Зульфагар. Меч халифа - Николай Стародымов

…Присутствующие за происходящим наблюдали с разными чувствами.

Когда после недолгой беседы главарь банды вдруг торопливо шагнул к Зульфагару, «мстители ислама» насторожились, были готовы выхватить готовое к бою оружие. На крыше блокпоста Арсен даже чуть повел на себя палец, лежащий на спусковом крючке снайперской винтовки, окуляр и, соответственно, ствол которой неотступно следил за каждым движением главаря… Однако происшедшее затем успокоило их — было видно, что Ибрагим о чем-то униженно просит их капитана.

Ну а бандиты Ибрагима таращились на сцену с недоумением. Не будучи посвященными в происходящее, они не могли себе представить, что же могло заставить их главаря, человека, который постоянно подчеркивал свое могущество, так себя вести. Каждый из них был уверен, что лишь прикажи Ибрагим — и они легко и просто сметут эту группку приезжих нахалов, которые осмелились обезоружить их соратников…

— Но что же мне делать, Зульфагар? — плаксиво скулил Ибрагим. — Раз ты приехал, что-то еще можно сделать?..

Надо ж, на какой глубокий вывод способны его мозги, — хмыкнул про себя Хамлаев.

А вслух сказал иное:

— Ты прав, можно постараться еще как-то уладить этот конфликт. Аргуну ведь тоже не хочется ссориться с таким авторитетным командиром, как ты, — потрясенный происходящим Ибрагим не заметил откровенной издевки, которую Зульфагар даже не пытался скрыть. — А потому на вот, возьми вот это…

Хамлаев протянул Ибрагиму большую тяжелую металлическую рацию устаревшей модели.

— Она настроена на волну, на которой будет ждать твоего вызова Аргун… — Хамлаев взглянул на часы. — Будет ждать вызов через пятнадцать минут. Сумеешь с ним договориться, твое счастье. Не сумеешь — он тебе четко скажет, когда и куда ты должен будешь явиться на суд шариатского трибунала. И от себя советую: если он скажет тебе явиться на суд, не вздумай скрываться — суд вряд ли приговорит тебя к смерти, а от Аргуна не скроешься. Все понял?..

Ибрагим держал в руке тяжелую облупившуюся рацию, а сам с надеждой смотрел на Хамлаева.

— Так у меня есть шанс договориться? — преданно спросил он.

— Шанс у человека есть всегда, — небрежно обронил Хамлаев. — До вызова осталось всего двенадцать минут… Прощай!

Он повернулся и, махнув рукой, направился к машине. Подручные Ибрагима смотрели на происходящее с нарастающим недоумением… По потухшему лицу их главаря обильно стекали крупные капли пота; из крохотного, абсолютно прозрачного кустика, росшего неподалеку, вдруг, стряхивая с себя листву, появился один человек из приезжих, на плече у которого висело два гранатомета, причем, один из которых был взведен; с крыши блокпоста спрыгнул еще один, со снайперской винтовкой; еще двое, вооруженных автоматами с «подствольниками» спешили от оврага… Только теперь до ни начало доходить, насколько близко они все были от смерти!

…«Мстители ислама» сноровисто расселись, автомобили развернулись и помчались на юг, в сторону моста.

К Ибрагиму подошли двое его ближайших подручных. Они были едва ли не единственными, кто мог себе позволить приближаться к главарю, когда он бывал в гневе.

— Что случилось, Ибрагим? — спросил один из них. — Что им от тебя было надо?..

Не отвечая, главарь вытер рукавом пот с лоснящегося лица. Взглянул на часы. До назначенного Зульфагаром времени оставалось еще пять минут.

А, Шайтан с ним, подумаешь, пять минут!.. Если Аргун и в самом деле заинтересован в разговоре, отзовется и раньше назначенного им срока.

Ибрагим включил тумблер, поднес аппарат к уху.

— Аргун, алло, Аргун, ты слышишь…

Это были последние слова главаря. Тумблером он включил питание, а голосом замкнул взрыватель…

Момент взрыва видели все. Только что главарь стоял, поднося к уху переговорное устройство. И вдруг — вспышка и грохот… И тело Ибрагима, без головы и руки, брызжа фонтанами крови, катится по пыльному асфальту… А вокруг шлепаются куски рваной плоти…

Стоявшие рядом с ним двое ближайших подручных, оглушенные, тоже рухнули на землю. Один сидел, безостановочно тряс головой, бессмысленно глядя по сторонам. Другой зажимал рукой рану на плече…

Когда стало ясно, что Ибрагим стал жертвой спланированной акции, боевики начали обсуждать сложившуюся ситуацию.

— Догнать! — кипятились одни. — Они не могли далеко уйти! Догнать — и перебить!..

