Босфорский поход Сталина, или провал операции «Гроза» - Сергей Захаревич

Серьезные боевые машины строила Франция, но лишь… с 1933 года. То же касается и Чехословакии — свой LT.35 они начали выпускать в 1934-м, а знаменитый LT.38 — накануне оккупации, в 1938-м (было заложено три прототипа).

Первый серийный американский легкий М-1 стал в серию в конце 1934-го. Что же до Японии, то к 1939 году они обладали всего 2020 единицами танков, из которых в войсках находилось 720 единиц — в основном легких «Ха-Γο» (модель 2595).

Ахиллесовой пятой механизированных частей Красной Армии было отсутствие добротной доктрины их использования. А как же теория «глубокой операции»? Но дело в том, что данная теория являлась общевойсковой и рассматривала действия механизированных и бронетанковых соединений в контексте общей стратегической задачи. Все уставы АБТВ СССР привязывались, в свою очередь, к концепции «глубокой операции». А эта самая концепция диктовала для танков, в основном, один способ действий — «Вперед!»

Но ведь война состоит не из одного безостановочного наступления, в бою существует слишком много нюансов. А если придется обороняться? А вести бой в населенном пункте? В лесу? В горах? В снегу? В дефиле?

Помните, как в 1925 году морской штаб РККФ пытался создать универсальную доктрину использования флота в гипотетических конфликтах будущего? Вот таких теоретических разработок и не хватало бронетанковым силам СССР. Почему? Вовсе не из-за глупости военных теоретиков. Причина та же, что и в 1920-х у моряков — гипотетические конфликты будущего политическое и военное руководство страны не интересовали. Сталин готовился (повторюсь еще раз) к конкретной войне и вести эту войну собирались конкретным же способом — стремительным наступлением массы (пехоты, танков и кавалерии). Однако война все равно все поставит на свои места. По своему…

Впрочем, как и в случае со стрелковыми дивизиями, в середине 1930-х теоретические недочеты можно было еще вполне безболезненно устранить. В большинстве государств мира, как мы уже знаем, в тот момент не было вообще никаких конкретных доктрин применения танков (за исключением поддержки ими пехоты в наступлении), даже если были сами танки. Иногда существовала доктрина, но не было танков (как у немцев например). А иногда не было ни того, ни другого. Дело вновь стало за практическим опытом, по результатам которого можно было скорректировать довоенные уставы.

Кавалерия

Третьим по значимости родом сухопутных войск РККА вплоть до начала Второй мировой войны являлась кавалерия, о чем почему-то стыдливо умалчивают многие советские историки.

По поводу советской кавалерии предвоенного десятилетия существует двоякое мнение. Первое, устоявшееся — кавалерия в войне моторов была откровенным анахронизмом, ее использование в боевых действиях на фронтах Отечественной войны было ошибкой. Второе мнение «прорезалось» относительно недавно. Наиболее конкретно его выразил А.Исаев в книге «Антисуворов. 10 мифов второй мировой». Суть его прямо противоположна первому: советская кавалерия была прекрасно подготовлена к современной войне, использовала в ходе боевых действий передовую тактику и ее применение в боях было однозначным благом для Красной Армии.

Какое из двух мнений соответствует действительности? Более верной, хотя и не модной, является первоначальная точка зрения. Для того чтобы правильно оценить советскую кавалерию и историю ее применения в боевых действиях, необходимо всего лишь правильно расставить акценты, то есть взглянуть на нее трезвым взглядом, ибо «специалисты» вроде Мухина, Исаева, Дрожжина, Лебединцева и иже с ними просто «вешают лапшу» на уши необремененной познаниями аудитории.

«Кавалеристы стали представляться какими-то буйнопомешанными, бросающимися в конном строю на танки с шашками и пиками. Бой мифических «жолнеров» с танками Гудериана стал символом победы техники над устаревшим оружием и тактикой. Такие атаки стали приписывать не только полякам, но и конникам Красной Армии, даже изображать рубку шашками танков на киноленте. Кавалеристы надолго получили клеймо отважных, но туповатых дикарей, не знакомых со свойствами современной техники» [33, с.132–133].

