Невская битва. Солнце земли русской - Александр Сегень

— Ишь ты! — покачал головой Домаш.

— Що ли ты ни разу не слыхал про то! — удивился Юрята.

— Да слыхал що-то такое, только не сведал, що сие тут, в Ладогах, было, — почесал в затылке Домаш Твердиславич.

— Его, Олега, затем в Киев перевезли и там похоронили, а вот остов коня его, говорят, где-то до сих пор на том холме лежит, но кто его сыщет — тому смерть неминуемая, — поделился своими познаниями Юрята Пинещенич.

— Так что, — продолжал Александр, — место сие для свеев, ибо и они потомки варяг, лакомое. Они сюда вечно будут устремляться. Они нашу Ладогу именуют ныне Альдегабург, что по-ихнему означает «старый город». И хотят Альдегабургом владеть. Затем и местер сюда двигается, дабы отсюда по Волхову напасть на Новгород, а здесь возродить свое владычество. Собору сему уже почитай скоро сто лет будет. Тогда, во времена Андрея Боголюбского, в Свеях тоже был король Эрик. Он привел сюда свои шнеки с войском, но не мог захватить город, потому что жители под руководством посадника Нежаты храбро и стойко держались, покуда не пришли с войском князь Ярослав-Николай Ольгович и новгородский посадник Захарий Неревинич. Они вместе с ладожанами и разгромили свеев. Пятьдесят пять шнеков было свейских, а спаслись и ушли в Нево озеро только двенадесять. Многих свеев тогда в полон взяли, многих и посекли. Славная была победа! В честь нее и заложили поприще храма, и сам храм быстро воздвигли. Говорят, всего два лета понадобилось, чтобы закончить строительство. И вот, глядите, каков красавец собор!

В это мгновение они как раз проплывали под самым собором Святого Георгия, приближаясь к пристани. Все с восторгом обозревали белоснежное чудо.

— И вот, братья мои, гляньте, как чудесно всё повторяет Господь Бог наш, — громче прежнего заговорил Александр, воздымая руки к небесам. — Прошло менее ста лет, и нам суждено повторить ратный подвиг предков наших. Снова Эрик, хоть и другой, послал сюда своих кметей, жаждущих насадить на Русской земле проклятое латынство. Только их уже не пятьдесят шнеков, а сто, как подсчитал наш дозорный акрит[81] Филипп Пельгуся. Вдвое больше. Но сколько бы их ни было, мы должны одолеть их, ибо не в силе Бог, а в правде, и я знаю — с нами Бог, разумейте языцы!

— Воистину! — густым голосом воскликнул отец Николай, широко осеняя себя и других крестным знамением.

— С нами Бог! — оживленно подхватили разом и Савва, и Ратмир, и Миша, и Юрята, и многие другие, кто сидел на Александровой ладье.

— С нами Бог! — откликнулись с ладьи, поспевающей за ними следом, и покатилось по остальным ладьям: — С нами Бог!..

Только что еще все сидели расслабленные, вялые, лениво оглядывали плывущие мимо берега Волхова, но вот уже по слову Александра вскочили, аки львы, веселые, в глазах огонь и озорство, в мышцах искры играют — эх, хороши! И он залюбовался, глядя на соратничков своих, — али же с такими не одолеть свейского местера!

Иеромонах Роман вдруг в порыве восторга подхватился, приблизился к Александру и прижался лбом к его плечу, замер так, потом вернулся на свое место. Всё молча — второй уже год, как он хранил обет молчания.

Ладья вздрогнула, толкнувшись боком о пристань.

В Ладоге первым делом отправились в Георгиевский собор на службу, которая мигом оживилась, как только появились такие необычные прихожане. Чтили память мучеников Феодора варяга и сына его Иоанна, убиенных в Киеве накануне крещения Руси. Князь Александр вдруг проникся мыслью о великом князе Владимире, который, аки Савл, долго был гонителем христиан, при нем-то и были принесены в жертву идолам Феодор и Иоанн, а потом душа его проснулась, и он сделался русским Павлом, озарил землю нашу Светом Разума…

А ведь память Владимира тоже скоро отмечаться будет — через три дня, в пятнадцатое июля. Смотри, как получается, — вчера был день его бабки, княгини Ольги, сегодня — умученные им Феодор и Иоанн, а вскоре и сам он — Красно Солнышко! И крестильные власы его теперь в ладанке на груди у Александра… Всё одно к одному. На Владимира биться будем! — озарило душу Александра какое-то светлое наитие.

Так и получалось. У ладожского посадника имя оказалось под стать граду — Ладомир, а сокращенно, по-новгородски, Ладко. Когда после литургии собрались у него, он сказал:

— Браты милые! Хоть режьте меня — меньше чем за два дня, я не смогу собрать ни дружину, ни ополчение, так уж получилось, простите! Зато к сутрашнему вечеру — клянусь! — выставлю двести человек, готовых к любому бою. К любому! Клянусь!

— Нет, нам ждать некогда! — возмутился боярин Роман Болдыжевич. — Заутра по самой рани — крайний срок.

