Хохот степей (СИ) - Питкевич Александра "Samum"

У небольшого шатра на небольшом ковре сидел рыжий воин, плетя корзины из лозы. Увидев это в первый раз, я была настолько поражена, что просто стояла на месте, открыв рот, пока кусучая мошка не села мне на нос, заставив встряхнуться. Теперь же это казалось вполне понятным. Ни один мужчина не может просто так сидеть у шатра любимой и ждать. Как сказал Эргет: руки одеревенеют от безделья.

Сейчас Тамгир плел что-то большое, вытянутое, со сложным узором, при этом рассказывая легенду о небесном волке и его волчице. Заметив меня, нойон замолчал и приветливо улыбнулся.

— Куда идешь, Менге Унэг?

— Принесла чай для тебя и моей степной сестры, — поднимая выше кувшин, улыбнулась в ответ. Тамгир, отложив в сторону свое плетение, предварительно чем-то закрепив последние из вплетенных веток чтобы не разбежались, протянул свою пустую плошку. Наполнив чашу из кувшина, я улыбнулась степняку.

Полог шатра откинулся, и к нам выглянула одна из женщин, что ходили за Ду Чимэ. Внутрь пока никого не пускали, но заглянув в открытый проем, я смогла увидеть девушку, что сидела на кровати, опираясь на несколько подушек.

— Как ты, сестра? — громко, чтобы Ду Чимэ точно услышала, спросила я. В полумраке на исхудалом лице степнячки появилась улыбка. Девушка кивнула.

— Она пока не может громко разговаривать, — пояснила женщина. — Горло еще опухшее. Но дня через два, если духи будут так же добры к ней, все станет на свои места. Что ты принесла, Менге Унэг?

— Горячий чай. Хатагтай передала, — подавай кувшин, кивнула я. Первое время это казалос мне странным. В юрте Ду Чимэ было все, что могло понадобиться, но каждый раз, садясь за трапезу, хозяйка что-то отправляла дочери.

Как мне потоп пояснили, что именно так проявлялась забота о больной. Сама Галуу не могла прийти, так как от ее здоровья зависело будущее семьи, но и делать вид, что все в порядке было бы не правильно. И для того, чтобы девушка не чувствовала себя забытой, чтобы духи не думали, что она не нужна семье, хозяйка непременно присылала что-то со своего стола. А вечерами шатер Ду Чимэ окуривали травами, которые должны были умилостивить духов.

— Спасибо, Лисица. Иди, не стой тут, — кивнула женщина, возвращаясь в юрт и опуская полог, опасаясь, что болезнь еще не полностью ушла из шатра.

Кивнув Тамгиру, я проверила, взяла ли свой кривой ножик для трав, и направилась к реке, собирать необходимое для старшей госпожи. Бабуля всегда была ко мне добра и внимательно, так что эта обязанность, кроме прочего, приносила мне еще и радость.

Только не в этот раз.

Глава 33

Как конь на четырех ногах ходит, как большой юрт на четырех столбах держится, так и власть хана на четыре основы опирается. Прогнется одна — и не стать Великому Властелином всей степи. Не удержит, не покорит, не вытянет.

— Не хотел Великий племянника своего старшим над войском ставить, — мать только кивнула. Не правда, что женщины мало смыслят в делах. С такой, как Галуу, всегда поговорить можно. В любом деле совет спросить или мнение послушать.

— Так пока больше некого ставить. Побратим твой, Хар Сум, пусть и родня ханова, а все же не такой багатур, за которым Орда пойдет. Да и нойонов под его началом мало. Меньше, чем у тебя, сын.

— Верно говоришь. Но мне хан не велел зарлиг темника брать, а тут о золотой бирке речь идет. Не про меня она.

— Эта не про тебя, пусть так, — женщина выплеснула остатки напитка из чаши, наблюдая, как сухая земля впитывает в себя белую жидкость. — Но у Великого две руки, и два крыла. Правая рука держит меч. Ташуур пока единственный, кто удержит. Левая рука — мать хана. Пока жива, пока держит улус — все сложится. Плохо, что великий не нашел во всей степи женщины себе достойной… Три жены, а наследников нет. Улус оставить после матери некому будет.

— Нашел. И наследник есть, — тихо проговорил я, оглядываясь кругом. Воздух вокруг поплотнел, не давая словам выбраться далеко и разлететься по открытой местности.

— Сын? Что говоришь? — тихо, так же подозрительно оглядываясь, переспросила мать. Она хорошо понимала, к чему может привести появление ханского отпрыска.