Прежде чем объявлять истории о боях кавалеристов с бронетехникой мифом, необходимо исследовать все источники, в которых о подобных боях упоминается, и, подняв фактические материалы, развеять эти слухи ил и же подтвердить. А подобных источников гораздо больше, чем полагает г-н Исаев: об атаках польских кавалеристов на немецкие мехсоединения упоминает и Ф. Меллентин, служивший во время Польской кампании в штабе 3-го армейского корпуса; да и Гудериан сообщает о действиях Поморской кавалерийской бригады в целом, а не одного ее полка в отдельности. А где же подробное исследование деятельности Поморской бригады в указанный «отчетный» период времени? Пока не исследованы все подобные случаи, атаки кавалеристов на танки останутся легендой, но не мифом, по крайней мере нет никакого морального права так их называть, ибо опровергнуть старую историю не удалось.

Исаев пытается объяснить возникновение слухов о «бронебойных» атаках польской кавалерии на основании всего лишь одного эпизода, причем используя польскую трактовку событий. Дело в том, что указанный эпизод (который, может статься, и не имел в виду Гудериан) был явно списан из донесений польских командиров.

Для начала отметим, что польская конница действительно не отличалась от советской, по крайней мереводном: как и советская, она носила статус ударного рода войск.

В конце 1930-х единственными государствами, в которых кавалерию планировалось использовать в крупных операциях, что называется, на острие удара были СССР и Польша (к слову, Поморская бригада входила в состав армии «Модлин», которая перед самым наступлением немцев была развернута у границ Восточной Пруссии и по замыслу польского командования, в случае войны с Германией, должна была, совместно с оперативной группой «Нарев», наступать на Кёнигсберг).

Армии большинства государств уже использовали лошадей, в основном, в качестве транспорта — уровень механизации в 1930-х был еще относительно невысок. Отдельные линейные кавалерийские соединения действовали (или предназначались для действий) на местностях со сложным рельефом, малоподходящим для авто- и бронетехники (кавалерийские подразделения подобного рода до сих пор существуют, в частности, в Боливии). Однако повсеместно крупные кавалерийские части расформировывались или переводились в разряд вспомогательных (собственно, этот процесс начался еще в Первую мировую), в Германии, Великобритании, Франции и США с середины 1930-х кавалерийские корпуса, дивизии и полки стали превращать в механизированные соединения. И только в Польше и СССР конница, наряду с пехотой и танками, являлась основным наступательным родом войск.

«В мирное время мои функции заключались в руководстве боевой подготовкой частей округа и отдельных танковых бригад, предназначенных оперативным планом к совместным действиям с конницей. В случае войны я должен был вступить в командование конно-механизированной группой, состоявшей из 4–5 дивизий(!) конницы, 3–4 отдельных танковых бригад и других частей усиления» [27, с. 162].

«На самом деле польская кавалерия по тактике своего применения ничем не отличалась от советской конницы тех лет. Более того, в польской кавалерии (но не в советской. — С.З.) конная атака не являлась регламентированным видом боевых действий. Согласно «Обшей инструкции для боя» 1930 г., кавалерия должна была совершать марши в конном строю, а сражаться — в пешем» [33, с. 145].

Зададимся одним простым вопросом — зачем создавать классические кавалерийские соединения? Для того чтобы потом заставлять конников сражаться в пешем строю и вести бой, к которому кавалерийская дивизия совершенно не приспособлена по причине своей неполноценности? Ведь все кавалерийские формирования создавались в мирное время; если стране требовалась мобильная пехота, то кто мешал создавать полноценные стрелковые части и сажать их на автомобили и бронетранспортеры (в военное время создание таких частей требовало времени и затрат)?

Теперь по поводу боя кавполка Поморской бригады. Пехотный батальон вермахта — слишком серьезная боевая единица с серьезными огневыми возможностями (это не отделение, не взвод и даже не рота), для того чтобы представить его разбегающимся под саблями трех эскадронов поляков. Почему немцы стали бегать по полю, вместо того чтобы укрыться в лесу, в трехстах метрах от опушки которого они находились? Каким образом бронемашина и пушка (!) немцев смогли открыть прицельный огонь по польским всадникам, без риска попасть по своей, якобы мечущейся, пехоте, которая на «своих двоих» оторваться от кавалеристов естественно не могла? Каким образом бронемашины и орудия немцев так кстати расположились в лесу (в засаде?), в то время как личный состав немецкой инфантерии «забивал косяки» в чистом поле, безо всякого охранения, в двух шагах от линии фронта? Что за бронемашины открыли огонь по полякам (тип, количество)? Может быть, это были не бронемашины, а танки Pz.Kpfw.I, вооруженные пулеметами? Где данные о немецких потерях, понесенных в «сабельной рубке»? Для составления полной картины необходимо свериться с немецкими источниками.