— Не горячись, Романе, — осадил его Александр. — Излишняя спешка нам тоже ни к чему. Моё рассуждение таковое: мы уже здесь, и свеи тоже сюда, к Ладоге, двигаются. Здесь нам так и так ждать придется, пока конница наша по берегу подойдет. Они под дождем вымокли, устали, им отдых нужен. Да и ладожская дружина с ополчением нам позарез нужны — двести воинов это хорошее пополнение. Ежели завтра к вечеру о приближении свеев никаких вестей не поступит — отправимся на ладьях в Нево озеро и пойдем к устью реки Невы. А конницу пустим опять по берегу. Так что, братцы, живем пока в Ладоге.

— Да я вас тут на руках носить буду! — ликовал посадник. — У меня заутра именины, браты! Собор архангела Гавриила! Ибо я в крещении — Гавриил. Вечером канун отстоим, и я вам такой пир обещаю! Вы у меня све пьяные будете, а с утра — клянусь! — ни у кого никакой головной тяжести, у меня целебный напой имеется.

Он был высоченный, чернявый, и, как выяснилось, по происхождению из сербов. Потому вместо «все» говорил «све», вместо «всякий» — «свякий». Оттого и прозвище у него от ладожан было смешное — Ладко Свяка.

— Князь Леско! — ликовал он искренне. — Много я рад тебя видеть! Мы, серби, такоже, если Александр, зовем человека Леско. Теперь пойдем, я затопил баню, будем баниться. Да ты долгорослый какой, сосвем, как и я! А я мыслил, выше меня не найти. У меня, братиче, свё для бани готово и припасены такие девойки, такие сладкиши — истинно небесные земички! Глянешь — и мигом в тебе огневая желя возгорается!

— Да ты в своем ли уме, Гаврииле? — засмеялся Александр. — Каких таких девоек мне ладишь? Ведь я — женатый человек. Да и неженатым моим не предлагай ничего подобного. На такое дело подвигаемся! С нами Бог незримо идет, все его архангельское воинство, святые стратилаты, а ты блудить намереваешься!

— Понял! Прости, княже! Ну такой я грешный несречник, по младым летам своим необузданно распаляюсь любовью к девойкам. Я и забыл, что ты у нас сведомый враг всякому греху. Ну прости, прости! Эво, если ты прямо сей же час не простишь мя, то, веришь ли, здесь же об землю убьюсь! Прощаешь?

— Да простил уже, — смеялся Александр. — Идем париться.

— Ах, дай я тебе руку поцелую за твое добросердие!

— Да не надо же этого! Экий ты, право слово…

В сей миг в душу Александра закралось сомнение — видно, посадник не только не мог раньше завтрашнего вечера собрать войско, но и не очень хотел, поскольку уж собрался хорошенько отметить свои именины.

Баню здесь и впрямь на славу уготовили. В парной было жарко, будто в геенне огненной.

— Добра вруджина! — кряхтел даже сам хозяин, забираясь на самый верхний полок, туда, где волосы начинали тлеть и вот-вот готовы были вспыхнуть.

Александру вскоре захотелось выскочить вон, но в соревновании со Свякой он не мог это сделать прежде ретивого серба. Парная была просторная, кроме Ладомира и Александра, в нее вместились Савва, Ратмир, Варлап, Нефёша и Кондрат Грозный. Все отчаянно пыхтели, но ни один не хотел выскочить первым, каждый старался показать — а вот я какой, мне любое пекло нипочем, могу целый день тут задыхаться! Александр строго посмотрел в глаза своему ближайшему слуге, пытаясь мысленно внушить ему: «Давай ты первый!» Но в глазах у Саввы отчетливо прочитывалось: «Как бы не так!» И каждый переглянулся друг с другом в такой же мысленной перепалке. Теперь уж становилось очевидно, что ни один не пойдет из парной первым, покуда кто-то не упадет замертво. Александру сделалось тоскливо, но он твердо сжал зубы: «Умру, но первым не выскочу!» Он расправил плечи и тотчас грудь его нестерпимо ожгло раскаленной серебряной ладанкой. Пришлось терпеть и эту муку.

Спасение пришло неожиданно. Вдруг дверь распахнулась, и в парную втиснулся еще и отец Николай. Глаза его горели неистовым сочетанием гнева и смеха.

— Раб Божий Гаврииле! — воззвал священник к Ладомиру. — Иди-ка разберись! Там к тебе сестры какие-то явились.

— Свети Боже! — отчаянно воскликнул посадник и вихрем слетел со своего полка вниз, выскочил вон. Александр немедленно ринулся за ним следом и застал изгнание мнимых сестер Свяки из банного рая. Их было не менее восьми, все полуобнаженные, раскованные и как-то лихорадочно веселые.

— Кто звал вас сюда! — рявкнул на них Ладко. — Хайде отсюда! Бесстыжие мачки! Прочь, говорю, адская ватра! Прочь, прочь! — И он принялся собственноручно выталкивать волочаек из обширного предбанника.