Капитан повесился! Предполагаемый наследник - Уэйд Генри

Суперинтендант Даули сообразил, что ничего толкового от священника не добиться.

– Однако какое отношение все это имело к вам, сэр? – спросил он.

– Вы вправе задать такой вопрос, Даули. Я и сам часто себя спрашивал. Пытался поверить в то, что мой долг священника освободить хотя бы одну невинную овечку из своей паствы от тирании и жестокости. Но в глубине сердца осознавал причину, по которой стремился помочь ей… и она не имеет никакого отношения к моему пастырскому долгу. Всем сердцем, всей плотью своей я восставал против страданий, которые испытывала эта несчастная, принося в жертву свое достоинство. То было жесточайшим насилием над нежной душой и над…

Священник замолчал, но в глубоко посаженных глазах по-прежнему читалось страдание. Глядя прямо перед собой, Люк Спейд нервно теребил свои тонкие пальцы. Даули наблюдал за ним.

– И что же вы тогда сделали, сэр? – резко спросил он.

Спейд поднял голову:

– Я сказал ей, что еще раз поговорю с ее мужем. Постараюсь урезонить его, упросить, даже готов пригрозить ему… но нет, не наказанием в мире ином, которое он заслужил своей жестокостью… кажется, я уже говорил вам все это в воскресенье… риском вовсе потерять ее. По опыту я уже знал: у этого человека отсутствует страх, он думать не желает о том, что может произойти в будущем. Но я верил: он испугается настоящего, и мысль, что он может навсегда потерять ее, приведет его в чувство. Я сказал ей, что сейчас же, немедленно, пойду к ее мужу. Поначалу она умоляла меня не делать этого, но потом согласилась.

Спейд огляделся по сторонам, увидел кувшин с молоком, который принес и поставил на стол Даули, наполнил стакан и жадно отпил несколько глотков.

– Я открыл дверь ее комнаты и уже собрался выйти в коридор, а затем через холл пройти к кабинету, когда вдруг увидел, что дверь в кабинет распахнулась и появился брат покойного, Джеральд Стеррон. На секунду остановился – что-то сказать тому, кто находился в кабинете, и тогда я метнулся обратно, в ее комнату. Очевидно, он меня не заметил – ни разу не посмотрел в мою сторону. Я немного выждал, снова отворил дверь и…

– Прошу прощения, сэр. Как долго вы выжидали?

– Минуту или две, чтобы дать ему время пройти по коридору.

– А вы не заметили, куда он направился?

– Закрывая дверь, я заметил, что он свернул в коридор, который ведет… Я толком не знаю, куда именно, вероятно, вон к той двери? – Спейд указал на дверь в библиотеку, откуда можно было пройти в маленькую комнату.

Даули кивнул.

– В какое время это было, сэр?

Спейд покачал головой:

– Не помню. Я выехал из Хайлема, как только стемнело, около девяти часов. Езды оттуда на велосипеде до поместья полчаса, затем мы с миссис Стеррон беседовали. Полагаю, примерно около десяти.

– Продолжайте, сэр.

– Я снова отворил дверь и прислушался, но ничего не услышал. Я тихо прошел по коридору и через холл к двери в кабинет. Знаете, Даули, моя решимость вдруг исчезла, словно… Возможно, я просто оказался трусом, в отличие от многих других мужчин. Но то же ощущение временами охватывало меня и на войне, во время атаки, когда изначальный порыв и возбуждение начинают иссякать и на тебя обрушивается вал заградительного огня противника…

Даули было хорошо знакомо это ощущение, только он бы сравнил его с тем, как испаряется запах рома.

– Я приблизился к двери… и остановился. Если бы сразу вошел, все сложилось бы иначе. Я снова обрел бы храбрость, столкнувшись лицом к лицу с реальной опасностью, а не предвкушал бы ее. Но я колебался. А потом показалось, будто я слышу голос, и тут вдруг…

– В кабинете, сэр? – взволнованно спросил Даули.

