Охота на ведьм - Вероника Иванова

Отсутствие хозяина на болотном прииске оказалось Марку только на руку, потому что позволяло удрать от ватаги работников еще до подхода к поместью. Так он и сделал, сославшись на то, что сговорился о встрече с одной селянкой, на что все мужчины понимающе осклабились, а женщины недовольно надулись, полагая себя ничуть не менее заслуживающими внимания со стороны новичка. Впрочем, если бы они знали, кто ждет его на самом деле, или прокляли бы, или бы вознесли смиренные молитвы во спасение заблудшей души.

Место, назначенное для встречи, только сначала представилось охотнику хорошим выбором, но довольно скоро к стыду и злости, захватившим Марка в свой плен, потихоньку начал добавляться и страх. Да, ведьма жила на отшибе от людей, можно сказать, в лесной чаще, и все же ее услуги пользовались спросом. Неровен час, кто-то из селян решит обратиться к старухе за помощью, добредет до хижины и… Хотя трупа там давно уже нет, отсутствие хозяйки дома рано или поздно станет заметным. В глубине души охотник надеялся, что это произойдет именно поздно, но рассудок, еще сохранявший ясность, несмотря на все недавние события, подсказывал: медлить нельзя.

Да медлить и не хотелось. Все ярче представлял себе Марк вожделенное кольцо и торжественное дарение сего зачарованного украшения своей неупокоенной сестре, все жарче желал вымолить прощение за прегрешения юности. С момента постыдного бегства его руки принесли смерть многим людям и нелюдям, но сердце тлело в золе только той, самой первой смерти, творцом которой стал трусливый мальчишка…

Она сидела в тени хижины, пряча полусъеденное тленом тело не столько от тепла солнечных лучей, сколько от возможного появления любопытных глаз. А так, если не приглядываться, можно решить, что ведьма предается послеполуденному отдыху в тихом закутке своею хозяйства.

Длинный плащ, подобранный из старухиных пожиток, с пугающей четкостью обрисовывал каждый резкий изгиб и при жизни не слишком-то пышного, а после смерти вовсе утратившего объемы тела. На коленях нежити лежал туго набитый мешочек, из которого костлявая рука не спеша доставала и один за другим отправляла в почти безгубый рот какие-то продолговатые кусочки. Присмотревшись, Марк узнал в лакомстве, которым баловала себя сестра, полоски кожи с остатками мяса. Догадаться, чья плоть послужила источником этой пищи, было нетрудно, и охотник, так многое повидавший на своем веку, едва поборол подкатившую к горлу тошноту.

— Благодарю за угощение, — прошептала мертвячка, блаженно щуря мутные бельма глаз.

— На сколько тебе его хватит?

— Не знаю, — простодушно ответила нежить. — Еще вчера я бы сказала точно, но сегодня… Сегодня все изменилось.

— Изменилось? — переспросил Марк, глядя, как сестра катает на черном языке очередную кожаную полоску.

— Чем сильнее дух, тем больше он насыщает. А старуха была сильна. К тому же обладала Даром, а он оказался сытнее, чем все, что я ела раньше.

— Другой ведьмы в округе нет, — поспешил предупредить охотник, справедливо полагая, что, раз отведав изысканное кушанье, нежить долго не сможет забыть его вкус.

— Да… А жаль, — искренне посетовала сестра.

— Ты разобралась с ее воспоминаниями?

Мертвячка неопределенно качнула головой, от чего капюшон немного сполз на сторону, открывая взгляду сохранившиеся без малейших изменений, лишь слегка потускневшие золотистые локоны.

— Я жду…

— Чего?

— Вы, люди, так нетерпеливы, — усмехнулась нежить. — Я выпила ее память, но не все случается в одно мгновение.

— У нас мало времени.

— Знаю… Поверь, я и сама не хочу медлить, потому что голод лишь задремал, но непременно проснется снова.

Марк поморщился, понимая, на что намекает нежить. Возможно, ему удастся еще раз приманить в лес кого-то из женщин, пусть не амменирских работниц, так селянок, но вечно это продолжаться не может: пропажи непременно хватятся, и тогда придется или бежать восвояси, или принимать бой, а ни то ни другое в планы охотника сейчас не входило.

Мертвячка, словно догадавшись, какие раздумья обуревают ее спасителя, отложила лакомство в сторону и поднялась с лавки:

— Пойдем внутрь, там мне будет легче… вспоминать.

В хижине, нагретой полуденным солнцем, было тепло и пахло не смертью, а сухой горечью травяных сборов и медом луговых цветов. Казалось, хозяйка лишь ненадолго вышла, но вот-вот вернется, снимет с полки тяжелую каменную ступку, покрошит в нее хрустящие прутики, разотрет в порошок и ссыплет полученную основу для зелья в полотняный мешочек.

Нежить равнодушно обошла стол, на котором были разложены кучки еще не связанных в пучки и уже слегка подвядших трав, обхватила себя руками за плечи и опустила голову. Капюшон снова упал вниз, закрывая гниющее лицо, и несколько долгих минут было похоже, что посреди хижины кем-то водружена статуя, изображающая то ли плакальщицу, то ли молельщицу. А потом мертвячка начала вспоминать.

Mappe было немного обидно отрываться от трапезы, с такой любовью и тщанием подготовленной еще утром, но и она сознавала, как мало времени осталось в распоряжении заговорщиков, вознамерившихся бросить вызов смерти. Ну что ж, лакомые кусочки подождут, только подвялятся лучше и станут еще ароматнее.

Она уже не раз и не два пробовала поглощать чужую память, потому что это требовалось для успешной охоты, особенно в местах, где людей было так мало, что каждый хорошо знал друг друга. Поначалу подобные занятия удавались плохо, воскрешая в сознании нежити только не связанные меж собой обрывки, вспышки, звуки и чувства, но ведь и она сама была тогда слишком нетерпелива. Только потом голод, самый лучший и настойчивый учитель, заставил двигаться не бегом, а шагом. Даже почти ползком. Вот и на сей раз Марра действовала так медленно, как только могла, хотя и чувствовала, что ее спаситель с каждой новой минутой тревожится все сильнее, а волнение только мешало.

Глупец… В подобных делах волноваться не о чем, потому что или получилось, или нет. Впрочем, о возможности неудачи нежить предпочла помалкивать, опасаясь разделить участь своих собратьев, павших под тяжелыми булавами.

Сначала, скрытый опущенным капюшоном, ушел свет. Марра давно уже не пользовалась глазами по-человечески, видя только размытые очертания и темные пятна и больше полагаясь на слух, но все равно, излишнее освещение сбивало сосредоточение.

Потом ушел звук, погрузив нежить в безмолвие посреди поющего птичьими голосами леса и наполненной прерывистым дыханием хижины.

Потом отступили ощущения. Последним уходил голод, но он, как всегда, обернулся и ласково погрозил своей ученице скорым возвращением.