естественным путем, но теперь они должны были уступить место чему-то новому. Теперь ему надо было собрать воедино эти выброшенные обломки. Выстроить медленный мостик к смущению, а потом к чему-то вроде восстановления.

— Я чувствую себя таким дураком. Я не могу поверить…

— Ш-ш-ш. Не надо, Джейс. Не наказывай себя вдобавок ко всему.

— Я даже не знаю, как это началось. Я не знаю, как позволил этому настолько затянуться.

— Все хорошо. Неважно, как это началось. Важно лишь то, что это закончилось.

Джейсон кивнул.

— Закончилось, — выдавил он. — Признаться было сложно, но теперь я знаю… я знаю, что все это было лишь мечтой.

Плечи Дилана напряглись под щекой Джейсона. Джейсон ощутил внезапное напряжение в обнимавших его руках, и знал, что Дилан готовится зайти с новой стороны.

— А шар? — спросил Дилан.

— Я его выбросил.

— Когда?

— Ночью. Я положил его в уплотнитель отходов…

Дилан начал отстраняться, и Джейсон знал, что он собирается своими глазами увидеть шар. Он схватил Дилана, не пытаясь замаскировать свою панику и отчаяние.

— Нет! Пожалуйста. Я похоронил его на самом дне. Я запустил уплотнитель и услышал, как шар сломался, — он задрожал, позволяя еще одному прерывистому рыданию сорваться с его губ, и Дилан опустился на прежнее место, позволяя Джейсону устроиться в его объятиях. — Я не могу на него смотреть, — рыдал Джейсон. — Я не хочу его видеть. Пожалуйста. Я бы предпочел, чтобы его никогда не существовало.

— Окей, ДжейУок. Окей, — Дилан гладил его по спине и поцеловал в макушку. — Мне очень жаль, что все должно быть так. Я знаю, что сейчас тебе больно, но это к лучшему. Ты же это знаешь, верно?

Джейсон кивнул.

— Знаю.

— Через месяц или два ты все это забудешь.

— О Боже, — сказа Джейсон, позволив себе рассмеяться сквозь слезы. — Надеюсь, это не займет так много времени.