– Думаю, да, но точно не скажу. Я глух на одно ухо – вы должны помнить, Даули, я едва не погиб в Невилле при взрыве большой мины, от которого у меня лопнула барабанная перепонка в левом ухе. Я не могу точно определить, откуда доносится звук. Вероятно, я ошибаюсь, но показалось, будто он раздается из этой комнаты. Звук напугал меня. Я вдруг сообразил, в каком положении нахожусь. Я был чужаком в этом доме, незваным гостем, посторонним человеком, который под покровом ночи тайно навещает жену хозяина, проникает к ней не открыто, а через окно. Разве имел я право предстать перед ним? Разве я мог попасться на глаза другим – его гостям, например? Только подумайте о положении, в каком я оказался, о скандале, который мог бы разразиться. И пострадал бы от этого не один я… но наша община и она сама в первую очередь.

Да, подумал Даули, нетрудно представить, что произошло бы. Удивительно, что отец Спейд не попался раньше. Но он принадлежал к разряду людей безрассудных, которые сначала действуют, а думают позднее. Наверное, поэтому в полку все любили его, с ним вечно случались разные истории, не без участия, впрочем, сослуживцев.

– Я уже повернул обратно, и тут снова раздался голос. Я не осмелился пойти к ней и признаться, что миссия моя закончилась полным провалом, я подвел ее, ничего не сделал, и теперь ей придется продолжать страдать и мучиться. Я оказался настоящим трусом, Даули. И тогда словно сам дьявол вмешался, стал внушать и нашептывать – он всегда так делает, когда человек напуган. Дьявол убеждал меня солгать, обмануть – то был самый простой способ. Я вернулся к ней не сразу, стоял в холле и размышлял… А потом зашел к ней и сказал, что ей нечего больше бояться, теперь все будет хорошо. Я сам с трудом понимал, что это означает, но мне хотелось поскорее уйти, побыть одному. Я вышел из дома тем же путем, через окно, и вернулся к себе. Всю ночь простоял на коленях, пытался молиться и думать… Но не мог. Слова молитвы не приходили, не ложились на уста, да и как они могли прийти к человеку, который грешен до глубины души?

Отец Спейд встал из кресла, его высокая тощая фигура нависла над остальными. Даули и Гейбл сидели и ждали. Спейд принялся расхаживать по комнате, нервно перебирая тонкими пальцами.

– А утром я получил от нее записку, она просила приехать как можно скорее. Закончив мессу, я сразу помчался в Феррис-Корт. На машине – она прислала за мной машину. Я тогда подумал, что он покончил с собой из-за того, что я наговорил ему накануне утром. Верил: Бог услышал наши молитвы, и это свершилось по Его воле. А затем начал понимать, вернее, догадываться. Пошли разные разговоры и пересуды… они достигли даже наших ушей. Не более чем слухи, скорее подозрения. Вскоре явились вы и рассказали мне… Ваши слова меня просто сокрушили. Я не представлял, что теперь делать. Понимал, что должен повидаться с ней, услышать, что она думает и знает об этом. Приехал сегодня ночью и выяснил – Господи, как это ужасно! – что она считает, будто это я убил его!

Отец Спейд продолжал нервно расхаживать по комнате, слова лились уже неиссякаемым потоком.

– Я пытался что-то объяснить, разубедить ее – ничего не помогало… Она лишь смотрела на меня, улыбалась и твердила, что я ее спас… Говорила так, словно я был рыцарем, неким героическим созданием из мифов, который вырвал ее из когтей дракона… спас… победил его, нанес удар мечом и убил. И это я, священник, призванный проповедовать добро и… целомудрие.

Нет, его болтовня, подумал Даули, не поможет продвинуться в расследовании, хотя он и сочувствовал этому запутавшемуся человеку, пребывающему в отчаянии. Ему нужны факты и только факты, а их пока нет.

– Присядьте на минуту, сэр, – попросил суперинтендант, – иначе вам опять станет плохо. А теперь позвольте задать вам пару вопросов о той субботней ночи. Вы говорили, будто видели, как мистер Джеральд Стеррон выходил из кабинета, и считаете, что было это часов в десять. Вам не бросилось в глаза нечто странное при виде его?

– Странное? В каком смысле? – Отец Спейд недоуменно уставился на суперинтенданта.

– Ну, может, он делал что-нибудь необычное, например… Нет, не стану подсказывать вам ответ, просто хочу проверить один уже известный мне факт. Он сморкался?

– Вроде бы нет. Не помню.

– Держал что-то в руках?

– Не заметил. Боюсь, я не слишком наблюдательный человек.