Том 11. Пьесы. 1878-1888 - Антон Чехов

И в а н о в. Будет вам вздор молоть…

Б о р к и н. Нет, серьезно, ей-богу, хотите, я на Марфуше женюсь? Приданое пополам… Впрочем, зачем я это вам говорю? Разве вы поймете? (Дразнит.) «Будет вам вздор молоть». Хороший вы человек, умный, но в вас не хватает этой жилки, этого, понимаете ли, взмаха… Этак бы размахнуться, чтобы чертям тошно стало… Вы психопат, нюня, а будь вы нормальный человек, то через год имели бы миллион… Например, будь у меня сейчас 2300 рублей, я бы через две недели имел двадцать тысяч… Не верите? И это, по-вашему, вздор? Нет, не вздор… Вот дайте мне 2300 рублей, и я через неделю доставлю вам двадцать тысяч. На том берегу Овсянов продает полоску земли как раз против нас за 2300 рублей. Если мы купим эту полоску, то оба берега будут наши. А если оба берега будут наши, то, понимаете ли, мы имеем право запрудить реку… Ведь так? Мы мельницу будем строить, и как только мы объявим, что хотим запруду сделать, так все, которые живут вниз по реке, поднимут гвалт, а мы сейчас: коммен зи гер[24], если хотите, чтобы плотины не было, заплатите… Понимаете? Заревская фабрика даст пять тысяч, Корольков три тысячи. Монастырь даст пять тысяч.

И в а н о в. Все это, Маша, фокусы… Если не хотите со мной ссориться, то держите их при себе.

Б о р к и н (садится за стол). Конечно… Я так и знал… И сами ничего не делаете, и меня связываете…

Те же, Ш а б е л ь с к и й и Л ь в о в.

Ш а б е л ь с к и й (выходя с Львовым из дома). Доктора те же адвокаты с тою только разницею, что адвокаты только грабят, а доктора и грабят и убивают. Я не говорю о присутствующих. (Садится на диванчик) Шарлатаны, эксплоататоры… Может быть, в какой-нибудь Аркадии попадаются исключения из общего правила, но… я в свою жизнь пролечил тысяч двадцать и не встретил ни одного доктора, который не казался бы мне патентованным мошенником…

Б о р к и н (Иванову). Да, сами ничего не делаете и меня связываете… Оттого-то у нас и денег нет…

Ш а б е л ь с к и й. Повторяю, я не говорю о присутствующих… Может быть, есть исключения, хотя впрочем… (Зевает.)

И в а н о в (закрывая книгу). Что, доктор, скажете?

Л ь в о в (оглядываясь на окно). То же, что и утром говорил: ей немедленно нужно в Крым ехать. (Ходит по сцене.)

Ш а б е л ь с к и й (прыскает). В Крым… Отчего, Миша, мы с тобой не лечим? Это так просто… Стала перхать или кашлять от скуки какая-нибудь мадам Анго или Офелия, бери сейчас бумагу и прописывай по правилам науки: сначала молодого доктора, потом поездка в Крым, в Крыму татарин, на обратном пути отдельное купе с каким-нибудь проигравшимся, но милым pschutt'ом…

И в а н о в (графу). Ах, не зуди ты, зуда!.. (Львову.) Чтобы ехать в Крым, нужны средства. Допустим, что я найду их, но ведь она решительно отказывается от этой поездки…

Л ь в о в. Да, отказывается…

Пауза.

Б о р к и н. Послушайте, доктор, разве Анна Петровна уж так серьезно больна, что необходимо в Крым ехать?..

Л ь в о в (оглядывается на окно). Да… чахотка…

Б о р к и н. Пссс… нехорошо… Я сам давно уже по лицу замечал, что она не протянет долго…

Л ь в о в. Но… говорите потише… В доме слышно…

Пауза.

Б о р к и н (вздыхает). Жизнь наша… Жизнь человеческая подобна цветку, пышно произрастающему в поле: пришел козел, съел его и нет цветка… (Напевает.) Поймешь ли ты души моей волненье…

Ш а б е л ь с к и й. Все вздор, вздор и вздор… (Зевает.) Вздор и плутни…

Пауза.

Б о р к и н. А я, господа, тут все учу Николая Алексеевича деньги наживать. Сообщил ему одну чудную идею, но мой порох, по обыкновению, упал на влажную почву… Ему не втолкуешь… Посмотрите: на что он похож? Меланхолия, сплин, тоска, хандра, грусть…

Ш а б е л ь с к и й (встает и потягивается). Для всех ты, гениальная башка, изобретаешь и учишь всех, как жить, а меня хоть бы раз поучил. Поучи-ка, умная голова, укажи выход…

Б о р к и н (встает). Пойду купаться… Прощайте, господа… (Графу.) У вас двадцать выходов есть… На вашем месте я через неделю имел бы тысяч двадцать. (Идет.)

Ш а б е л ь с к и й (идет за ним). Каким это образом? Ну-ка, научи…

Б о р к и н. Тут и учить нечему. Очень просто… (Возвращается.) Николай Алексеевич, дайте мне рубль!

Иванов молча дает ему деньги. Merci. (Графу.) У вас еще много козырей на руках.

Ш а б е л ь с к и й (идя за ним). Ну какие же? (Потягивается.)

