Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Отчаянный вызов, который Уилл бросил непогоде своим мытьем, имел весьма ощутимые положительные последствии — ветер стал стихать и к вечеру окончательно успокоился, однако видимость по-прежнему оставалась никудышной. Я, закончив просушку прибора, укутал его несколькими слоями одежды и установил на дне фанерного ящика, предварительно подстелив вниз слой поролона. В торцевой стенке ящика с помощью того же легендарного ножа я вырезал щель как раз по размеру его индикаторной шкалы и небольшое отверстие для кнопки запуска. Все это я заклеил двойным слоем полиэтилена, чтобы снег не попадал внутрь. После этого я запустил отогретый прибор в палатке, но он почему-то не заработал! Разочарование было сильным, и я уже решил, что отправлю его с самолетом на Кинг-Джордж, чтобы не тащить лишнюю тяжесть. С этой мыслью я вынес громоздкий ящик на нарты и, уже уходя, включил озонометр, просто на всякий случай. Боже! Он работал! На радостях я обежал все палатки и известил своих товарищей о новой победе советской науки, думая про себя, что окончательный приговор я вынесу ему завтра после еще одной контрольной проверки. Когда я возвращался домой, то увидел, как сильно занесло все палатки и нарты за прошедшие сутки плохой погоды. Решили с Уиллом назавтра встать пораньше, чтобы начать раскопки. «Твин оттер» вместе с Генри уже перелетел в Розеру — станцию Британской антарктической службы, находящуюся в часе лета от нас. Генри, как и мы все, ждал погоды!

Накануне вечером ветер стих, ночь была спокойной, и это пробудило надежды на прилет самолета сегодня. Температура минус 28 градусов, горизонт был чист. Однако в 7.30, когда была назначена радиосвязь с Генри, видимость опять ухудшилась, подул южный ветер с поземкой, и нам пришлось отложить связь на час в надежде на улучшение погоды. За это время я немного откопал палатку, целиком освободил от снега нарты, почистил полозья, еще раз убедился в неработоспособности озонометра и пошел в гости к Джефу и Дахо. Войти в их пирамидальную палатку было не так-то просто. Представьте себе нейлоновый рукав длиной сантиметров шестьдесят и такого же диаметра с веревочными завязками с наружной и внутренней стороны, находящийся на высоте примерно полуметра от поверхности. Чтобы проникнуть внутрь, необходимо было встать на колени на специально установленный перед входом фанерный ящик, отряхнуть от снега маклаки — в палатке Джефа идеальная чистота — и влезать головой вперед, пока, преодолев еще один барьер — отверстие во внутреннем чехле палатки, — буквально не уткнешься носом в висящую как раз на этом уровне керосиновую лампу. Тут необходимо замедлить продвижение и в зависимости от имеющихся внутри вакансий, изогнувшись под углом 90 градусов, вползти направо к Дахо или налево к Джефу. Внутреннее убранство их палатки буквально поражало чистотой и порядком. Особенно это бросалось в глаза после живописного творческого беспорядка в нашей с Уиллом палатке. Такое впечатление, что Джеф и Дахо готовили пищу из гораздо более чистых продуктов — и примус, и чайник, и все кастрюли, и миски так и сияли чистотой, а оба они, в еще достаточно свежих ярко-оранжевых костюмах, прекрасно вписывались в эту обстановку благоденствия и процветания. Когда я, наконец, завершил свое вползание, некоторым образом нарушив царящую в палатке тишину, и устроился на небольшом складном стуле, любезно предложенном мне Джефом, то тотчас же получил чашку отменного китайского чая. Вскоре в палатку вполз Кейзо. Разговоры крутились вокруг того, где искать склад. По спутниковым данным, координаты нашего лагеря в точности совпадали с координатами склада, и поэтому не исключалась возможность, что, когда «дым рассеется», мы увидим заветный ящик. Однако Джеф почему-то был уверен, что мы прошли его и оставили склад к северо-востоку. Затем разговор переключился на тех, кто