— В суд на этого гада подать! — пытались урезонить более умеренные. — Между своими так нельзя…

— Просто так, без санкции, Ибрагима не убили бы, — возражали третьи. — Он, по большому счету, большим гадом был…

С этим, последним, никто спорить не стал.

— Так что же будем делать?

— Просто доложим о происшедшем — и пусть другие решают, — победила позиция осторожных.

На том и порешили.

…- А жаль, — хмыкнул Зульфагар, наблюдая в бинокль за тем, как все три машины подручных покойного Ибрагима развернулись и поехали в сторону села.

«Мстители ислама», засев в кустарнике, устроили на случай преследования засаду. Однако теперь было ясно, что погони не будет.

— Ну что ж, поехали! — вздохнул Хамлаев.

Он мог быть доволен: задача, поставленная Аргуном, выполнена, Ибрагим наказан, квисас (по Корану: возмездие за неблаговидный поступок) свершился, поруганная честь девушки-чеченки отомщена…

Однако полного удовлетворения не было.

Зульфагар думал о том, что впервые он своими собственными руками убил своего единоверца, своего земляка. Он еще не знал, что в будущем ему придется такое проделывать неоднократно. Что именно он уже избран руководителями в качестве шиха, который будет творить махаса — очищать ряды правоверных от тех, про кого сказано в Несомненной книге Аль-Коран:

Поистине, кто выгоду нашел во зле

И полностью облекся в грех,

Они все — обитатели Огня

И в нем останутся навечно.

Правда, определять, кто и в какой грех облекся, будет отнюдь не Высший суд, а суд вполне земной. И творить его будут всего несколько человек, да и то знать об этом никто не будет. Ну да только это капитана Шанияза Хамлаева, избравшего себе кличку Зульфагар, будет мало волновать. Ибо он — Меч ислама!

Аллаху акбар!

Северная Осетия. Моздок

Карандышев — Мент — засада

Карандышев кричал специально погромче, чтобы его слышали как можно больше людей вокруг. Может хоть тогда кто-нибудь из присутствующих задумается, что уж где-где, а здесь, на городском переговорном пункте, нужно бы поменьше трепаться языком!..

— Алло! — старательно орал он в глухо молчавшую трубку. — Ты меня слышишь?.. Мама, здравствуй!.. Да-да, не переживай, у меня все нормально, все хорошо… Да погоди ты, мама, я тебе по делу… Мама, по делу, говорю… Да нормально служба, нормально…

Александр сделал вид, что досадует на мать, которая, не слушая его, что-то говорит ему из неведомого далека, отстранил от себя трубку, отвернулся к залу. Так и есть, вон он сидит, человек, ради которого и разыгрывается весь этот спектакль. А вон и страховка: лениво цедящий из бутылки пиво пожилой прапорщик, в котором никак невозможно заподозрить волкодава-оперативника, мрачный тип в какой-то жутко нелепой одежде, да двое солдат в новеньком, необмятом еще камуфляже, которые солидно и свысока посматривали на окружающих. Артисты…

— Послушай, мама! — вернулся он к аппарату, по-прежнему делая вид, что разговаривает с некой Тьмутараканью. — У меня изменился адрес… Адрес, говорю, изменился! Поняла? Так что ты на старый мне пока не пиши… Не пиши, говорю… Да-да, и денег пока не надо… Пока не надо! — подчеркнул он слово «пока». В зале за спиной, где сидели ожидавшие своей очереди на переговоры люди, пронесся понимающий смешок. — Потом сообщу, куда отправлять… Да не бойся, никуда далеко меня отсюда не отправляют. Меня в штаб переводят, на секретное делопроизводство… Только ты об этом никому, смотри…

Все, главное было сказано. Теперь пора закругляться.

— Ну ладно, ма, пока… Пока говорю. У меня оплаченное время заканчивается… Алло! Алло!..

Карандышев отвернулся от аппарата, выглянул из будочки. Досадливо сказал всем сразу и никому конкретно:

— Вот черт, не дали с мамой поговорить!..

Он поймал косой взгляд, который бросил в его сторону объект. «Казачок» — такую кличку дали ему опера. По «Неуловимым мстителям»: «А казачок-то засланный…» Судя по взгляду, клюнул Казачок, клюнул…

Карандышев направился к выходу с переговорного пункта. Когда он был уже у самой двери ему негромко, но так, чтобы слышали окружающие, буркнул мрачный тип (Владимир Подлипаев, добрейшая душа, которая у него никак не вяжется с внешностью), сидевший у входа:

— Ты бы, салага, поменьше языком ляпал где ни попадя про свою секретность…

Изображая сдрейфившего солдата, Александр, как и было оговорено заранее, заюлил: