Земляные фигуры - Джеймс Кейбелл

– Чушь! – решительно сказал Мануэль. – Ты, конечно, самая милая коротышка на свете, но это не делает тебя компетентным критиком в области как физиогномики, так и скульптуры.

И он смехом обошел этот вопрос. И оказалось так, что это был последний раз, когда дон Мануэль слышал о десяти изваяниях, сделанных им на Морвене. Но в Пуактесме заявляют, что королева Фрайдис дала жизнь этим фигурам, каждой в определенный час, и что ее волшебство отправило их жить среди обычных человеческих существ, но не с очень удачным результатом, поскольку эти образы отличались от рожденных естественным способом людей находящейся внутри них искрой жизни Ауделы.

Вот так Мануэль и его жена без приключений дожили до августа, и все это время трудно было вообразить более благовоспитанную и более заботливую хозяйку, чем королева Фрайдис. И ни у кого не возникло бы подозрения, что в основе ее хозяйствования лежит колдовство. Лишь потому, что дону Мануэлю раз случилось встать по зову природы очень рано утром, он проходил по коридору тогда, когда в миг восхода солнца ночной привратник превратился в оранжевую крысу и юркнул в щель между стенными панелями. Но Мануэль, конечно же, никому об этом не сказал, поскольку это было не его дело.

Глава XXVIII

Как приняли Мелиценту

Месяц прошел спокойно, без особых событий, а слуги королевы Фрайдис вели себя во всех отношениях так, словно были обыкновенными людьми. А в конце месяца появился аист.

Случилось так, что поздним вечером, когда Мануэль и Ниафер удили рыбу на берегу реки, они увидели высоко над головой приближающуюся птицу, блестящую в лучах заката ослепительно белым цветом, кроме тонких алых ног и голубых теней под крыльями. С клюва свисал большой узел из голубой ткани, так что с первого взгляда стало ясно, что аист несет девочку.

Аист надменно сел на подоконник, словно вполне знаком с таким способом проникновения в спальню к Мануэлю. Птица, держа узелок, вошла внутрь. Для любящих родителей миг, когда они увидели аиста, показался самым счастливым в жизни, и они весьма торжественно поцеловались.

Затем Ниафер оставила Мануэля собирать снасти, а сама поспешила в дом, чтобы вернуть аисту первый вексель в обмен на ребенка. А когда Мануэль сматывал удочки, к нему подошла королева Фрайдис, поскольку она тоже заметила приближающегося аиста и была, как она сказала с мрачной улыбкой, весьма рада, что дело сделано.

– Сейчас появился аист, но могут появиться и другие, – говорит Фрайдис, – а мы сегодня ночью отпразднуем счастливое событие веселым пиром в честь вашего ребенка.

– Вы очень добры, а ваш поступок многое говорит о вас, – сказал Мануэль, – и полагаю, вы хотите, чтобы я произнес речь, а я совершенно к этому не готов.

– Нет, у нас на банкете не будет ваших заумных, выматывающих речей. Нет, ведь ваше место рядом с женой. Нет, Мануэль, вы не приглашены на этот пир, потому что он устраивается всецело в честь вашего ребенка. Нет-нет, седой Мануэль, в этот вечер и всю ночь вы должны оставаться наверху, поскольку этот пир для тех, кто мне служит. А вы мне больше не служите, и пути тех, кто мне служит, не ваши пути.

– Ах! – говорит Мануэль. – Колдовство на марше! Да, Фрайдис, я совершенно забросил подобные вещи. И хотя я ни на миг не хотел бы показаться критикующим кого-либо, я надеюсь вскоре увидеть, как вы устроите жизнь с каким-нибудь прекрасным, надежным малым и откажетесь от этих пустяков ради высших, настоящих радостей жизни.

– И что же это за наслаждение, седой Мануэль?

– Удовольствие – лицезреть своих счастливых детей, играющих у очага, и превращающихся в честных мужчин и изящных женщин, и приносящих в свой черед детей, которые будут сидеть на твоих уставших старых коленях, помогая коротать долгие зимние вечера, когда при уютном свете очага ты улыбаешься поверх кудрявых головок детей милому морщинистому, окруженному сединой лицу твоей любимой и проверенной временем помощницы, и в конце концов оказываешься доволен своей жизнью, и понимаешь, что Небеса в целом были к тебе незаслуженно добры, – со вздохом говорит Мануэль. – Да, Фрайдис, можете мне поверить, что именно таковы настоящие радости жизни и что такие наслаждения более выгодны, нежели праздные развлечения в колдовстве и чародействе, которые на самом Деле в наш век, если вы позволите мне высказаться откровенно, милая подруга, едва ли выглядят достойно.

Фрайдис покачала своей гордой темной головой. Ее улыбка стала жестокой.

– Решительно, я вас никогда не пойму. Дряхлеющий патриарх, разве вы не осознаете, что уже наговорили о паре десятков внуков на основании того, что пять минут назад у вас появилась дочка, которую вы еще не видели? Да, возможно, и будущее этого ребенка устраивать не вам. Но идите же к жене. Поднимитесь наверх, Мафусаил, и посмотрите на новую жизнь, которую вы сотворили и которой не сможете управлять.

Мануэль пошел к Ниафер и обнаружил ее за шитьем.

– Моя милая, это никуда не годится. Тебе следует лежать в кровати с новорожденной, ведь именно так принято у матерей Филистии.

– Что за чушь! – говорит Ниафер. – Мне нужно поменять все розовые бантики на чепчиках Мелиценты на голубые.

– Все же, Ниафер, в тонком вопросе появления у тебя ребенка нам крайне необходимо во всех отношениях задобрить филистеров.

Ниафер что-то проворчала, но повиновалась. Вскоре она легла в золоченую кровать Фрайдис. Потом Мануэль внимательно посмотрел на содержимое маленького, издающего звуки, узелка рядом с Ниафер. И, взбирался он или нет на общепринятые эмоциональные пики, не касается никого, кроме Мануэля. Так или иначе, он начал говорить в той манере, которой, по обычным ощущениям отцов, требуют такие возвышенные случаи. Но Ниафер, которая теперь не была настроена романтично, просто сказала, что в любом случае большое счастье, что все кончилось, и теперь, она надеется, они вскоре покинут Саргилл.

– Но Фрайдис так добра, моя милая, – сказал Мануэль, – и так обожает тебя!

– Я за всю свою жизнь, – заявила Ниафер, – не знала никого, кто бы так жутко подурнел, как эта двуличная кошка. А с того раза, когда я впервые увидела ее гарцующей на коне и закатывающей при виде тебя свои змеиные глазенки, времени-то прошло всего ничего. А относительно того, что она меня обожает, я доверяю ей ровно настолько, насколько ее понимаю.

– Однако, Ниафер, я слышал, как ты то и дело заявляешь…

– Но, Мануэль, приходится быть вежливой. Мануэль пожал плечами.

– Ох, уж эти женщины! – осторожно заметил он.

– Словно не так же очевидно, как наличие у нее носа, – и, полагаю, даже ты, Мануэль, не станешь утверждать, что у нее красивый нос, – что этой женщине просто не терпится сделать из тебя шута, дабы над тобой все снова смеялись! Мануэль, я заявляю, что у меня на тебя не хватает терпения, когда ты продолжаешь спорить по поводу таких неоспоримых вещей!