Б о р к и н. На вашем месте я через неделю имел бы тысяч тридцать, если не больше…

Уходит с графом.

И в а н о в (после паузы). Лишние люди, лишние слова, необходимость отвечать на глупые вопросы - все это, доктор, утомило меня до болезни. Я стал раздражителен, вспыльчив, резок, мелочен до того, что не узнаю себя. По целым дням у меня голова болит, бессонница, шум в ушах… А деваться положительно некуда… Положительно…

Л ь в о в. Мне, Николай Алексеевич, нужно с вами серьезно поговорить…

И в а н о в. Говорите.

Л ь в о в. Я об Анне Петровне. (Садится.) Она не соглашается ехать в Крым, но с вами она поехала бы…

И в а н о в (подумав). Чтобы ехать вдвоем, нужны средства. К тому же, мне не дадут продолжительного отпуска. В этом году я уже брал раз отпуск…

Л ь в о в. Допустим, что это правда. Теперь далее. Самое главное лекарство от чахотки - это абсолютный покой, а ваша жена не знает ни минуты покоя. Ее постоянно волнуют ваши отношения к ней. Простите, я взволнован и буду говорить прямо. Ваше поведение убивает ее.

Пауза. Николай Алексеевич, позвольте мне думать о вас лучше!..

И в а н о в. Все это правда, правда… Вероятно, я страшно виноват, но мысли мои перепутались, душа скована какою-то ленью, и я не в силах понимать себя. Не понимаю ни людей, ни себя… (Взглядывает на окно.) Нас могут услышать, пойдемте, пройдемся.

Встают. Я, милый друг, рассказал бы вам с самого начала, но история длинная и такая сложная, что до утра не расскажешь.

Идут. Анюта замечательная, необыкновенная женщина… Ради меня она переменила веру, бросила отца и мать, ушла от богатства, и, если бы я потребовал еще сотню жертв, она принесла бы их не моргнув глазом. Ну-с, а я ничем не замечателен и ничем не жертвовал. Впрочем, это длинная история… Вся суть в том, милый доктор, (мнется) что… короче говоря, женился я по страстной любви и клялся любить вечно, но прошло пять лет, она все еще любит меня, а я… (Разводит руками.) Вы вот говорите мне, что она скоро умрет, а я не чувствую ни любви, ни жалости, а какую-то пустоту, утомление… Если со стороны поглядеть на меня, то это, вероятно, ужасно, сам же я не понимаю, что делается с моей душой…

Уходят по аллее.

Ш а б е л ь с к и й, потом А н н а П е т р о в н а.

Ш а б е л ь с к и й (входит и хохочет). Честное слово, это не мошенник, а мыслитель, виртуоз!.. Памятник ему нужно поставить… В себе одном совмещает современный гной во всех видах: и адвоката, и доктора, и кукуевца, и кассира… (Садится на нижнюю ступень террасы.) И ведь нигде, кажется, курса не кончил, вот что удивительно… Стало быть, каким был бы гениальным подлецом, если бы еще усвоил культуру, гуманитарные науки!.. «Вы, говорит, через неделю можете иметь 20 тысяч. У вас, говорит, еще на руках козырный туз - ваш графский титул. (Хохочет.) За вас любая девица пойдет с приданым…

Анна Петровна открывает окно и глядит вниз. Хотите, говорит, посватаю за вас Марфушу?..» Qui c'st-ce que c'est[25] Марфуша? Ах, это та… Балабалкина… Бабакалкина… эта, что на прачку похожа и сморкается как извозчик…

А н н а П е т р о в н а. Это вы, граф?..

Ш а б е л ь с к и й. Что такое?

Анна Петровна смеется. (Еврейским акцентом.) Зачиво вы шмеетсь?

А н н а П е т р о в н а. Я вспомнила одну вашу фразу. Помните, вы говорили за обедом? Вор прощеный, лошадь… Как это?

Ш а б е л ь с к и й. Жид крещеный, вор прощеный, конь леченый - одна цена.

А н н а П е т р о в н а (смеется). Вы даже простого каламбура не можете сказать без злости. Злой вы человек… (Серьезно.) Не шутя, граф, вы очень злы. С вами жить скучно и жутко. Всегда вы брюзжите, ворчите, все у вас подлецы и негодяи. Скажите мне, граф, откровенно, говорили вы когда-нибудь о ком хорошо?

Ш а б е л ь с к и й. Это что за экзамен?

А н н а П е т р о в н а. Живем мы с вами под одной крышей уже пять лет, и я ни разу не слыхала, чтобы вы отзывались о людях спокойно, без желчи и без смеха. Что вам люди сделали худого? (Кашляет.) И неужели вы думаете, что вы лучше всех?

Ш а б е л ь с к и й. Вовсе я этого не думаю. Я такой же мерзавец и свинья в ермолке, как и все. Моветон и старый башмак. Я всегда себя браню. Кто я? Что я? Был богат, свободен, немножко счастлив, а теперь… Нахлебник, приживалка, обезличенный шут… Я негодую, презираю, а мне в ответ смеются; я смеюсь, на меня печально кивают головою и говорят: спятил старик… А чаще всего меня не слышат и не замечают…

А н н а П е т р о в н а (покойно). Опять кричит…

Ш а б е л ь с к и й. Кто кричит?