— Мал еще наследник. И глаза у него зеленые. Не рискует хан пока ребенка в улус везти, — тихо добавил я, со значением глянув на мать.

— Зеленые. Не простая мать у наследника, — Галуу поджала губы, покачав головой. — Кто знает?

— Только братья мои. Мэлхий, раб ханский. И шаман.

— Даже Великая мать не знает? — я только покачал головой на вопрос Галуу. Если мать хана прознает, кто родил наследника ее сыну — может и род проклясть. Не простой выбор сделал хан, от того и молчит.

— Значит, есть у Великого тот, кто заменит левую руку, когда духи приберут ворчливую старуху. — Мать задумчиво теребила кончик косы, то разматывая, то возвращая на место бусы. Откинув черную, с несколькими серебряными нитями, плотную косу за спину, Галуу продолжила. — Левое крыло — шаман. Без него духи быстро разметают Орду по степи, так что никто не соберет. И правое крыло. Дед твой был правым крылом старого хана. Не это ли место тебе Великий пророчит? Может, стоит твоей матери готовить вороньи кости, которые мой сын скоро будет вплетать в свои косы?

— Рано еще об этом говорить, мать. Сами духи пока не ведают, куда дорога приведет, — осторожно возразил я.

— Не ведают, — согласилась Галуу. — Только старый илбэчин говорил, что устал воевать. Ему уже много зим, на покой просится. Пусть он еще силен, некому больше взять на себя подобное. Некому, кроме тебя. Думаю, от того Великий и не выдал тебе зарлиг темника. И ты, сын мой, это знаешь.

Поднявшись с подушек, раскиданных по ковру, Галуу кивнула сама себе, словно что-то решила.

— Нужно быстрее свадьбу сыграть. Когда хан узнает, что за хозяйка в твоем юрте огонь поддерживает — все сомнения пропадут. Илбэчин, который такую девушку нашел, высоко поднимется. Хорошо опора из Менге Унэг выйдет для тебя…

— Хатагтай! Эргет! Люди Куруча у реки! — крики подростка, что ходил за овцами заставили меня подскочить с подушек.

Люди Куруч? Разве не всю его родню разметала Орда Чоно? Разве кто-то остался жив?

— Собирай нойонов! — метнувшись за юрт, хватая лук, протянутый кем-то из женщин, вскакивая на спину лошади без седла и без упряжи, я повернул в сторону реки. Моих лошадей учили хорошо, и даже так кобыла слушалась, быстро набирая скорость. С другой стороны стойбища уже неслись другие мужчины.

Что людям Куруча делать так далеко от своего улуса? Мало крови пролито на земли степи?

Ветер шуршал травами, то наклоняя, то отпуская высокие метелки, что поднялись с меня ростом. В траве водилось множество всякого, в том числе противные и кусачие насекомые, от которых кожа потом неделями гудела. Но это того стоило, если старой хатагтай становилось легче.

Напевая под нос назойливую, веселую мелодию, я осторожно шла вдоль воды, раздвигая высокие травы и срезая то, что было необходимо. Ду Чимэ шла на поправку, Эргет, этот удивительный мужчина, вернулся в улус. Болезнь ослабевала. Разве могло быть время лучше, чем сейчас?

Всхрапыванье лошадей я услышала только тогда, когда под сапогами появилась вода. У самого берега, раздвинув травы, я столкнулась взглядом с темнокожим, грязным степняком. Широко оскалившись, мужчина резко вынес вверх кривой клинок, прижав к моей шее.

— Что такая редкая красота делает тут одна? — слова звучали немного иначе, словно степняк был издалека, но я все равно смогла разобрать их смысл.

По телу прошла волна холодной дрожи. Крепче сжав в руке кривой нож для трав, я, было, хотела отступить назад, но среди высокой травы, частично прячась в воде, точно был не один. Острый кончик меча ткнулся мне под ребра, пройдя сквозь несколько слоев одежды.

— Куда собралась, юркая змейка? — второй говорил чище, понятнее, но это не добавляло спокойствия.

— Пустите меня, — вспомнив свою первую встречу с незнакомцем, в тот день, когда я только прибыла в улус Чоно, я гордо вскинула голову, медленно поднимая руку. На моих рукавах была вышита тамга, символ принадлежности к роду. — Лучше вам не испытывать свою судьбу. Я — из семьи илбэчина. Эргет Салхи — мой жених.