ждет нас дома: на наших жен, подруг, детей, родственников, друзей, знакомых и просто тех, кому интересна эта необычная экспедиция. Я рассказал, что из телеграмм полученных от Наташи, следует, что, по сообщениям всесоюзного радио, температура воздуха в районе нахождения экспедиции редко превышает отметку минус 43°, что в общем-то соответствовало бы действительности, если принимать за истинную температуру сумму показаний двух из трех имеющихся у меня термометров. Дахо чрезвычайно развеселился, узнав про это обстоятельство, и долго смеялся, вытирая слезы. Смех у нашего почтенного профессора был очень веселым, что называется заразительным. Невозможно было удержаться от улыбки, слушая переливы его по-детски веселого хохота. Вот и сейчас, как только он пришел в себя, я, продолжая начатую тему, сказал, что готов поспорить с ним, что на основании коротенькой информации о моем падении в трещину и поломке термометра по всем правилам высокого искусства будет написана статья в какой-нибудь китайской газете о том, что советский гляциолог Виктор Боярский, чудом оставшийся в живых после падения в глубокую трещину, все-таки не уберег находившиеся при нем постоянно три термометра, разбив их при падении, и оставил тем самым экспедицию без средств для измерения температуры. (Впоследствии я оказался прав: именно такого рода сообщение мы вычитали в одной из заметок, присланных Дахо его женой Чинке.) Однако тогда это предсказание вызвало только новый приступ смеха у профессора. Мы сошлись на том, что такого рода перлы могут возникать при многочисленных перепечатках с дополнениями «от себя» первичной (получаемой от нас), всегда несколько «завышенной» информации. Не далее как вчера во время прямой радиосвязи Уилла с корреспондентом радио в Миннеаполисе, на вопрос корреспондента о погоде Уилл трагическим голосом сообщил: «Вэри колд, стронг уинд», — что в действительности соответствовало легкому ветерку при температуре около минус 25.

Пока мы веселились таким образом, Жан-Луи вылез из палатки с биноклем и стал внимательно изучать весь видимый горизонт. Через некоторое время он сообщил, что, кажется, что-то увидел к юго-востоку от нас. Тотчас же была снаряжена разведгруппа, в состав которой вошли Этьенн, Кейзо и я. Мы достаточно резво стартовали в указанном Этьенном направлении. Минут через десять Этьенн, вспомнив, что у него скоро связь с самолетом, повернул назад, мы же с Кейзо продолжили путь. Поземка, поднимаемая юго-восточным встречным ветром, очень сильно ограничивала видимость. Скоро исчез из виду лагерь, мы прошли еще 10 минут и в результате повернули обратно. В 14.30 после связи с самолетом нам стало ясно, что при такой погоде он сегодня уже не прилетит, трогаться же до того, как мы отыщем склад, нам было нельзя, так как провианта оставалось только на четыре дня, что было явно недостаточно для того, чтобы дойти до следующего склада, находящегося в ста милях к югу. Поэтому оставалось только ждать погоды и искать склад. Я попросил Уилла подогреть мне чайник воды для вечернего мытья головы, а сам с Этьенном отправился на поиски. На этот раз мы пошли строго на юг. Джеф поступил иначе: он запряг восемь собак, уложил на нарты палатку, примус, небольшой запас еды, корма для собак, горючего и вместе с Кейзо двинулся на северо-восток — направление, которое он отстаивал еще во время нашей утренней беседы. Двухчасовая поисковая экспедиция не дала никаких результатов. Правда, к ее окончанию погода улучшилась, показались участки голубого неба и даже стали видны невысокие пологие холмы с северо-востока, куда уехали Джеф и Кейзо. Тогда мы вернулись в лагерь, уже смеркалось. Я покормил собак. К счастью, ни у Тима, ни у Сэма больше не проявлять тех зловещих симптомов, которыми они нас здорово напугали после подъема на плато. Эта наша вынужденная стоянка дала им возможность полностью прийти в себя и отдохнуть.